Богатырские хроники. Театрология - Плешаков Константин Викторович (книги без сокращений .txt) 📗
Глава восемнадцатая
Внезапно у меня стало неметь правое плечо — именно то, которое задел своим крылом Змей Сорочинский. Я лечил плечо травами, но оно не проходило, стала неметь правая рука.
Я не знал, что это было: естественное повреждение плоти или какая-то злая Сила Волхва, переданная выпестованному им зверю. Богатырь — без правой руки?!
Надо было спешно что-то решать. Я не мог обратиться к известным знахарям: они бы разболтали. Я не мог доехать до матери — рука немела быстро (и я в очередной раз проклял себя за то, что не перевез мать в Киев). Я пошел к своему другу Даниле, который стал теперь сокольничим великого князя, и открыл ему свою беду. Я помянул и Волхва, и его Силу. Данила поначалу пришел в ужас (Добрыня без правой руки!), а потом, зная всех и вся (на это-то я и рассчитывал), сказал:
— Я отведу тебя к одной знахарке. Ее зовут Маринка. Она живет здесь, в Киеве. Она молода, но ее мало знают, потому что она странная девушка и лечит не всех, многим отказывает. Она вообще странная — не выходит замуж, живет сама, молвы не боится. Но я знаю, что Сила ее велика.
— А ты знаешь, какая это Сила? Не из тех ли рук, что и моя рана?
— Знаю, Добрыня.
И тотчас же, не медля, он отвел меня на Подол, где в маленьком доме жила эта самая Маринка.
Она вышла к нам, увидав Данилу в окно, — он, чувствовалось, был из тех, кому она доверяла. У нее были редкие глаза — темно-синие и такие яркие, словно налитые слезами. Данила только открыл рот, как она сказала:
— Если ты привел его ко мне — спасибо. Я еще не лечила богатырей. А теперь не обижайся, ступай, оставь нас. Мое дело не любит посторонних глаз… Садись, Добрыня. Что с твоим плечом?
«Это еще не Сила, — подумал я. — Любой знахарь заметил бы это».
— Прости и ты меня, но я еще не знаю, могу ли я довериться тебе. Раны, которые получают богатыри, подчас особые раны… Скажи мне: о чем мечтает Добрыня?
— Это просто. Сейчас он мечтает, чтобы плечо его распрямилось. А вообще он думает о том, кого я называть не хочу.
— Почему ты многим отказываешь в помощи?
— Потому что болезни некоторых слишком страшны, чтобы я могла помочь. Потому что болезни других слишком ничтожны, чтобы я тратила на них свою Силу. Наконец, потому, что некоторые знаются с тем, кого я называть не хочу.
— Почему я могу тебе поверить?
— Потому что у тебя тоже есть Сила, которую не обманешь. Ты плохо лечишь, Добрыня, но ты многое Понимаешь.
— Хорошо. Я верю тебе. Я дрался со Змеем и убил его. Но Змей задел меня своим крылом так, что я рухнул без чувств. А Змей был выкормыш того, имени которого ты называть не хочешь. Потом прошло несколько месяцев, и я ничего не чувствовал. Сейчас у меня немеет плечо, которого коснулся Змей. Немеет рука. Я думаю, что тут замешана Сила Волхва…
— Не называй его!
— Хорошо… Посмотри. Скажи мне все, что ты думаешь. Я же думаю, что тот, кого ты не хочешь называть, настиг меня…
Я разделся, и она долго смотрела на мое плечо и водила руками по нему и над ним. Лицо ее было бесстрастно, но я чувствовал, что ничего хорошего я не услышу.
— Вот что я тебе скажу. Можешь верить мне, можешь нет. Ты прав. Здесь — Сила. Большая Сила. Того, которого я не хочу называть. Но я думаю, что есть еще одно. Сила эта вошла в тебя не просто от касания крыла Змея. У тебя под кожей сидит его волос.
— Волос? Что ты говоришь! Я был в кольчуге, и потом я ничего не чувствовал!
— Волос не пробивает кольчугу, он проскальзывает сквозь ячею. А то, что ты ничего не чувствовал, — что ж, его Сила велика.
— Хорошо… Ты можешь помочь мне?
— Если я тебе не помогу, тебе уже никто не поможет.
— Никто? Не слишком ли ты горда?
— Я горда. Но не в этом дело, Добрыня. А в том, что тебе осталось жить всего день и ты просто не успеешь найти другого лекаря. Холодный пот прошиб меня.
— Ты не веришь мне? Кроме плеча, в остальном ты здоров? — Она горько усмехнулась. — Смотри. — Она достала откуда-то белый высушенный корень. — Это мындрагыра. Корень жизни. — Она провела корнем по своей руке. — А теперь — смотри.
