Вавилон. Сокрытая история - Куанг Ребекка (мир книг TXT, FB2) 📗
Робин сжал кулаки.
– И ты позволишь какому-то китаёзе испортить тебе вечер?
Пенденнис ухмыльнулся, но опасность уже явно миновала. Раз уж Робин проглотил свою гордость, сказав себе, что это только слова, которые ничего не значат, он мог спокойно развернуться и уйти вслед за Рами, Виктуар и Летти, целым и невредимым.
На улице прохладный ночной ветерок приятно обдувал раскрасневшиеся от жары лица.
– Что произошло? – спросил Робин. – Что они говорили?
– Да так, ничего, – ответила Виктуар.
Ее трясло, Робин снял фрак и накинул ей на плечи.
– Вовсе нет, – рявкнула Летти. – Ублюдок Торнхилл начал распинаться о наших разноцветных… наших… в общем, касательно частей тела, а потом Пенденнис решил, что мы обязаны их показать…
– Это не важно, – сказала Виктуар. – Давайте прогуляемся.
– Я его убью, – поклялся Робин. – Я вернусь и убью его.
– Пожалуйста, не надо. – Виктуар схватила его за руку. – Ты сделаешь только хуже.
– Это твоя вина, – бросил Рами в сторону Летти.
– Моя? Да как…
– Ни один из нас не хотел туда идти. Виктуар предупреждала тебя, что это плохо кончится, но ты все равно заставила нас пойти…
– Заставила? – Летти резко засмеялась. – Ты вроде бы неплохо проводил время, с шоколадом и трюфелями…
– Да, пока Пенденнис и его свора не попытались надругаться над Виктуар.
– Они и ко мне приставали, знаешь ли. – Это был странный аргумент, и Робин не понял, зачем Летти это сказала, но она произнесла эти слова с яростной решимостью, повысив голос на несколько октав. – Это не только потому, что она…
– Хватит! – выкрикнула Виктуар. По ее лицу потекли слезы. – Хватит, никто не виноват, мы просто… Мне просто следовало лучше подумать. Нельзя было приходить.
– Прости, – пропищала Летти. – Виктуар, дорогая, я не…
– Ладно. – Виктуар тряхнула головой. – Тебе не стоит… Ладно, не важно. – Она судорожно вздохнула. – Давайте просто уйдем подальше оттуда, хорошо? Я хочу домой.
– Домой? – Рами остановился. – Что значит домой? Этой ночью нужно веселиться.
– С ума сошел? Я хочу спать. – Виктуар приподняла подол юбки, уже заляпанный в грязи. – И хочу избавиться от этих дурацких рукавов…
– А вот и нет. – Рами слегка подтолкнул ее к Хай-стрит. – Ты нарядилась для бала. Ты заслужила свой бал. И получишь его.
Как оказалось, Рами решил провести вечер на крыше Вавилона, только вчетвером, с корзиной сластей, которые очень легко украсть на кухне, если выглядишь как обслуга, и телескопом под ясным ночным небом [68]. Но стоило свернуть с лужайки, как они увидели огни и движущиеся силуэты в окнах первого этажа. В здании кто-то был.
– Погодите… – начала Летти, но Рами уже взбежал по ступеням и открыл дверь.
По всему вестибюлю, заполненному студентами и аспирантами, качались гирлянды. Робин узнал среди собравшихся Кэти О'Нелл, Вималя Шринивасана и Илзе Дэдзиму. Некоторые танцевали, кто-то болтал с бокалом вина в руке, а другие стояли, склонив головы над рабочими столами, притащенными с восьмого этажа, и напряженно смотрели, как аспирант гравирует что-то на серебряной пластине.
Наконец их все-таки заметили.
– Третий курс! – вскричал Вималь и помахал рукой. – Почему вы так задержались?
– Были в колледже, – ответил Рами. – Мы не знали, что у вас частная вечеринка.
– Тебе следовало их пригласить, – сказала темноволосая немка, которую вроде бы звали Минна, насколько помнил Робин. Говоря это, она протанцевала на месте, мотнув головой влево. – Как жестоко с твоей стороны отпустить их на этот ужасный бал.
– Нельзя оценить рай, пока не побываешь в аду, – заметил Вималь. – Откровение. Или Евангелие от Марка. Что-то в этом роде.
– Такого нет в Библии, – заявила Минна.
– Ну и ладно, – отмахнулся Вималь. – Как будто я не знаю.
– Как жестоко с твоей стороны, – сказала Летти.
– Поторопитесь, – бросил Вималь через плечо. – Принесите девушкам вина.
