Минос, царь Крита (СИ) - Назаренко Татьяна (книги регистрация онлайн бесплатно txt) 📗

Я взял статуэтку и, зная знаки, которыми египтяне записывают слова, прочел, что моя находка — бог Инпу, Анубис, которого мы почитаем как Гермеса-Психопомпа, проводника душ в царство мертвых. Я почтительно завернул статуэтку в кусок драгоценной ткани и при разделе добычи попросил её себе, не пожелав никакого иного богатства.

Невольный трепет внушало мне изображение чужеземного бога, и я хранил его в покоях подле ложа своего. Моё благоговейное почтение не осталось безответным. Дюжину лет назад Инпу впервые явился мне, приняв облик мужа с шакальей головой.

Я помню, каким восторженным трепетом наполнилась душа моя при виде Владыки Запада. И он милостиво заговорил со мной. Помнится, спросил, страшусь ли я смерти? Я ответил, что скорее томлюсь любопытством: не ведаю, почему, но с давней поры мне казалось, что за пределами жизни таится нечто очень важное для меня. Он усмехнулся, задумчиво окинул мою фигуру взглядом и поинтересовался: "Разве предания не говорят о том, что ожидает души умерших? Или ты не веришь им?" "Разве их сложили те, кто возвратился оттуда? — произнес я. — Сердце подсказывает мне, что сказания древних о чем-то умалчивают". "Почему ты сомневаешься в мудрости предков, но не в правоте своих догадок?" — все так же испытующе, будто прицениваясь, поглядел на меня Инпу. Я не нашелся чего ответить. Но с тех пор шакалоголовый бог изредка приходил ко мне по ночам и милостиво беседовал со мной. Я дорожил этими беседами. Мне было лестно его внимание. Я тянулся к нему, расцветал от малейшей ласки, которую он дарил мне, подолгу думал о беседах с ним. И временами корил себя за то, что чужак занимает мои мысли больше, чем родной отец. Мысль о том, что он оставит меня, казалась мне невыносимой.

— Я… прогневал тебя, владыка душ? — враз севшим голосом прошептал я. — Но чем?

— Я полагал тебя мудрее, чем большая часть смертных, — ответил Инпу, и в голосе его мне послышались горечь и тревога. — Но вы все гонитесь за властью. Вас, словно маленьких детей, тешит пестрая корона, украшенная перьями. И даже не задумываетесь, сколько вам будет стоить ваш каменный, священный трон. Мне остается лишь надеяться, что нить судьбы твоей не запутается на дорогах этого мира, и ты придешь к тому, чего действительно желает твое сердце. Знаю, будет благим твое правление! Ибо слово Маат-Дике — божественной справедливости — живет на языке твоем, а сердце владыки кефтиу исполнено милости к народу его. Тем более, столько лет учил я великого анакта читать в сердцах людей по лицам, по едва видным движениям рук, рта, бровей и ресниц. По тому, как стоят ноги, и куда смотрят глаза. Знаю, благодаря моим наставлениям он может угадать помыслы, которые таит вельможа в сердце прежде, чем они облачались в раздумья и слова. И все же тревожусь о тебе, Минос, как о собственном сыне.

Я вскинул на него глаза.

— Но почему, мудрейший? Если я буду хорошим царем?..

— Есть опасности, которые подстерегают владыку на путях его, а он не замечает их. Тем не менее, заговоры, мятежи, нападения недругов — ничто по сравнению с ними. Поверь, лучше быть ввергнутым в воду, кишащую крокодилами, чем то, что ждет правителя. Я говорил тебе, и еще раз повторю. Только твоё Ка — богатство, которым стоит дорожить. За него и тревожусь! Твоё Ка сейчас подобно нежному, юному ростку. Он только проклюнулся из земли, и я могу полагать, что из этого семени появится доброе древо. Но узнаю ли я тебя в тот день, когда настанет для тебя пора прошествовать на Запад? Не вырастет ли из нежного побега вместо плодоносной и стройной сикоморы чахлый кустик, что изломан ветрами? Не совьёт ли при корнях дерева гнездо свое змей? И человек, задумав вкусить прекрасные на вид плоды, не будет ли разорван ядом на куски? Увы мне, увы. Не я твой садовник! Не мне лелеять и взращивать тебя, Минос.

Я покачал головой: конечно, для древнего бога я был всего лишь дитя, и здесь спорить было не с чем. Но разве Зевс не любил меня? Разве что-то грозило мне в руках отца моего? Инпу предугадал мои мысли.

— У всего есть своя судьба, Минос, сын Зевса. Глупо благородного скакуна навьючивать ношей, которая пристала ослу.

