Наследники Скорби - Казакова Екатерина "Красная Шкапочка" (книги онлайн полные версии .TXT) 📗
Поели в молчании, только девушка замечала краем глаза отчего-то обеспокоенные взгляды, которыми обменивались родители. Руська сидел в углу на лавке и гладил сестрин меч, не решаясь при отце вынуть грозное оружие из ножен. Соскочила с печи сонная ленивая Мрыся. Поглядела на гостей, потянулась, зевнула, запрыгнула Лесане на колени и потерлась головой, как бы давая понять, что не забыла.
— Ладно, — поднялся с лавки Тамир, — пойду в баню, а то вовсе сморит.
— Ага. — Девушка одной рукой гладила Мрысю, а другой соскребала с тарелки остатки каши.
Едва дверь за колдуном захлопнулась, мать подступила к старшей дочери и растерянно сказала:
— Доченька, я тебе-то на лавке постелю, а уж другу твоему — на полу. Иначе и улечься-то негде. Не осерчает?
Та в ответ улыбнулась:
— Да не суетись, ложитесь, как всегда. Мы на сеновал уйдем…
И лишь по тому, как вытянулись лица родителей, поняла, что сказала что-то не то. Сперва не сообразила даже — что именно, а потом уразумела. Незамужняя девка. Молодой мужик. И оба идут спать на сеновал.
— Это что же, родненькая… — мать прижала руку к щеке, — муж твой?
Дочь, как всегда с ней случалось, ежели не понимали, рассердилась:
— Мама, какой еще муж? Что ты выдумываешь?
Остриковна охнула. Юрдон закашлялся. Молодшие застыли.
— Так как же… вы ведь с ним вдвоем… на сеновал… — шепотом проговорила Млада, заливаясь краской.
— Мы с ним вдвоем шесть суток до вас ехали. И всякую ночь вместе проводили на одной поляне, в одном обережном кругу. А перед тем меня Клесх отсюда увозил. И я с ним ночевала. И на сеновалах тоже приходилось. Что ж они мне — все теперь мужья?! — Ее негодованию не было предела, особенно после того, как в глазах родителей вместо понимания девушка увидела осуждение.
— Ну… что ж… коли так… — проговорил отец, — тогда ступайте.
Будто мог не пустить! А по лицам Лесана поняла — стыдно родителям за нее, друг перед другом, перед меньшими. И в груди всколыхнулась прежняя обида. Только порог отчего дома переступила, как опять будто в душу наплевали! Потому от досады Лесана не осталась ночевать в избе, не попыталась хоть как-то избегнуть родительского осуждения. Хотят — пусть судят.
Млада с Юрдоном уже поняли, что снова чем-то обидели дочь, ставшую за годы жизни вне родительского гнезда, такой нетерпимой и резкой. Родители смутились, но она словно не заметила этого, подхватила переметную суму и вышла из дома в ночные сумерки.
Родители горько переглянулись. Не приведи Хранители соседи прознают, что старшая девка с мужиком чужим на сеновале ночь коротала. Поди, докажи, что он сопутник всего лишь ее. Принес же Встрешник… Со дня на день к Стояне сваты должны прийти, сговорить девку со двора. А теперь, покуда тут колдун на постое, жди-пожди. Хорошо хоть завтра со двора тронутся гости нежданные.
…И вот ночь миновала. Млада доила Ручейку, дергая ту за вымя и кляня сама себя. Дите ведь. Пусть непутевое, пусть от рода оторвавшееся, но дите же! Да только дите уедет, а родителям, сестрам и брату тут жить еще, глядеть в глаза соотчичам. Ох, доля горькая. И так не так, и этак не этак.
Мать не знала, что накануне Лесана, наскоро омывшись в слабо натопленной бане, забралась на сеновал и легла, зарывшись в сено. Не знала она и о том, что дочь, давно уже отвыкшая плакать, в эту ночь горько всхлипывала, уткнувшись лицом в дедов овчинный тулуп. И слезы лились потому, что давно уже не чувствовала девушка себя такой одинокой, несуразной и всюду чужой.
Оттого-то ей, как и всегда, когда бывало плохо, вспомнился Фебр. И сильные руки, которые обнимали ее, и горячие губы, блуждавшие по телу, и светлые прозрачные глаза, глядевшие с любовью и нежностью, словно не было ее краше, лучше и желаннее. Одиночество стиснуло сердце ледяной ладонью. Что Фебр? Уже и забыл ее за столько-то лет. А если и помнил, то… какая им с того обоим радость? Какая отрада?
