Год змея - Лехчина Яна "Вересковая" (бесплатные серии книг .txt) 📗
Дверца вывела ее на узкую, круто закрученную лестничную спираль. Каждая ступень — обтесанный гранит. Под ногами Малики мелькали вкрапления мрамора и скользкого кварца, тысячи пятнышек на множестве ступеней — княжна быстро сбилась со счета, и виток за витком уводил ее наверх. Под конец девушка подобрала юбки и зашагала, согнувшись от усталости. Новую дверь украшал цветной витражный круг с изображением крылатого змея — один кусочек, около хребта, откололся, и на его месте темнела дыра.
Комнатка была небольшая, с низким потолком, и очень бедная по сравнению с самоцветными палатами. Освещали ее свечи, а не резные лампады. Жужжала деревянная прялка, и на каменной скамье, устланной белым полотном, сидела старая вёльха.
Вёльха была низкорослая и дряблая, в платье на длинную не подпоясанную рубаху. Седые волосы выглядывали из-под рогатой кички, подвески у которой переливалась мелким бисером. Малика знала, что кичка — убор замужних женщин. Как ведьма могла его носить? Княжна выпрямилась и прошла вглубь комнаты, постукивая башмачками, но вёльха не обратила на нее никого внимания. Она продолжала прясть, нашептывая незнакомые слова и обнажая гнилые зубы. Колесо прялки мерно поскрипывало. В растянутых мочках старухи поблескивали колдовские лунные камни.
— Послушай, ведьма, — княжна вскинула голову, — где здесь еще живые?
Она так соскучилась по человеческому голосу, что стерпела бы даже вёльху. Но та не ответила. Не оторвалась от нитей и не прервала поток странных слов. Малика не боялась сглаза: ей казалось, после пожара в Гурате она не боялась ничего. Молчание ведьмы вывело ее из себя, а княжна держала лицо даже тогда, когда хотела оставить от чертогов лишь малахитовые и опаловые осколки. Поступить с домом Сармата так же, как он с ее.
Это была последняя капля.
— Ты что, глухая? Отвечай, если я с тобой говорю.
Вертелось колесо вёльхи, ползла пряжа.
— Мерзкая жаба. — Ноздри Малики расширились. Княжна шагнула к прялке, но не отшвырнула ее только из-за брезгливости — ведьминские вещи грязные. — Посмотри мне в лицо. Есть здесь кто живой, кроме тебя? Где Сармат? Где его брат-изменник? Я хочу их видеть.
Вёльха и ухом не повела. По-прежнему крутила волокно, тянула нити и, бормоча, улыбалась пряже гнилым ртом.
Малика презрительно скривилась и отступила.
— Ты, наверное, страшно глупа. — Ведьма не подняла головы. — Годы выбили у тебя последние мозги, гнусное отродье. Что ж, оставайся здесь и мри в одиночестве.
Она уже собралась уходить, но напоследок вздернула породистый нос и выплюнула:
— Да что ты там все прядешь?
И тогда вёльха гадко захихикала. От неожиданности Малика приподняла черные брови, а ведьма продолжила смеяться — грудь ее затряслась.
— Она спрашивает, что я пряду, — сообщила она прялке, давясь скрипящим, надрывным хохотом. Морщинистая шея заходила ходуном. — Она спрашивает, что я пряду!..
Два острых глаза впились в лицо Малики. Один — желтый, второй — черный, без зрачка.
— Смерть твою, княжна.
Дрогнуло гордое лицо. Малика выдержала взгляд вёльхи и еще долго и холодно смотрела на нее, вновь принявшуюся за работу.
— Старая дура, — обронила она надменно. Развернулась на каблуках и вышла вон.
ПЕСНЯ ПЕРЕВАЛА III
По лагерю тянулись десятки тяжелых запахов. Чад зажженных костров и древесные смолы, жареное мясо. Приречные цветы, конский пот, разбавленная брага и сырая земля. Запахи клубились вокруг Рацлавы, лезли в рот и нос — жевательный табак, масло, душица. Как бочку с водой, уши драконьей невесты заливали звуки: треск поленьев, разговоры, стук ножа по ветке. Стрекот сверчков, кваканье лягушек и даже шелест камышей. «Мы еще в княжестве, — поняла Рацлава. — Поэтому все так спокойно».
Разложенный за ней походный шатер, небольшой, но прочный, пах дорогой и пылью. Та Ёхо, сидевшая напротив, — корой и хлебом, Хавтора — чем-то кислым. От Совьон по-прежнему шел запах стали. И вязкого дыма с горькой полынью. Пугающий запах, тревожный. Воительница наконец-то шагнула вперед и, скрестив ноги, села к их костерку — Рацлава услышала, что сейчас на ее плече не было ворона.
