Великий Эллипс - Вольски Пола (читать книги онлайн .txt) 📗
Владелец лавки щеголял черными перчатками. На его жене были черные перчатки без больших пальцев и черный же головной убор. Сомневаться не приходилось, перед ней были ортодоксальные якторцы. Неприкрытая враждебность, застывшая на загоревших лицах супругов, моментально заставила ее остановиться.
Она быстро овладела собой. Пройдя вперед с уверенностью, как будто все здесь ей безумно рады, она спросила на вонарском:
— Вы торгуете женской одеждой? Бельем?
Хозяин грубо ответил что-то по-энорвийски.
— Одежда, — Лизелл пальцем показала на свою юбку.
Хозяйка затараторила, но Лизелл не поняла ни слова.
Несколько рулонов ткани лежало на столе, стоящем в центре магазина. Когда Лизелл подошла, чтобы рассмотреть их поближе, вопли хозяев усилились. Мужчина поднял руку, его вытянутый палец недвусмысленно указывал на дверь. Лизелл показала пригоршню новых рекко, и раздражение резко упало.
К ткани нужно было приложить ножницы, нитку и иголку местных мастериц. Однако готовой одежды не было, если не считать шарфов с геометрическим рисунком, таких больших, что их можно было сворачивать вдвое, как шаль, да еще клеенчатого желтовато-серого плаща с капюшоном, не то женского, не то мужского, непонятно. Она выбрала симпатичный шарф, страшноватого вида пончо, а также нитки, иголки, мыло, пилочку для ногтей, зубную щетку, расческу, носовые платки, корзину с яблоками, изюмом, крекерами, флягу и саквояж, чтобы сложить в него все свое добро. Захватила еще пару ремней с застежками, чтобы прикрепить саквояж к седлу Балерины. Но, увы — ни одежды, ни чистого белья. Сегодня ей не повезло.
Завершив покупки, она вернулась к прилавку, за которым стоял хозяин, сунувший ей прямо в лицо три поднятых вверх пальца. В первую секунду ей показалось, что это одна из вариаций фьеннской композиции из четырех пальцев, но тут же до нее дошло, что это стоимость выбранного ею товара — триста новых рекко. Конечно же, вопиюще огромная сумма. Она подумала, что они ждут, что она начнет торговаться, но у нее не было на это ни времени, ни желания, да и энорвийского она не знала. Сдержав накатившую ярость, она выложила деньги на прилавок, сгребла покупки в саквояж и развернулась к выходу. Визгливая словесная канонада заставила ее остановиться. Она повернулась лицом к кричавшей женщине, та вопила, одной рукой указывая на ее саквояж, а другую, со сложенными четырьмя пальцами, потрясая, воздела к небу. На этот раз взаимосвязь между финансовым расчетом и взрывом возмущения была не ясна. Лизелл поджала губы и направилась к двери. Гейзером брызнули за ее спиной непонятные оскорбления. Целый залп крошечных ракет ударил ей в спину, боли не было, но от удивления она застыла на месте. Маленькие снаряды со стуком рассыпались по дощатому полу вокруг нее, и она догадалась, что это хозяин или его благоверная швырнули ей в спину пригоршню сухой белой фасоли.
Дикари. Крутнувшись на каблуках, она показала своим обидчикам четыре пальца и опрометью кинулась из магазина, не закрыв дверь на радость местным мухам.
Идиоты. Напыщенные фанатики. И сколько их еще будет у нее на пути, пока она не доберется до границы? Ну а когда там, далеко на востоке, она ее пересечет, то попадет в самое пекло, где этих фанатиков — тьма-тьмущая.
Она вдруг даже обрадовалась, что не говорит на энорвийском, иначе ей бы захотелось остаться и вступить с ними в спор.
