Танец с драконами. Книга 1. Грезы и пыль. (Другой перевод) - Мартин Джордж Р.Р. (полные книги .TXT) 📗
— Лорд-командующий Мормонт… — поджал губы Мурш.
— …погиб, — договорил Джон. — И убили его не одичалые, а присяжные братья, которым он доверял. Как он поступил бы на моем месте, нам с вами знать не дано. — Джон повернул коня. — Довольно болтать — трогай!
— В гранате косточек больно много, — заметил Эдд в спину Муршу, — как бы не подавиться. По мне лучше репа — от нее человеку никакого вреда.
В таких случаях Джону больше всего недоставало мейстера Эйемона. Клидас хорошо ходит за воронами, но у него нет и десятой доли знаний и опыта Эйемона Таргариена, не говоря уж о мудрости. Боуэн по-своему неплохой человек, но рана, полученная у Моста Черепов, ожесточила его, и он талдычит одно: запечатай ему ворота. Молчаливый Отелл Ярвик напрочь лишен воображения, а первые разведчики мрут, едва успев получить назначение. «Ночной Дозор лишился самых лучших своих людей, — думал Джон, глядя, как трогаются повозки. — Старый Медведь, Куорен Полурукий, Донал Нойе, Джармен Баквел, дядя Бенджен…»
Когда колонна повернула по Королевскому тракту на юг, пошел легкий снег. Длинный обоз, сопровождаемый дюжиной копейщиков и дюжиной лучников, тянулся мимо полей, ручьев, лесистых холмов. Взять охрану посоветовал Мурш, заметив в Кротовом городке недовольство, приглушенные проклятия и косые взгляды, а Джон с ним против обыкновения согласился.
Возглавлял колонну лорд-стюард, Джон со Скорбным Эддом ехали чуть позади.
— Гляньте-ка на того пьянчугу, милорд, — сказал оруженосец в полумиле от Черного Замка.
Пьянчугой звался старый ясень, покосившийся от долгих ветров. Теперь у него появилось лицо: стиснутые губы, сломанная ветвь вместо носа. Два глубоко врезанных глаза смотрели на север, замок и Стену.
Одичалые не забыли старых богов, и Джона это не удивляло. От своих богов отказаться не так-то легко. Торжественное действо, что Мелисандра устроила под Стеной, на деле оборачивалось пустой скоморошиной.
— На тебя похож, Эдд, — пошутил Джон.
— У меня, милорд, на носу листьев нету, а впрочем, похож… Леди Мелисандра этого не одобрит.
— Она не увидит, если не проболтается кто-нибудь.
— Она видит разные вещи в пламени.
— Ага. Головешки.
— И горящих людей. Меня, не иначе — с листьями на носу. Всегда боялся, что меня сожгут на костре. Умереть бы сначала, что ли.
Джон оглянулся. Кто же его вырезал, этот лик? Вокруг Кротового городка поставлена стража, чтобы вороны не бегали к одичалым женщинам, а вольный народ не промышлял на большой дороге. Тот, кто поработал над этим ясенем, явно проскочил мимо постов, а там, где прошел один, пройдут и другие. Придется удвоить стражу, уведя еще больше людей от Стены.
Снег все шел, телеги катились по мерзлой грязи. На следующей миле им встретился еще один лик: глаза, вырезанные в старом каштане, смотрели на деревянный мостик через ручей.
— Чем дальше, тем хуже, — отметил Эдд.
На одной из облетевших ветвей каштана, над самым ручьем, сидел нахохлившийся от холода ворон. При виде Джона он распустил крылья и заорал. Джон свистнул, и птица слетела ему на кулак с криком:
— Зерно, зерно!
— Зерно везут вольному народу, а не тебе. — Не пришлось бы грядущей зимой и воронов тоже съесть…
Возницы, конечно, тоже видели лик на стволе, хотя и молчали. Манс-Разбойник как-то сказал, что поклонщики в большинстве своем овцы. «Овец стерегут собаки, но с вольным народом все не так просто. Одни из нас — сумеречные коты, а другие — что твои камни. Одни гуляют где вздумается и рвут в клочья ваших собак, другие не двинутся, пока пинка им не дашь». И никто из них, будь то сумеречный кот или камень, не откажется от богов, которым поклонялся всю жизнь, в пользу нового, которого знать не знает.
