Алракцитовое сердце. Том I (СИ) - Годвер Екатерина (читать книги без .txt) 📗
– Понимаю. Когда брат еще только собирался делать ходулю, и когда он ее сделал… – Деян опустил взгляд на ноги, привычно отмечая в уме, что, вопреки возможному, их по-прежнему две. – Как ледяной водой облили. Я ни на что особенное от протеза не рассчитывал, и все же… Одним словом, тут я тебя очень хорошо понимаю. Лучше некуда. И то ли еще будет, – добавил он, не сдержавшись.
Прежде, поскольку он не надеялся надолго задержаться на свете, не было повода раздумывать о том, что однажды подарку чародея выйдет срок; теперь же эта возможность стала вдруг пугающе осязаемой.
– Большее не в моих силах, – с неподдельным сочувствием сказал Голем. – Слабое утешение, но так больно ступать на культю, как прежде, тебе не будет: осколки я вытянул.
– По мне, может, не скажешь, но я благодарен и на том. – Деян через силу улыбнулся. – По-княжески щедрый подарок… Тебе самому он недешево встал. Со вчера терзаюсь вопросом: почему все-таки я? Из сочувствия к увечью или потому, что я лицом похож на деда, которого ты живым никогда не видел? Что-то не верится, уж прости. О чем-то ты умалчиваешь.
– Хочешь – верь, хочешь – нет, но это одна из причин. Одна из многих. О некоторых из которых, твоя правда, я предпочел бы умолчать. – Тон чародея стал резким. – Но раз ты спрашиваешь – не буду. Только, если позволишь, обо всем по порядку.
– Как хочешь. Боишься, я обижусь и уйду, не дослушав? – Деян привалился спиной к стене. Ему вдруг стало смешно. – Да будет тебе! Куда мне нынче от тебя деваться? И с чего, спрашивается? По твоему хотению я тут оказался: за это вся обида, какая возможно, и так уже при мне. Так что говори смело. Хуже не будет.
– Опасные слова, Деян. – Голем прервался ненадолго, борясь с приступом сухого кашля. – Опасные и глупые. Я частенько говорил их в ту пору: когда необходимо было заставить себя не опускать руки. И потом, когда нас трепали шторма у берегов Дарбата; когда из Бадэя к нам завезли чуму; когда один хавбагский царек кинул меня в темницу и собирался повесить – даже тогда я по-прежнему считал тот далекий день, «День-на-Башне», худшим в своей жизни. Но недавно я очнулся в старых казематах, выбрался на поверхность и увидел там то, что увидел. После чего мое мнение по поводу «худшего дня» досадным образом переменилось. Так что впредь не зарекаюсь и тебе не советую…
– Дальше что было? – Деян, встав, отодвинул нагревшийся котелок от очага, налил мятного кипятка в отмытую от пыли большую долбленую кружку и поставил перед чародеем. Отчего-то он чувствовал себя неловко. Все дурное, что случилось в последние дни, никуда не делось, но после отдыха и сытного ужина по жилам разливалось тепло, а обкуренная оставшимися от хозяев травами хижина не казалась больше жалкой конурой и пахла жилым домом. Совсем неплохо было сидеть вот так вот, у теплого очага за крепкими стенами, под защитой несведущего, но могучего Джибанда и нездорового, но сведущего чародея, и слушать неторопливый рассказ последнего о свершениях и несчастьях, оставшихся в далеком прошлом. По правде говоря, уже давно он не ощущал себя столь хорошо – и потому, быть может, ясно видел, что остальные чувствуют себя не в своей тарелке. Джибанд стеснялся себя самого и своего невежества; чародея терзало чувство утраты и вины, не говоря уже о телесных болях. Голем хотел говорить, но рассказ давался ему тяжело, и ничем нельзя было помочь – кроме как выслушать.