Лесана глухо всхлипывала и не знала, что Тамир, лежащий от нее на расстоянии вытянутой руки, не спит, а глядит незрячими глазами перед собой. И в глазах этих отражается та же тоска, что грызла сердце девушки.
Когда проснулись, за дверцей сушил с небес низвергались реки. Дождь лил такой, что даже соседних домов было не видать, а уж ветер дул…
В избу обережники ввалились мокрые и замерзшие.
— Уф, погодка… — Лесана стряхнула воду с коротких волос. — Чую, пока не утихнет, к Неруну идти — дело зряшное. А ты, Стояна, чего такая нарядная?
Только сейчас девушка заметила, что сестра уж очень разоделась — вышитая рубаха, венчик тканый, бусы.
— Так сватов она ждет, — не выдержал Руська. — Чуть свет, хотела к воротам бежать встречать. И ведь вымокнуть не боится. А как за водой сходить, так ей ноги промочить страшно.
— Молчи, сопля! — огрызнулась зардевшаяся Стешка. — Никого я не жду.
— Сватов встречать с кумахой на губах, конечно, не дело, — хмыкнул Тамир, взял ведро и вышел.
— Что ж ты, мама, не сказала, что вы ее сговорили? — с обидой спросила Лесана. — В хороший хоть род отдаете?
— За младшого Нерунова, — с гордостью ответил вошедший с охапкой дров отец.
— За Горяя, что ли? Так он же по весне с Боряновой дочкой миловался, — подивилась старшая.
— Разладилось у них, — развела руками Млада.
— Ах, разладилось… — протянула Лесана.
Еще бы. У нее с Мирутой тоже любовь не задалась. А теперь и братец его оказался верхоглядом. Чего же ожидать-то. Оно и понятно — семья обережницы получше семьи шорника будет. От таких родовичей морду не воротят.
Стешка покраснела и потупила очи. Эх, и красивая! Ну, Горяй, не дай тебе Хранители девку обидеть. Про себя Лесана подумала, что случись такое — шкуру с дурака спустит.
А дождь хлестал по крыше. Он хлестал весь день и всю ночь, а потом и все утро, а затем снова весь день и всю ночь. Лесана с Тамиром, коротая непогодье, целыми днями спали и ждали, когда можно будет хоть нос показать за околицу. Увы.
Земля уже не впитывала влагу, раскисла, покрылась глубокими лужами и стало ясно, что солнца не ждать ни завтра, ни послезавтра. Разверзлись хляби небесные. Ливни сменились нудной моросью, и пускаться в путь по такой погоде было немыслимо. Лесана с Тамиром пытались занять себя хоть чем-то, но что делать, сидя в избе?
Обережница уже и к Неруну сходила, потолковала с ним о делах веси, о том, как подати собирают, да поведут ли обоз по санному пути. Спрашивала про Ходящих, не донимали ли, не воровали людей? Просила, буде кто покусанный из лесу воротится — чтобы сразу запирали да посылали за колдуном.
Староста слушал, кивал и больше уже не видел в деловитой угрюмой девке бывшей невесты старшего сына, все позабылось. Мирута на глаза Лесане ни разу не попался, а вот Горяя она увидела. И подивилась снова тому, как вытянулся давешний мальчишка, каким ладным парнем стал. А он глядел на гостью открыто и прямо. Пожалуй, понятно, отчего Стояна покой потеряла. Жених — загляденье, стройный, как тополь, и лицом вышел. Меньшие дети, хоть и балованные, так и нравом ведь мягче старших.
А клятый дождь все лил и лил…
На сеновале было тепло. Влажный воздух особенно остро пах разнотравьем. Капли воды стучали по крыше, навевая тоску и досаду. Новая седмица в родной веси вымотала Лесане душу. Покамест ехали сюда с Тамиром, она все думала, как скажет родителям, что забирает Русая — и не измыслила ничего лучше, чем сказать в день отъезда. Так и ей, и им спокойнее. Пускай себе живут, сердце не надрывают попусту. Лучше уж одним махом, как зуб молочный, вырвать парня из рода, чем длить родительскую тоску от дня ко дню, от ночи к ночи.
Вот только с отъездом все не складывалось. Ох и сырой выдался урожайник! А уж холодный…
Двенадцатый день обережники сидели безвылазно в деревне. Упыри, и те по норам попрятались. Тамир от скуки и непривычного безделья сунулся было жальник проверить, да уже через оборот вернулся злой, мокрый и грязный по самые уши. К старому буевищу что раскинулось за оврагом, он пройти так и не сумел.