На подступах к городку им предстал третий лик, вырезанный на стволе огромного дуба за самой околицей. Экий недружелюбный, подумал Джон. Лики, вырезанные в незапамятные времена на чардревах Первыми Людьми и Детьми Леса, тоже часто бывали суровыми, но этот дуб смотрел особенно гневно — того и гляди вырвет из земли корни и кинется на обозных. Раны в стволе отражали столь же свежие раны неведомых резчиков.
Кротовый городок был куда больше, чем представлялся с виду — больше половины его спасалось от снега и холода под землей. Старый магнар теннов, идя на Черный Замок, предал огню пустые дома, оставив лишь обгорелые камни и бревна, но подземные ходы, погреба и склепы остались в целости. Там, подобно кротам, от которых городок получил свое имя, и укрывался теперь вольный народ.
Повозки полумесяцем выстроились перед сожженной кузницей. Румяные детишки, воздвигавшие поблизости снежную крепость, при виде черных братьев разбежались по своим норам, откуда вскоре начали выползать взрослые. Вместе с ними из-под земли повалил запах немытых тел, грязной одежды, мочи, нечистот. Один из дозорных сморщил нос и что-то сказал соседу.
Вот как, дескать, пахнет свобода, предположил Джон. Братья частенько прохаживались насчет кротовых дикарей и их вони.
Что за тупость. Вольный народ ничем не отличается от людей Ночного Дозора: одни из них чистюли, другие грязнули, и чистота, как многое другое, зависит от обстоятельств. Когда тысяча человек живут в подземельях, рассчитанных разве на сотню, розами от них пахнуть не может.
Одичалые, уже привыкшие к распорядку, стали в очередь. На каждого мужчину приходились три женщины, за юбки которых часто держались худенькие, бледные дети. Грудные младенцы встречались редко: почти все они умерли во время похода или в королевском частоколе после сражения.
Джастин Масси насчитал триста боеспособных мужчин. К ним следует причислить пятьдесят-шестьдесят копьеносиц, а может, и до сотни дойдет. Масси считал бойцов, Фелл — увечных. Вот они, около двадцати человек: на самодельных костылях, с пустыми рукавами и недостающими кистями рук, одноглазые, с половиной лица. Безногого двое друзей вынесли на руках. Серые, истощенные, сломленные. Упыри — не единственная разновидность живых мертвецов.
Это, однако, не ко всем мужчинам относится. У одной из нор сгрудились полдюжины теннов в бронзовой чешуе: эти смотрят угрюмо и в очередь не становятся. А вон та лысая громадина в разрушенной кузнице — Халлек, брат Хармы Собачьей Головы. Сестриных свиней при нем больше нет — съели их, несомненно. Те двое в мехах, стоящие босиком на снегу, — Рогоногие, настоящие дикари. Нет, волки среди овец еще попадаются.
Вель напомнила Джону об этом, когда он зашел к ней в последний раз.
«У вольного народа с поклонщиками больше сходства, чем различий, Джон Сноу. Мужчины остаются мужчинами, а женщины женщинами, по какую бы сторону от Стены они ни родились. У нас, как и у вас, есть свои герои и трусы, честные люди и подлецы, свои лжецы, свои звери».
Она права, конечно. Вопрос в том, как отделить овец от козлищ.
Братья раздавали еду — солонину, вяленую треску, сушеные бобы, морковку и репу, ячмень и пшеничную муку, яйца в маринаде, яблоки, лук.
— Либо лук, либо яблоко, — сказал Волосатый Хел одной женщине. — Выбирай.
— Мне надо две луковки и два яблока, — упрямилась та. — Для меня и моего мальчика. Он хворает — вот съест яблочко и поправится.
— Пусть сам придет, — не уступал Хел. — За луковкой или за яблоком. То и другое нельзя. Ну, так что? Говори скорее, тут очередь.
— Яблоко, — выбрала женщина, и Хел вручил ей сморщенный плод.
— Шевелись, женщина, — крикнул мужчина за три человека от нее. — Холодно.
— Дай еще одно, — взмолилась она. — Для сына. Он совсем маленький.
Хел посмотрел на Джона, тот покачал головой. Яблок мало: если всем раздавать по два, задним ничего не достанется.
— Да уйди ты. — Девушка, стоявшая позади, толкнула женщину в спину. Та упала, выронив яблоко и рассыпав все остальное: бобы, репу, муку.
Сердитые голоса закричали что-то на древнем языке и на общем, у другой повозки началась свалка.
— Этого мало, — негодовал старик. — Голодом нас хотите уморить, вороны проклятые?