– Дальше я встретил Венжара. – Голем с благодарным кивком принял кружку. – Точнее сказать, наши пути пересеклись. Я упоминал прежде: мне не хватило духу казнить отца. Сковав его силы, я оставил его прозябать в заточении... В главной замковой библиотеке хранилось немало книг по медицине: в большинстве своем устаревших, как я потом узнал, и плохо понятных дилетанту вроде меня, но все же заслуживающих внимания; я внимательно изучил их. О своем недуге ничего толкового в них не вычитал – на что особо и не рассчитывал, в глубине души давно уверенный, что помочь мне возможно лишь в той невеликой мере, в какой я могу помочь себе сам, а большее для меня недоступно. Груз надежды был тогда слишком для меня тяжел и грозил сломать мне спину… Однако в одной из книг я встретил упоминание, что душевные хвори в некоторых случаях излечимы – и с той поры загорелся идеей показать отца кому-нибудь, кто сведущ в таких вопросах. Однако в наших землях таких мастеров было не найти: если кто прежде жил поблизости, то давно уехал. Даже простые странники заглядывали в окрестности Старого Рога редко: память об отцовских делах была еще свежа. В Империи немногие знали, что в Заречье сменился правитель, а соседских гонцов, наведывавшихся время от времени с любезностями, мы с Джебом и сами запугали… Не то чтоб у меня были причины подозревать соседей в дурных намерениях, но, видишь ли, за годы общения с отцом я перенял некоторые его привычки. – Голем усмехнулся. – А в книгах, что я читал и по которым судил о мире, постоянно кто-нибудь на кого-нибудь вероломно нападал и тому подобное. В общем, мы с Джебом жили, по меркам общества, затворниками. Замок наш представлялся окружающим конурой, в которую ни один дурак не станет совать руку, чтоб проверить, не издох ли наконец пес: чтоб заманить хоть кого-то к нам, нужно было расстараться. А требовался ведь не абы кто! И без лишнего шума. Я отправил в имперскую столицу, Радор, двоих поверенных, велев им на месте поискать подходящих мастеров. Пригласительных писем мои люди вручили с десяток, вознаграждение я сулил щедрое, но из всех приглашенных только один и явился к началу следующегол года. Нирим ен’Гарбдад. Дядя Венжара по отцу. А племянник – Венжар то есть – ходил в то время у него в учениках и прибыл с дядей вместе. Ноги б их у меня не было, но – нужда пригнала. Гарбдады – беженцы из Бадэя, как и моя мать. Когда мы только познакомились, Венжар, конечно, наврал мне с три короба. Но позже рассказал все, как было… Большое семейство, старое, но – выходцы из низов: дворянство старшие сыновья выслужили только незадолго до переворота, себе на беду. В Бадэе были уважаемыми людьми, а тут – стали никем и ничем, ко двору их не приглашали, на императорскую службу не брали. Дед и отец Венжара пытались заняться торговлей, но прогорели; отец в поисках легких денег стал играть на скачках, залез в долги и в страхе перед тюрьмой покончил с собой; Венжару тогда шел тринадцатый год. Мать Венжара после самоубийства отца жила на подачки любовников, которые водились у нее в изобилии, а дядя Нирим, заправлявший в Бадэе военным госпиталем, занялся частной практикой и, как мог, поддерживал остальных, но семья едва сводила концы с концами, как и многие в ту пору, – однако Гарбдадам бедность была в новинку. Утрату только недавно заслуженных привилегий они переживали очень тяжело, положение свое полагали чрезвычайно унизительным… Оттуда, должно быть, у Венжара такая тяга к деньгам и власти. И жгучая ненависть к женщинам. Я несколько раз встречался с его матерью – весьма милой дамой, искренне привязанной к сыну; но Венжар за глаза и в глаза называл ее не иначе, как шлюхой: он так и не простил ей, до самой ее смерти, что после гибели мужа она не соблюдала траур… Всех женщин, как это бывает в таких случаях, Венжар полагал похожими на нее. Потому признавал только шлюх; настоящих шлюх, я имею в виду. Звезды сдвинулись на небе, все полетело кувырком, но я готов спорить на что угодно: он так и не женился. Ну да речь не о том. – Голем отхлебнул кипятка. – Господин Нирим прибыл, понадеявшись на мою щедрость, и занялся наблюдениями за отцом, не слишком умело пытаясь скрыть то, что происходящее в замке заинтересовало его куда больше отцовского помешательства. Он, опытный лекарь, сразу заметил, что являет собой Джеб. Позже Нирим признался, что до встречи с нами и представить не мог существования столь умственно развитого полуживого, потому даже заподозрил в нем неизвестное объективной науке сказочное существо вроде горного тролля. Наши с Джебом взаимоотношения поставили лекаря в тупик, да еще мой безумный отец добавлял перца, твердя о заговорах и проклятиях, – ведь, как известно, не все страхи и видения сумасшедших обязательно беспочвенны… Нирим занялся больным, а племяннику велел осторожно вызнать у меня о прошлом. Что, впрочем, было с его стороны излишне. Я не собирался многого скрывать от тех, кто, как я надеялся, приехал помочь мне и был более сведущ в медицинской науке, чем я: излишняя скрытность казалась мне бесполезной и невежливой. Потому на следующий же день за вином я без затей выложил Венжару свою историю, опустив разве что некоторые детали. Мой рассказ произвел на него большое впечатление: он стал выспрашивать подробности, пожелал поговорить также и с Джебом и взглянуть на мои записи. Я тоже не оставался в долгу и задавал вопросы. Не прошло дюжины дней, как мы сошлись накоротке. Это, видишь ли… Как бы объяснить…