— …Это правда, гачи сур, высокогорница, что в твоем племени есть оборотни?
— А правда, что вы привязывать детей к колесам кибиток? — ответила Та Ёхо, и Хавтора склонила голову вбок. — Я в это не верить. А верить ли ты в наших оборотней?
— Нет, — резко ответила рабыня. — Небо знает только одного человека, способного взять себе чужое тело.
— Ну, это как смотреть, — развеселилась Та Ёхо. — Может, одного. А может, и нет. Кто знать?
— Разве в Пустоши нет шаманов, которые примеряют на себя кожу животных? — ровным, ничего не выражающим голосом спросила Совьон, и Хавтора неопределенно тряхнула головой.
— Некоторые из моего народа пытались переселить свою душу, но у них ничего не вышло. Некоторые пытаются до сих пор. Один лишь Сарамат-змей…
Рацлава откашлялась и почти до груди натянула отрез плотной ткани, которым оборачивала ступни. Пламя костра, разожженного перед их шатром, приятно постреливало в воздухе. Она потянулась к нему и повернулась туда, где должна была сидеть Та Ёхо.
— Вы поклоняетесь Сармату?
— И да, и нет. — Высокогорница пожала плечами и пригубила напиток из рога, обвитого едва заметной трещинкой. — Среди наших богов есть Молунцзе, красный дракон. А есть Тхигме, белый. Молунцзе — огонь, зло и кровь, когда Тхигме — лед, мудрость и вечная зима, лежащая на вершинах Айхаютма. Многие старейшины считать, что оба дракона — ипостаси одного бога. Единого, как цикл жизни.
Та Ёхо поставила рог на поджатые ноги.
— Насмешник и хитрец Молунцзе строить козни человеческому роду и сам обращаться человеком на полную луну. Раз за разом Тхигме, который возвращаться в людское тело, когда хочет сам, мешать ему. Козни Молунцзе становиться все страшнее и губительнее, но Тхигме помогать нам. Он исправлять их последствия. Предугадывать их. Убивать Молунцзе каждое новолетье, но тот возвращаться снова.
— А что будет, если Тхигме не разгадает хитрость?
— Миру прийти конец, — улыбнулась Та Ёхо. — Это правильно, Раслейв. Однажды так и быть. Однажды, но не сейчас.
Совьон криво усмехнулась и посмотрела на синеющие в ночи горы, гнутые и острые, как зубцы короны.
— Подожди-ка, гачи сур, — возмутилась Хавтора, расправляя сухие и тонкие, словно у девушки, плечи. — Хочешь сказать, что этот ваш Тхагма — Кагардаш?
«Хьялма», — упрямо подумала Рацлава. Старший княжий сын, так почему ему дают настолько странные имена? Хьялма, резкое, хлесткое, будто удар кнута. Будто ожог, оставленный морозом.
— Богохульники! — взвизгнула Хавтора, а Та Ёхо широко заулыбалась и отпила из рога. — Кагардаш был слаб, и он умер человеком! А какие-то гачи сур посмели посчитать его ровней Сарамату! Да вы, бель гаер ади, юлду шат чира, неотесанные, самонадеянные, и эта ваша вера…
— Знай свое место, рабыня. — Совьон положила тяжелую ладонь на свое колено, оттопырив локоть. Грозно блеснули глаза. — Если ты еще раз оскорбишь чужих богов, клянусь, я вырежу тебе язык.
Она была красива и внушительна, воронья женщина. Тонкий прямой нос, широкие брови, одна из которых — рассеченная. Густые волосы, заплетенные в нетугую косу — голову окутывал иссиня-черный ореол. И если бы Совьон не была так сильна и мужеподобна, многие воины сошли бы по ней с ума.
Осаженная, Хавтора сгорбилась, хотя мгновенно ощерила зубы в лукавой улыбке.
— Так тому и быть. Но я думала, что ширь а Сарамат, драконьей невесте, мерзко слушать подобное.
Возможно, Сармат — человек, а возможно, вечно крылатый ящер. Но чем его считают слабее, тем Рацлаве легче.
— Ты ошиблась. — Девушка поправила длинный рукав платья, наполовину лежащий на подстилке. — Прости ее, Та Ёхо.
Высокогорница не думала обижаться. Она махнула рукой, свободной от рога, показывая, что тема исчерпана.
— Ссоры — не лучшая музыка для моих ушей, — заметила она. — Но если мы заговорить о музыке, Раслейв, я видеть свирель у тебя на груди. Ты не хотеть сыграть?