Перейдя площадь, она достала флягу, наполнила ее водой из колодца и повесила на плечо. Пристегнула саквояж, затем отвязала поводья, запрыгнула в седло и продолжила свой путь на восток. Когда она проезжала мимо свежей мусорной кучи, оплетенной ползучими колючками, — своеобразной гермы, обозначающей, что некое подобие главной улицы здесь заканчивается, — откуда-то выскочила ватага сорванцов, подозрительно прищурила на нее глаза и с гиканьем начала швыряться комьями земли. Часть из них попала Лизелл по ногам. Лошадь испугалась и зафыркала. В нос ударила отвратительная вонь, от жужжащего тумана вокруг потемнело. Лизелл почувствовала, как ее обожгли бесчисленные огненные жала. Лицо и шею кололо и жгло. Она закричала и начала лупить по кипящему вокруг нее воздуху руками. Сквозь туман она услышала, как паршивцы радостно завизжали. Хрупкий шар грязи попал ей в волосы, жужжание усилилось, и маленькие жала вонзились ей в уши и в чувствительную область вокруг губ. Она закрыла глаза руками, но ослепление не помешало ей осознать, что это глиняные гнезда. По-видимому, деревенские дети накопили целую кучу хрупких шаров, домиков для бесчисленных крылато-жалящих насекомых, и сейчас без приглашения вторгшаяся одинокая женщина, эксцентричная иностранка, послужила соблазном расстрелять весь собранный арсенал. Балерина бросилась вперед, и Лизелл едва удержалась в седле. Спектакль изрядно веселил публику. Подростки смеялись и улюлюкали, кто-то запустил комом в лошадь, затем кто-то бросил камень.
Маленькие чудовища. Их ортодоксальные родители могут гордиться. Она сдержала порыв вернуться и обругать их: это только распалит их еще больше. Резко ударив каблуками бока своей гнедой кобылы, она галопом помчалась на юг. Насмешки пополам с грязью летели ей вслед.
Отъехав от деревни на безопасное расстояние, она пустила лошадь шагом. Сердце колотилось, и она с трудом переводила дух. Глаза слезились. От обиды? Нет. Она потрогала лицо рукой; кожу жгло, как будто она обгорела на солнце. И вся рука была усыпана крошечными красными следами укусов.
Яд этих насекомых не был таким сильным, чтобы вызвать серьезную болезнь. Если только в исключительных случаях. Сыпь на лице и руках должна исчезнуть в течение нескольких часов. Будем надеяться.
Южное солнце не знает пощады. От него кожу жгло еще сильнее, было больно. Она тщательно умылась водой из фляги. Немного полегчало. Она достала купленный шарф и обмотала им голову в энорвийском стиле. От этого тоже полегчало, но не особенно. Было ужасно плохо. Но больше уже ничего нельзя было сделать, чтобы улучшить положение.
Лизелл нахмурилась и продолжала двигаться на восток. Она ехала обычным шагом, но ее воображение мчалось галопом по дорогам Великого Эллипса, обгоняя и оставляя с носом всех ее соперников. Близнецов Фестинетти. Грейслендцев. Любого, кто мог бы вырваться вперед, пока она застряла в Эшно.
Интересно, хмуро подумала она, кому-нибудь еще выпала такая же незавидная доля, как и ей?
— Свет раздражает меня. Поменяй угол наклона, — приказал Торвид Сторнзоф. Развалившись на мягких подушках, он сердито добавил: — Хорошей прислуге не требуется напоминаний. Ваши господа плохо вас учат. Ну что с них взять, они же зулийцы.
Человек, с которым он разговаривал, не испытывал ни вины, ни возмущения, он вообще не разговаривал, спрятавшись под большой коричневато-желтой накидкой с капюшоном. Не было даже понятно, мужчина это или женщина. «Капюшон», скрючившись, дергал струны, которые меняли угол наклона деревянных жалюзи, пропускавших солнечный свет в арендованное часмистрио. На мгновение показалась рука в перчатке.
Освещение изменилось в лучшую сторону. Нервирующая жара и яркий свет отступили, и прохладная тень ласково опустилась на лоб грандлендлорда. По крайней мере, эти идиоты хоть что-то умеют делать, когда их соответствующим образом встряхнешь.
Он мельком заметил поросшую щетиной желтоватую физиономию, которая тут же исчезла в тени капюшона. Хорошо, что исчезла. У него не было желания беспокоить себя созерцанием отвратительного уродства. Есть куда более приятные зрелища для глаз.
Торвид принялся рассматривать сквозь деревянные жалюзи гряду отвесных скал, окаймляющих узкое ущелье и поднимающихся над бурной рекой и ее притоками. Типичный пейзаж полуцивилизованного Зуликистана, очень волнующий, очень живописный, и он с радостью мог бы оценить очарование этих мест, находясь от них на безопасном расстоянии.
Часмистрио из стекла и стали, крышей в виде пагоды, висел в воздухе, поддерживаемый, словно драгоценный камень, огромным надземным тросом, перекинутым под облаками, на высоте тысячи футов над Узикской расселиной. Он соединят когда-то огромный торговый центр Фижи с лентами деревень беспорядочно разбросанными по вершинам скал на противоположной стороне реки Узик.