— Но разве не моё предназначение в этом мире — стать царем? И разве эта ноша — позорна? — я хотел ответить твердо и спокойно. Но в присутствии Инпу я смущался, словно снова был мальчишкой, и стоял перед своим наставником, мудрым и строгим. Он не мог не услышать легкой дрожи в моем голосе.

— Что известно тебе о твоём предназначении, Минос, сын великого бога?! — отозвался Инпу. — Только то, что сказал тебе Зевс? Что ты должен стать владыкой этого кусочка суши посреди виноцветного моря? Что ты должен иссушать свое Ка, борясь с заговорами и распутывая паутины злых умыслов? Что ты, как бык в ярме, должен тянуть лямку, совершенно не размышляя, что вырастет на вспаханном тобой поле?

— Бык в ярме? — пробормотал я.

Инпу грустно усмехнулся:

— Что тебя так встревожило?

— Во время испытаний в Священной роще я превратился в быкоголовое чудовище, дикое и предерзостное, способное восстать на богов.

Инпу заинтересованно повернул свою маленькую, изящную голову в мою сторону.

— Голова быка? И тело человека? — он несколько раз ударил пушистым хвостом по ступенькам. — Значит, все же полностью яремной скотины не получилось? Твоё сердце осталось человеческим?

— Не думаю, — отозвался я, — Оно было, как у тех людей, что жили в медном веке до нас. Тот, быкоголовый, Минотавр, явился в мир, чтобы разрушать.

— Такова его судьба, — невозмутимо заметил Инпу. — Для того он и явился. Он нужен Зевсу.

— Моя богоравная супруга, мудрая Пасифая, сказала, что это и был мой отец! — произнес я удрученно.

— Нет, конечно, — хохотнул Инпу, — хотя нечто сродни породившему тебя в нем есть. Как ты назвал его?

— Минотавром, — угрюмо повторил я.

— Хорошее имя для этого дерзкого бога, — кивнул головой Инпу, и я понял, что он почему-то доволен. Я же не мог понять, чего доброго услышал в моих словах божественный собеседник. Закусил губу и сделал несколько глубоких вдохов, прежде чем продолжить.

— Не из глубин ли сердца моего явилось это чудище, божественный?!

— Ты это говоришь, — спокойно произнес Инпу. Он довольно улыбнулся своим мыслям. — А ты, я гляжу, понятлив. Должно быть, отцовская кровь сказывается. Как ты догадался?

— Я расспрашивал братьев своих об их видениях… И понял… Напиток, что дали нам жрицы, действительно отворяет сердце. Просто я ждал, что он распахивает его для бога. А напиток помогает понять свою суть. И суть других. Мне и раньше казалось, что мать моя подобна скорпиону, что Радамант мудр, как старый змей, а Сарпедон и повадками, и нравом похож на белого лебедя. А внутри меня, считавшего себя сдержанным, мудрым и спокойным мужем, оказалась тварь, подобная порождениям медного века, из тех, что жили до нас. Такова моя суть!

— Говоришь, его гордыня так велика, что он может подняться даже против богов? Ты зря мнишь его врагом, Минос. Поверь, он — хранитель твой.

Инпу поднялся, приблизился ко мне и заглянул в глаза. Потом вдруг легонько куснул за руку, лаская, будто собственного детеныша. Сердце в груди моей сжалось на мгновение и наполнилось блаженным теплом. Я невольно улыбнулся.

— Пожалуй, ты не такой уж глупый щенок, как мне сначала показалось, — с нескрываемым удовольствием проворчал он. — И у тебя достаточно крепкие зубы, чтобы защитить своё Ка на путях жизни. Если, конечно, ты слушал мои наставления тщательно-тщательно. И ничего не обронил из слов моих, принял их всем сердцем.

Еще бы я его не слушал! Мудрость и понимание людей у Инпу были безграничны. Я с жадностью сухой земли, на которую пролилась драгоценная влага, впитывал речи божества. Но разве только его наставления были нужны мне?

— Ты не оставишь меня, о, мудрейший из богов? — прошептал я, словно маленький ребенок, вцепившийся в темной спальне в палец няньки. Инпу снова ласково куснул меня.

— О, нет, не оставлю, — глядя мне прямо в глаза, заверил он. — Хотя, будь моя воля, я провел бы тебя по жизни иными путями, Минос. Но я здесь чужой, и пусть твои варварские боги ведут тебя тропой твоей судьбы. А сейчас я, пожалуй, могу только дать тебе еще одно наставление. Если, конечно, ты готов отворить уши свои навстречу словам, рождающимся на моем языке.