Многоликое волшебство - Лебедев Дмитрий (читать книги без txt) 📗
— Мондарк же тоже следует разбить на провинции, — невозмутимо продолжал король, — формируя их вокруг больших городов. Границы, разумеется, надо будет согласовать с мондаркскими князьями, как и состав племен, относимых к той или другой провинции. Полностью продублировать структуру управления на Мондарк, естественно, не удастся из-за племенного и кочевого их уклада. Это дело на многие годы, но ввести и там регулярную имперскую армию, подчиненную напрямую Хаббаду, думаю, удастся. Кочевники вынуждены будут смириться с этим, потому как мы наладим экспорт продовольствия из более плодородного Хаббада, чем позволим им избавиться от постоянного голода. Да и купечество, как наше, так и их, поддержит нас, если мы дадим им свободно торговать на территории обоих государств. Главное, что мы должны сделать — это позволить и хаббадцам и мондаркам почувствовать себя победителями. Мондаркам в этом поможет участие в управлении Хаббадом, а северянам должно будет льстить присоединение Мондарка к империи. И, самое важное, — здесь на лице Серроуса появилось даже что-то наподобие мечтательности, — мы навсегда избавимся от извечной вражды между Хаббадом и Мондарком.
Король замолчал, переключив свое внимание на терпкое вино, а Тиллий, слегка завороженный развернувшимися перспективами, не нашелся, что сказать, почему и поддержал молчаливое питие. В свете только что изложенного вид на будущее казался существенно привлекательнее, чем час назад. Пожалуй, ради того, чтобы поучаствовать в этом проекте, стоит несколько изменить свои планы. Вера в Серроуса вновь воскресала в нем. Оказывается, он не только рвался, не глядя по сторонам и не обращая внимания на потери, к власти, но и готовился так ею распорядиться, чтобы потомки с гордостью и почтением в голосе вспоминали его имя.
— Чтобы завершить нашу беседу, — Серроус резко оттолкнулся от спинки кресла и подался вперед, наклонившись над столиком, на котором стояли бутыли, — надо сказать и последнее. По ходу моих речей, ты, думаю, догадался, что на посту главы совета я хотел бы видеть тебя, но могу ли я доверить такое дело человеку, в преданности которого стал сомневаться? — разлившееся было в голове Тиллия тепло превратилось в испепеляющий жар. Все сжалось внутри, а слова короля казались отточенными стилетами, брошенными в него. Не нужно было проникать под щит, в его голову, чтобы понять, что старый советник сейчас испытывал. Испарина, проступившая на лбу, свидетельствовала ничуть не хуже. — Я не буду сейчас спрашивать, откуда у тебя взялась ментальная защита, насколько ты причастен к побегу Валерия, и почему так пошатнулась твоя лояльность. Оставим эти грустные вопросы, тем более, что причины к этому я вижу. Сейчас я хотел бы получить от тебя ответ на один вопрос. Готов ли ты присоединиться ко мне и подтвердить свою преданность?
— Да, — сказал Тиллий прежде, чем успел что-либо обдумать, судорожно вцепившись вспотевшими ладонями в подлокотники кресла. Его начинала бить дрожь. Из-за пелены страха окружающее виделось размытым и неясным, и только голос короля был отчетливым и ясным.
— Тогда, — выражение его лица смягчилось и губы расплылись в улыбке, — нет проще способа подтвердить свою искренность, чем связать себя узами преданности. Во второй бутыли, — он указал на столик, — подготовленный мной напиток. У тебя есть три минуты, чтобы принять окончательное решение. Если ты откажешься выпить — покинешь меня. Я не буду тебе мстить за это и позволю уйти на все четыре стороны. Единственным условием будет — не попадаться мне более на глаза. Попадешься, тогда я казню тебя без выяснения причин, нет — живи сколько хочешь и где хочешь. Время пошло.
Серроус снова откинулся на спинку и расслабился, а Тиллий почувствовал, что никак не может ни на чем сосредоточиться. Мысли были обрывочны и всплывали в таком беспорядке, что разобраться в них было почти невозможно.
