Ненависть - Остапенко Юлия Владимировна (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений txt) 📗
В последний раз… Помнишь?
Он помнил.
Уже через десять минут они яростно и отчаянно совокуплялись в близлежащем трактире, в тесной комнатушке под самой крышей, на засиженном клопами матраце, а на них укоризненно смотрели пауки, потиравшие хищными лапками в темных сырых углах. А еще через пять минут Дэмьен выгнулся, едва не закричав от самого мощного и иссушающего наслаждения в своей жизни, а еще через две — вышел из комнаты с легким головокружением и абсолютной ясностью в голове и закрыл дверь, приглушив обиженный возглас своей минутной подруги.
Да, в одном Ратник безусловно оказался прав: шлюхи в Вейнтгейме были превосходные.
Он вышел из трактира и пошел по улице, легко и пружинисто, так, как ходил в семнадцать лет. Подумал о Гвиндейл, о Клирис, о них обеих, о них одновременно — то, о чем ему всегда мечталось, но что так и осталось мечтами — вряд ли хоть одна из них удержалась бы от пощечины, осмелься он высказать свои желания вслух. А ведь это было бы чудесно. Так чудесно. Тонкая, изящная, призрачная Гвиндейл — и милая, теплая, заботливая Клирис; лед и пламя, страсть и нежность. Как жаль, что ему никогда не встречалась женщина, в которой обе они слились бы воедино. Кто знает, тогда, возможно, все было бы иначе.
Но все ведь и так иначе, верно? А это — игра. Последняя игра, последняя песня. До рассвета.
Дэмьен хотел пойти в «Черную цаплю» — постоялый двор, в котором он остановился и где оставил свою кобылу, но потом передумал. Помнится, хозяйка не слишком жалует друидов, а ему вряд ли удастся скрыть, где он шлялся два месяца. Она поймет. По глазам. Наверное, у него сейчас такие же глаза, какие были у ее сына, когда он пришел и сказал: «Прощай, мама». Найти бы зеркало.
Поэтому он решил поискать другой трактир. Углубился в улочки, сплетенные замысловатым узлом, — туда, где солдатни поменьше. Ему погулять хотелось, а не драться, хотя… Что ж, если приспичит, можно и подраться — почему нет? Ведь в последний же раз.
«Интересно, убью ли я сегодня кого-нибудь?» — с холодным, отстраненным любопытством подумал он. И вздрогнул от этой мысли.
В последний раз?..
Мариус сказал, что это будет тяжело. Пока что было очень приятно, но дальше…
Черт с ним.
Он увидел рассеянный мутный свет фонаря в конце улицы, пошел туда. Как и ожидалось, на углу оказался трактир: дверь плотно прикрыта, окна завешаны тряпками — должно быть, злачное местечко. Дэмьен уже собирался войти, когда вдруг услышал бормотание, несшееся из переулка, которого он сначала и не заметил. Бормотание было невнятным, но таким громким, что перекрывало нестройное гудение пьяного хора из трактира. В десятке шагов, в плотном мраке близко сдвинутых стен, затаились двое, кажется, пара — мужчина прижимал к стене женщину и что-то похотливо хрипел ей на ухо. Дэмьен скользнул глазами по единому силуэту сплетенных тел, отвел было взгляд и вдруг — ох черт, опять, да что же это сегодня? Только что ведь разрядился, казалось, полностью… Он замер, резко повернулся в сторону пары, внезапно отчаянно захотел увидеть лицо этой женщины, сжатой в клешнях похоти на раннем вейнтгеймском морозе, увидеть и…
…и подойти к ним, и оттолкнуть этого человека, и убить его, если понадобится, — вот так, голыми руками, он умеет, он не раз это делал, — и повернуться к этой женщине, каким бы ни было ее лицо, и взять ее прямо там, в переулке, меж почти сходящихся стен, на земле, на снегу…
Он тряхнул головой, нахмурился, дернул приспущенный повод, напоминая своему телу о том, кто здесь теперь настоящий хозяин, и тело взвыло, зло и пристыженно: видишь, гад, до чего ты меня довел, раньше я ведь о таком и не подумало бы! Не подумало бы…
Женщина в переулке вдруг оттолкнула мужчину. Тот отступил, захрипел и внезапно осел вниз. Дэмьен поднял голову, оторвавшись на миг от диалога с разбушевавшейся плотью. Увидел кончик меча, торчащий из спины незадачливого поклонника. И улыбнулся про себя.
«Да, и тут как везде. Бедняга. Эх, что за отличное местечко этот Вейнтгейм. Жаль, меня раньше сюда не заносило».
Он еще немного постоял, глядя, как смутный силуэт (все-таки женский — тонкий и хрупкий; а может, подросток? Тогда тем более понятно…) отталкивает тело, стряхивает с лезвия кровь, спокойно и деловито, и почти любовался таким хладнокровием. А впрочем, она ведь тоже, судя по всему, солдат. Ей не привыкать.
Она остановилась, замерла, и, хотя Дэмьен не видел лица, он вдруг понял, что она заметила свидетеля. Но ему уже не хотелось повалить ее в снег. Увольте. Тут, за плотно прикрытой дверью, наверняка полно более сговорчивых девиц.
Дэмьен отвернулся, собираясь войти в трактир и выжать жизнь досуха — крепко, мучительно, словно рубашку, на сутки замоченную в ледяной воде. Женщина поняла, что он уходит, отвернулась тоже… и тогда он посмотрел на нее снова — сам не зная зачем, просто посмотрел, мельком, уже не думая о ней и почти ее забыв, — и увидел.
Она повернулась к нему спиной, пошла прочь, к другому концу переулка, на ходу прикрепляя меч к поясу, наклонила голову, и узкая плеть длинной — до колен — косы слабо колыхнулась у ее ног.
Они стояли и смотрели — он и его тело, судорожно сплетясь онемевшими руками; а она пошла и растаяла — до времени: черная тень в синей ночи.
Диз не стала возвращаться в «Черную цаплю», вовсе не желая столкнуться с еще одним старым знакомцем. От переулка, в котором осталось тело узнавшего ее солдата, она свернула направо и пошла по пустой улице, углубляясь в витиеватые вейнтгеймские лабиринты. Когда перед ней выросла стена друидского квартала, она не удивилась и не испугалась, не встала как вкопанная, не замерла, не застыла, затаив дыхание. Просто подняла голову и посмотрела в черное бархатистое небо.
«Как войти туда? Как мне туда войти?» — спросила она у девочки в синем, но та лишь беспомощно пожала плечами:
«Есть только один способ. Прости».
Она стояла у стены, оперевшись о нее спиной и спрятав руки в складках туники, и казалась сочувственно-отстраненной, далекой, чужой.
— Почему ты мне не поможешь? — зло бросила Диз, понимая, что эта злость сродни капризам пятилетнего ребенка, которому не разрешают плескаться в луже с воробьями, и оттого злясь еще сильнее. — Тебе это нужно не меньше, чем мне… Да что я говорю: это ты хочешь убить его, не я!
