Затмение луны - Ходжилл Пэт (читаем книги txt) 📗
В прошлый раз, когда она была здесь и Мастер потянулся к ней из завешенной лентами постели, намереваясь увлечь туда и ее, она сильно ударила его ножом, не потому, что испугалась его, а потому, что боялась себя. Она хотела пойти к нему. Он дал бы ей власть, безопасность, любовь – все то, чего у нее никогда не было прежде. Священник, отец, любовник. Не было такого желания или прихоти, которые он не мог бы удовлетворить, так, по крайней мере, казалось.
Даже сейчас искушение было велико. Жажда принадлежать у девушки была не слабее, чем у Серода, а надежда на то, что ее ждет где-то радушный прием соплеменников, весьма призрачна. Люди будут избегать ее, колоть тем, за что Мастер вознаграждает: обучением во Тьме, кровью шанира, ею самой. Что ждет ее в большом мире? Здесь же она получит признание, силу, да, даже постель в красных лентах, бархатные тени, мягкое прикосновение руки во мраке…
Девушка прижала ладонь к щеке и даже сквозь перчатку почувствовала, как пылает лицо. Потеряно, все потеряно… но, возможно, еще и нет. Это путь, которым пошла первая Плетущая Мечты, легкий путь, без воспоминаний и подсчета цены – для себя или кого-то другого. Там конец невинности, чести, а возможно, и всего Кенцирата. А этого ничто не стоит.
«Ладно же, тогда, – подумала она, пытаясь привести смятенный хаос мыслей в холодное русло логики, – если не хочешь, быть соблазненной, то… что?»
Вариант первый – убить гада.
Она уже пыталась это сделать – и безуспешно. Может ли она теперь доверять своему удару, станет ли он смертельным? Нет. Не с этим ножом и не тогда, когда треклятый яд так затормозил реакции, перепутал мысли, может, даже поколебал верность.
Вариант второй – бежать.
И через это она прошла, купив себе несколько лет свободы, и, описав круг, вернулась на сей порог, и теперь яд в крови ни за что не даст ей вырваться.
Вариант третий – …
Разум бился, спотыкаясь о неоформившиеся мысли, нащупывая ускользающее решение. Одно оставалось кристально ясным: если она пройдет под этими лентами сейчас, то потеряется навсегда, зная о том, что свершает зло, и приветствуя его.
Проклятие, это нечестно! Она не хотела ввязываться в эту игру, а тем более рождаться в ней. Подумай о всех жизнях, разбитых за три тысячелетия, об утерянных чести и радости; и если Мастер в конце концов победит, то выигрыш достанется Темному Порогу. Как там в старой песне? «Увы, жадности мужчин и хитрости женщин, до чего они довели нас!» Жадность Геридона и хитрость Плетущей Мечты или, скорее, ее упрямое невежество, приведшее к такому стыду. И она – мать Джейм? Кажется, Тирандис так сказал, но с этой мыслью она пока не может справиться. Нет, лучше пока думать о Джеймсиль как о ком-то, кого использовал Геридон, – так, как он сейчас хочет использовать ее. Что ж, Джейм ему этого не позволит, пока остается хотя бы одна возможность. Но какая же? Сидеть тут и покрываться плесенью? Найти хорошую книжку – почитать? Связать из змей бабу на чайник?
– О черт. – Джейм схватилась за голову.
Крепка же хватка яда. Скоро мысли потеряют всякую последовательность, а Мастеру тем временем наскучит ждать, и он выйдет на ее поиски. Как же она все запутала, как всегда, свалила все в кучу. Тирандис был прав: ей вообще не стоило рождаться. Но, возможно, он был прав и насчет следующего наилучшего решения.
Джейм оцепенела – на секунду даже сердце, кажется, забыло, как биться. Ну да, конечно. Последний штрих. Последний вариант. Оно же все время было тут, ожидая только, когда на него наткнутся.
Твой выбор, Джеймсиль!
В Тай-Тестигоне она выбрала необходимость отвечать за свои действия, чего бы это ни стоило. В Хмари она выбрала пропасть, чтобы только Марк не дрался за нее с аррин-кеном. Возможно, и не ее вина, что ей выпала роль в игре Геридона, но если она продолжит играть ее, то вскоре может стать ответственной за столь страшные деяния, что ничто не сможет искупить их. Лучше не оставить шансов.
