Страсти по Фоме. Книга 1 (СИ) - Осипов Сергей (читать книги онлайн без .txt, .fb2) 📗

— Ну что ж, по одной, так по одной! — согласился он, и тепло посмотрел на Фомина, а потом снова в даль.

— А вон и «Аврора» появилась! — показал он подбородком.

Серая точка на горизонте вытягивалась высоким узким утюгом.

— Символично! «Аврора» на закате, есть в этом что-то такое… Над нашей империей, так сказать, не заходит солнце, — застенчиво пошутил последний Романов.

— Эх, ваше величество! — горько проговорил Фомин. — Я бы эту «Аврору»!.. Ведь все загадят! А особняк милой когда-то вашему сердцу мадмуазель Кшесинской превратят в музей, с позволения сказать, р-рэволюции, где главным экспонатом будет — ни за что не догадаетесь! — выстрел этой самой посудины, что плывет на нас сейчас, «Авроры»! Не верите?.. Холостой!.. Какая больная фантазия — холостой выстрел!.. И какая точная, символ новой России — холостой выстрел! Не Россия, а мерин, прости Господи!..

— Ваше величество! — взмолился Фомин, видя милосердное недоверие государя, выражавшееся грустным всепонимающим взглядом. — Прикажите расчехлить орудия! Дадим залп по гидре в самом зародыше!..

Вот тогда-то…

— Ну привет! — сказал император развязно, и Фомин удивленно перевел взгляд с «Авроры» на него.

Вместо светлого лика последнего помазанника-фотографа он увидел совершенно незнакомую физиономию. А незнакомец хлопнул его по плечу, словно старого знакомого и взгромоздился на соседний стул. Выглядел он… красивый, как гинеколог, говорила в таких случаях Ирина. Незнакомец ожидающе смотрел на Фомина.

— Привет, говорю!

— Ага! — ответил Фомин, чувствуя, что нет совершенно сил бороться с незнакомцами за право незнакомства с ними. Да и разговаривать с кем-либо после неторопливой государственной беседы с царствующей особой не было никакого желания.

Пусть, решил он, пусть этот тип думает, что я его рожу знаю, может, быстрее отвяжется. И он опрокинул еще одного «николашку» — того, что был поднят им за белую лебедь Россию и за то, что не успел всего сказать императору про легендарный крейсер, то есть как с ним поступить ниже ватерлинии.

Опрокинул и сразу понял, что этот «николашка» был лишний, он физически почувствовал, что уплывает куда-то, где нет ни «Аврор», ни нахальных незнакомцев. Фомин стал пьян, пьян в дым до потери гибкости языка.

— Что ты здесь делаешь? — спросил незнакомец.

— Ни са што не догадашься! — сказал Фомин, чувствуя, что теперь, с утратой балтийских просторов и плеска забортной волны, что-то в нем настойчиво зовет его куда-нибудь поближе к воде.

Незнакомец внимательно посмотрел на Фомина.

— Ну ты нагрузился! — восхитился он. — Ты что, действительно меня не узнаешь?.. Или ваньку валяешь по привычке?

Фомин и сам не знал. Ситуации с незнакомыми знакомыми ему порядком уже надоели. Говорить не хотелось, да и не сильно получалось.

— Я тя не узнаю… по привычке, — наконец выговорил он сопротивляющимся языком. — Паймаешь у меня терь ткая привычка — не узнавать. Сразу во сяком сучии…

Фомин тяжело вздохнул.

— Я — доктор! — сказал незнакомец, все еще удивленный, что его не узнают.

— Эт я поэл, — кивнул Фомин, и восхитился Ириной: как она угадала? — А какой?

— Что какой?

— Доктор.

— Да не какой, а это ты меня так называешь!

— Я?! — Несмотря на тяжкую степень опьянения, Фомин нашел в себе силы безмерно удивиться. — За ш-што?..

Теперь уже оба непонимающе уставились друг на друга, так что Фомину стало дурно и он основательно «поплыл». Незнакомец пришел в себя первый.

— Фома, кончай придуриваться! Ты что ничего не помнишь?.. Не помнишь, кто ты?

— Не-а… а что? — испугался Фомин. — Я тош доктор?

— Нет, ты скорее больной! — сказал незнакомец, и пожал плечами. — Ну, если эта комедия доставляет тебе удовольствие…

Он помолчал, обдумывая что-то.

— Или ты до того допился, что ничего уже на самом деле не помнишь?.. Не помнишь Ассоциацию, как мы работали сайтерами?..