Так вот оно, что он ему приготовил. Узы преданности были сильным оружием, и единственное, что могло ограничивать их применение магами, если исключить абстрактные рассуждения об этике, была некоторая обратная связь. Принявший их на себя становился верным помимо собственной воли. Он даже думать во вред повелителю не мог, испытывая сильные боли, как только оказывался на этом пути. О действиях во вред и говорить не приходилось, от одной такой попытки можно было легко отдать концы. И все-таки, был в них небольшой изъян. Если тем или иным способом погибал, именно погибал, а не умирал своей смертью, связавший себя узами преданности, то это неизбежно отражалось на его повелителе. Повелитель переживал эту смерть, как свою, теряя на время связь с реальностью. Приходя в себя, он долго еще чувствовал сильные боли. Именно из-за этого маги крайне редко шли на применение уз, к тому же история знает несколько случаев, когда с магом расправлялись именно убивая его подданных, а затем и самого мага, пока тот беспомощен.
Но в сложившейся ситуации, эта мера, похоже, действительно, оправдана. Связав Тиллия узами, Серроус получал безусловного союзника, заинтересованность в котором очевидна с учетом его планов и явной нехватки кадров. Да и мнение Тиллия заметно изменилось по ходу разговора. Отвечая согласием на предложение короля, он был вполне искренен. Он готов был работать над этим проектом, потому как участие в нем сулило не только личную выгоду, что тоже не стоило бы сбрасывать со счетов, но и обещало быть интересным. Именно заинтересованности ему так не хватало в жизни. Унылая монотонность разрушала характер, портила его. К активному участию в жизни Хаббада он стремился всю жизнь, и его-то и был все время лишен.
Время подходит к концу, а решения все еще нет. Надо скорее определяться, хотя чего уж там, выбора-то на самом деле особенного нет. Или он соглашается и получает возможность деятельно и в почете прожить последние годы своей жизни, или же его выбрасывают на обочину помирать в забвении и нищете, да и то, если обещания отпустить — не пустой звук. Вариант, по сути, один.
И все-таки что-то точило его изнутри. Не хочется становиться зомби. Он понимает, что Серроус попросту не имеет права рисковать, раз усомнившись в его преданности, но быть преданным не по своей воле, а потому, что по-другому не выживешь, — участь незавидная…
— Твой ответ? — прервал молчание Серроус.
— Я согласен, — выдавил из себя Тиллий, чувствуя, как силы оставляют его. Перед глазами снова все поплыло, а дрожь стала усиливаться. Облегчения, которое зачастую приходит после принятия решения, не наступало.
— Хорошо, — едва заметно дрогнувший голос короля показал, насколько важен для него был этот ответ. — Бутыль перед тобой, наливай и пей, и еще раз прошу понять меня. Ты сам понимаешь, что это вынужденная мера, и видимо у тебя к тому еще больше оснований, чем у меня. Я не могу себе позволить рисковать еще и в этом.
Серроус снова откинулся на спинку и даже прикрыл глаза. Он еще и это на меня сбросил, думал Тиллий, наливая дрожащей рукой вино. Больше половины так и не попало в бокал, расплескавшись по столику.
Вот оно, вино вроде бы как вино, но стоит его выпить — и ты уже не тот человек. Столько лет, Что в нем почти всю жизнь, перечеркнуть одним глотком, изменится? Одним богам известно, если известно.
С неимоверным усилием он оторвал бокал от столика, словно бы тот весил не один пуд. Движения были крайне замедленными и совершались как бы вопреки внутренним желаниям книжника. Пара больших пятен быстро расплывалась по штанам и куртке, выплеснувшись словно в надежде, что оставшегося вина окажется недостаточно. Но нет, его все еще хватит за глаза.
Рот наполнился терпким сладковатым вином, видимо, за основу магического напитка был взят хороший старинный портвейн. Крепкое вино уже начало щипать небо и язык, а Тиллий все еще не мог себя заставить сделать первый глоток. Поперек горла стоял комок. Сделав над собой огромное усилие, Тиллий протолкнул-таки часть вина в пищевод. Дальше пошло полегче, так что скоро он уже поставил тяжелым движением пустой бокал на стол, обломив ножку. Острый край слегка полоснул по ладони, и из-под кожи показалась пара капель крови. Боли не чувствовалось, но счесть это происшествие за доброе предзнаменование мог разве что сумасшедший.