Бокалы перешли по кругу, разлили портвейн. Вскоре Робин уже порядочно набрался, голова слегка кружилась, ноги стали ватными. Он прислонился к шкафу, запыхавшись после вальса с Виктуар, и наслаждался чудесным зрелищем. Вималь забрался на стол и энергично отплясывал джигу с Минной. За противоположным столом Мэтью Хаундслоу, победитель прошлогоднего конкурса в аспирантуру, гравировал на серебряной пластине словесную пару, которая вызывала розовые и алые светящиеся сферы, скачущие по залу.
– Ибашо, – произнесла Илзе Дэдзима.
Робин повернулся к ней. Она никогда прежде с ним не заговаривала, он не был уверен, что она обращается к нему. Но больше поблизости никого не было.
– Прошу прощения?
– Ибашо, – повторила она, качнувшись. Она взмахнула руками перед собой, словно танцуя или дирижируя оркестром. Робин не понимал, откуда доносится музыка. – На английский это трудно перевести. Это означает некое место, где чувствуешь себя как дома, можешь быть самим собой.
Она написала в воздухе иероглифы 居场所, Робин знал их эквивалент в китайском. Жилье. Место.
В последующие месяцы, вспоминая эту ночь, он мог ухватиться лишь за горстку четких воспоминаний: после трех бокалов портвейна все превратилось в приятный туман. Он смутно помнил, как танцевал под неистовую кельтскую мелодию на сдвинутых вместе столах, потом играл в языковую головоломку, включающую много воплей и быстрых рифм, и смеялся так, что заболели бока. Он вспомнил, как Рами сидел с Виктуар в углу и дурачился, пародируя профессоров, пока у нее не высохли слезы, а потом они оба хохотали до слез.
– Я презираю женщин, – произнес Рами суровым монотонным голосом профессора Крафт. – Они взбалмошны, легко отвлекаются и вообще не умеют серьезно подходить к учебе, как требуется в университете.
Робин вспомнил английские фразы, которые невольно всплывали в голове, когда он наблюдал за весельем; фразы из песен и стихов, смысл которых он не совсем понимал, но звучали они уместно – возможно, именно это и есть поэзия? Смысл через звучание? Робин точно не знал – он только задумался об этом или же задавал этот вопрос вслух каждому встречному, но все пытался разобраться, что такое «ямочки ланит» [69].
А еще он помнил, как глубокой ночью сидел на лестнице с Летти, которая безудержно рыдала, уткнувшись ему в плечо.
– Я хочу, чтобы он меня заметил, – повторяла она сквозь икоту. – Почему он меня не замечает?
Конечно, Робин мог придумать множество причин, например, потому что Рами темнокожий, а Летти – дочь адмирала и Рами не хочет, чтобы его пристрелили прямо посреди улицы; или потому что Рами просто не отвечает ей взаимностью, а Летти ошибочно принимает его доброту и щедрость за особое внимание, ведь Летти из тех девушек, кто привык к особому вниманию. Но он знал, что лучше не говорить ей правду. Летти нужен был не честный совет, а тот, кто ее утешит, кто любит и окажет если не особое внимание, которого она так жаждала, то хотя бы его подобие.
Поэтому он позволил ей всхлипывать, прижимаясь к нему, и заливать слезами его рубашку, и поглаживал ее по спине, машинально бормоча, что Рами просто идиот. Разве ее можно не любить? Она прекрасна, прекрасна, ей позавидовала бы сама Афродита – и вообще, сказал он, ей повезло, что богиня еще не превратила ее в муху. Тут Летти хихикнула и перестала плакать, а значит, у него получилось.
У него появилось странное ощущение, что стоит ему заговорить, и он растворяется, становится фоном для старой как мир истории. Возможно, дело было в выпитом, но его завораживало, что он словно выходит за пределы своего тела и наблюдает откуда-то с карниза, как смешиваются ее плач с его бормотанием, как они плывут и превращаются в струйки конденсата на холодных витражных стеклах.
К тому времени как вечеринка закончилась, все они были очень пьяны – кроме Рами, который все равно опьянел от усталости и смеха, – и только поэтому им пришло в голову пересечь кладбище за Сент-Джайлсом, выбрав длинный путь на север, где жили девушки. Рами что-то пробормотал себе под нос, и они прошли через ворота. Сначала прогулка казалась большим приключением: они спотыкались друг о друга, смеялись, обходя надгробия. Но потом воздух, казалось, очень быстро изменился. Тепло уличных фонарей померкло, тени от надгробий вытянулись и сместились, словно некая сущность не желала их здесь видеть. Робина внезапно охватил леденящий душу страх. Прогулки по кладбищу никто не запрещал, но вторжение на территорию кладбища в таком состоянии показалось ему святотатством.