— Сай… Какими? — не понял Фомин. Он давно не чувствовал себя так плохо. Видимо все-таки Николай Второй не учел чего-то в своем линкор-коктейле, скорее всего то, что Фомин будет его пить ведрами. Пространство плыло с дурным желудочным наклоном, а над всем этим хороводом звучал, вызывая тошноту, гнусный голос незнакомца: ассоциация… трансформация… реальности…

— Че мы прибразуим? — переспросил он. — Реальности?

— Да.

— То-то я смарю! — удивился Фомин. — А зачем?.. А ваще-то праильно…

Реальность Фомы вела себя безобразно и он был не прочь ее трансформировать как-нибудь, усмирить. И когда она вздыбилась желудком, он понял, надо что-то делать, надо ее преобразовывать.

— Соп! — поднимая руку, сказал он ей и противному голосу незнакомца, провоцирующему этот переворот в нем. — Соп-соп-соп!.. Сю юкундочку!!

Незнакомец во все глаза непонимающе смотрел на него.

— Ты пока не г’вари… мне надо… — Фомин слез со стула. — А то…

— Тебе помочь? — неожиданно сочувственно спросил тот.

— Не-не-не-не-не! — замахал рукой Фомин. — Только не ты… а то прям зесь вырвет…

Так плохо он себя еще никогда не чувствовал. Он едва успел добраться до туалета…

Ополоснувшись и кое-как приведя себя в порядок, Фомин долго смотрел в зеркало, в глаза. Это был лучший способ протрезветь, хотя ему совсем этого не хотелось. Не хотел он во всем этом разбираться! Если бы это был первый случай неузнавания им кого-то, он бы принял это за белую горячку, которую ему с недавних пор сулила Ирина. Но беда была в том, что с ним уже случались подобные казусы. Его узнавали, а он нет. Это делало его жизнь довольно странной. После реанимации, куда он попал несколько месяцев назад из-за аварии, ему объяснили, что это случается при травмах головы.

— Вы не пугайтесь, если кого-то не узнаете, это пройдет, — сказал ему лечащий врач и пригласил в палату незнакомую женщину.

Три дня она проплакала над удивленным Фоминым, рассказывая ему о незнакомых людях и делах, пока он наконец не вспомнил ее. Словно покрывало сдернули…

— Мама? — сказал он все с тем же удивлением, к радости персонала. Место надо было уже освобождать. Подумаешь, памяти нет и в голове дыра, зато весь остальной здоров, как Лужков — хоть в прорубь! У других ног нет и то в переходах сидят с балалайками, людей веселят. Чего без памяти-то валяться?..

Потом Фомин заново знакомился с городом и своей квартирой. Двухкомнатная квартира казалась ему теперь крохотной после просторов беспамятства и он больше бродил по городу. А вот Москва понравилась, совершенно сумасшедшая!.. А люди… люди вели себя по-разному: кто-то и обижался, когда Фомин его не узнавал, но чаще они совместными усилиями восстанавливали картину бытия. Так потихонечку он вспомнил, как ему казалось, всю свою биографию. С матушкой он восстановил «домосковский» период.

Москва же вспоминалась совсем по-другому, маленькими частями, никто не был связан с ним в этом городе так тотально, как мать с его родным городом. Он бродил по Москве и в прошлом как в тумане. Сначала это его забавляло и он с жадностью расследовал свою жизнь. Потом устал, это не делало его счастливее. Наоборот, прошлое словно выталкивало его из того блаженного состояния, в котором он находился в реанимации.

Он запил. Запил потому, что было тоскливо, затем чтобы отогнать регулярную и невыносимую головную боль, которая появилась через некоторое время после аварии, и еще от того, что питие доставляло ему удовольствие, особенно когда он научился выбирать собутыльников себе по вкусу.

Ему ничего не стоило выпить с любым человеком из прошлого или будущего, как сейчас с последним русским императором, хотя он предпочитал всем стойкого Сократа, парадоксального Рабле и невозмутимого Черчилля, жаль только, что их никак нельзя было собрать вместе. Приходилось пить с каждым в отдельности, ну как тут не получить алкогольную зависимость? Но общение с ними перевешивало все зависимости и не важно, каким образом ему это удавалось. Да он и не чувствовал никакой зависимости! Это были выдумки Ирины, которая испытав горькое и беспробудное пьянство отца теперь «дула» на Фомина…