Она провела им по моей здоровой левой руке, и я увидел, что корень сделался черен, как уголь…
— Помоги мне… если можешь… Я отплачу, как ты скажешь. Золотом. Подвигом. Чем хочешь.
— Я не возьму с тебя золото. Я не возьму с тебя и подвиг. Просто, если ты выздоровеешь, ты будешь преследовать того, кого я не хочу называть. А это ты будешь делать и без моей просьбы.
— Где ты будешь лечить меня?
— Здесь. Немедленно.
— Когда я могу потерять сознание?
— В любую минуту.
— Ты можешь послать за Алешей Поповичем? Тогда пошли и передай ему: пускай кто-нибудь скачет на Сорочинскую гору и накажет людям не приближаться к телу Змея… Если поедет смелый и умный, пускай сожжет его…
— И это все?
— В случае чего Алеша поймет, что еще останется сделать…
Она крикнула кому-то в окно:
— Беги на княжий двор и скажи Алеше Поповичу: Добрыня зовет!
Не медля, она приступила к делу. Острым ножом она вскрыла мое плечо и долго искала в нем волос. Онемевшее плечо вдруг вскрикнуло болью; я только сжимал зубы.
Наконец она разогнулась и протянула мне на зеленом листе — волос. Он был черен и прям. Весточка от Волхва, подумал я горько. Потом Маринка влила мне в рану горячий отвар чего-то; как больно мне ни было, я старался определить по запаху, что это было, но не мог. Потом она забинтовала плечо, уложила меня и стала готовить другой отвар. Семнадцать трав, посчитал я. Отвар был очень горек. Я отер губы, и вдруг все начало бешено вращаться. Темень застлала глаза. Отравлен, сказал я себе. Опять слуга Волхва.
Глава девятнадцатая
…жар… адский огонь… жажда… тело распалось на куски, но каждый болит… голова… моя голова… ледоход… ледоход в моей голове… ледоход, как на нашем озере… мама… далеко, далеко… почему я не перевез ее… где она… где я… где я?., кто я?., женское лицо надо мной… горькое питье… я не могу его пить!., я не могу и сопротивляться… я не могу пошевелить рукой, пальцем — не могу… мои веки… под ними — песок… Волхв, Волхв!.. Учитель, где ты?., все покинули меня, никто не пришел… как мое имя?., кто я?., снова женское лицо надо мной… Алеша! Алеша здесь!.. Алеша, скачи за Учителем, я должен передать ему, что я знаю о Волхве… ты не слышишь меня, Алеша…
Я открыл глаза. Я смотрел в черный потолок. Кто я? Добрыня. Где я? В Киеве. Да: плечо, Маринка, Змей, Волхв, отравлен… Значит, я не отравлен? Значит, я…
Она сидела в изголовье. Я пошевелил губами.
— Ты можешь говорить, Добрыня. Говори! Ты будешь здоров.
— Спасла? Спасла меня? — проговорил я.
— Бог спас… И кто-то еще тебе помогает, Добрыня… Я чувствовала еще чью-то Силу на тебе.
— Два человека. Мать. Учитель.
— Ты говорил о них… Я теперь много знаю, Добрыня, но ты можешь быть спокоен: даже если я буду в беспамятстве, я буду молчать. А теперь спи. Выпей вот это и спи.
— Алеша… Змей…
— Илья поскакал на Сорочинскую гору. Алеша здесь.
Не знаю, когда я очнулся в следующий раз, но только теперь я чувствовал себя много лучше. Мы долго говорили. Алеша примчался, как только его нашли: я был уже без сознания. Алеша был во хмелю и кричал, призывая всех святых в свидетели, что он выпотрошит того, кого Маринка не хотела называть. Маринка еле уговорила его молчать. Сказали только Илье да князю Владимиру. Князь посылал по три раза на дню узнавать обо мне. Алеша не отходил от меня. В бреду я наговорил много лишнего. Я часто поминал Волхва — Маринка зажимала мне рот, — говорил о Крепости, о серебряных копытцах, даже о княжиче Святополке… Алеша только хмурился. Многое он знал, а чего не знал, того предпочел бы не знать вовсе. Всего я был в беспамятстве двадцать дней.
Теперь я был очень слаб, и даже плечо почти перестало болеть. Дня через три вернулся Илья; труп Змея был сожжен, но несколько человек уже успели умереть… Я проклинал себя за беспечность. Илья утешал меня тем, что для верности он спалил весь Сорочинский лес.