Девушка откинулась и прижалась к стене. Пусть в венах течет яд, жизнь все равно раздроблена на осколки. Как же хочется довести все до конца. Столько можно сделать, столько увидеть; да, и столько ошибок совершить – великих, чудовищных. Хорошо. Нельзя получить всего. У нее нет горной расселины или еще одной чаши с ядом, но есть кое-что получше.
Джейм взглянула на белый нож. Пальцы ее онемели, и рука начала дрожать, но лезвие очень острое. Подойдет. Она подняла клинок и осторожно приложила его кончик к неприкрытой впадинке у горла.
– Не нравится мне, как все это выглядит, – сказал Ардет. Он осторожно промокнул лоб Торисена кусочком шелка, почти столь же белого, как лицо Верховного Лорда. Торисен лежал без движения. Надо было приглядеться, чтобы заметить, что он все еще дышит.
– На секунду мне показалось, что он вот-вот очнется, – хрипло проговорил Бур.
– Он приближался, – прорычал вольвер. Он встал на задние лапы, опершись о кровать, и обнюхал своего друга. – А сейчас плохо, очень плохо.
– Думаю, – сказал Ардет, – что ты можешь попробовать свои силы, Киндри. В конце концов, ты же лекарь.
Шанир стоял, отодвинувшись в дальний угол палатки, выйдя из круга друзей у постели.
– Тут нужен искусный врачеватель, – сказал он сипло, – а я не доучился и не получил право исцелять.
Бур обернулся к нему:
– Ты же спас того мальчика в огненной комнате Тентира.
– Это была всего лишь первая помощь.
– Ты убрал болиголов из кубка с вином, – пробормотал Ардет.
– Это было только вино. Мой бог! Ты и не знаешь, что такое быть истинным лекарем, не знаешь, как глубоко мне придется проникнуть в его душу, да я и сам не представляю. Послушай, милорд! Он же не может даже стоять рядом со мной! А что, если я потеряюсь, заблужусь там? Если наши сущности сольются так, что их невозможно будет разделить? Что тогда произойдет с его рассудком?
– Лорд, я могу пойти за другим лекарем, – сказал Бур. – У лорда Брендана есть один, которому можно доверять…
– Будет слишком поздно, – спокойный, как всегда, голос Ардета заставил всех резко повернуться к нему. – Я действительно считаю, что ты, Киндри, должен что-то сделать. Мы его теряем.
Шанир секунду стоял, бессмысленно глядя в пространство, потом запустил обе руки в свои белые волосы, прикрыв лицо.
– Хорошо, – проговорил он сквозь решетку тонких пальцев. – Хорошо. – Он помедлил еще мгновение, овладевая собой, потом уронил руки. – Где ребенок?
Собравшиеся удивленно посмотрели на Донкерри, но Бур немедленно бросился к груде одежды и достал из-под нее переметную сумку с костями. Кендар положил ее на стол. Ардет онемел, увидев на стене шатра рядом с головой Торисена детскую тень. Вольвер зарычал:
– Ты привел к умирающему смерть, лекарь?
– Я делаю все, что может пойти на пользу, – бросил Киндри, отталкивая косматого человека в сторону и занимая место Ардета на краю кровати. – Однажды она уже помогла мне найти его. И, возможно, сделает это снова.
Так. Все готово. Киндри протянул руки, чтобы дотронуться до лица Верховного Лорда, и заколебался.
Во время глубинного исцеления лекарь должен достичь самого дна сущности своего пациента. Только на этом уровне можно что-то исправить – но можно и причинить еще больший вред. Самый безопасный путь – отыскать, какие метафоры пациент обычно использует, сознательно или бессознательно, для обозначения своей души. Тут годится растительное царство, например образы корней и веток. С другой стороны, до летописца легче дотянуться через образ книги, которую надо вначале открыть, а потом расшифровать. Охота, сражение, решето, загадка – тоже распространенные метафоры. Как только лекарь почувствует, какую надо использовать, он может справиться с болезнью пациента или усугубить ее, спутав образы, применив слова, присущие другой натуре. Киндри случалось проделывать такое раньше. У него были врожденные силы и способности, возможно слишком большие, как один раз кисло заметил инструктор, когда Киндри случайно оживил его плащ из овчины, – но мысль о том, что ему предстоит столь глубоко проникнуть в сознание Торисена почти парализовала его.
