Безмолвные - Глазнева Оксана (лучшие книги .TXT) 📗
Женщины в его жизни всегда были добычей, развлечением, капризом, но не любимыми. На любовь — бескорыстную, нетребовательную и слепую — Ри был неспособен, а достоинств, за которые он мог полюбить на равных, — не находил. Ни одна женщина в Крае не была равной ему. Но он влюбился. Во что? В кого? Откуда она взялась? Где он нашел ее? Кто нашел ее для него?
Он не помнил.
Ри старался думать о мести. Подробно представлял, что сделает с каждым из Совета Шести.
Они не пошли на него войной, вместо этого долго плели интриги, подкупали, подсылали шпионов. Женщина, чье имя он не помнит, была соучастницей или жертвой? Была ли она?
И вот снова он бьется лбом в запертую дверь. Женщина и ее имя. Почему это короткое слово, такое незначительное, сводит его с ума?
Ри старался не думать о ней. Гнал прочь мысли, но память — изменчивая сука — сама подбрасывала обрывки. Воспоминания были едва уловимыми, неотличимыми от сна. Так что это было? Сон? Явь?
…Ее ладони на его щеках. Они сидят на кровати. В призрачном свете пасмурного дня, в двух шагах от летней грозы, предметы кажутся четче, а цвета ярче. У нее черные волосы, золотистая кожа и карие глаза. Она держит его лицо ладонями, смотрит в глаза, и могущественному Адриану Гроневальду тяжело дышать от ее близости, от счастья. Страх и восторг сжимают сердце. Ни одно из воспоминаний за всю жизнь не содержит больше этого чувства!
И второе.
…День. Базарная площадь большой деревни. Его привязали к столбу на свежесооруженном, пахнущем сосновой смолой, деревянном помосте. Ему так больно, что он не может думать и не замечает людей вокруг.
А потом толпа расступается, и Ри видит ее. Уже привязанную к лошадям.
Запах паленой шерсти, испуганно ржут кони и рвутся прочь; палач взмахивает топором, подрезая сухожилия; и ее тело, женщины, которую он любит, рвется на части, как тряпичная кукла… Ри чувствует, что тоже рвется, разбивается, рассыпается, не может дышать, не может думать, не может существовать, и только одна мысль держит его сознание на поверхности, не дает уйти с головой в черную ледяную воду безумия — дыши!..
Темнота? Холод? Унижение? Ничто не трогало и не пугало его отныне. За десять лет плена каждый из Совета успел попробовать на нем пытки. Густав Всеславский ломал руки и ноги. Дариуш Адденс ослеплял и резал. Леонард Ясинский морил голодом. Милена Милевская и Радим Дрегович лишили магии. Иенни Линд забрала память.
Но Ри — выжил.
У него не осталось любимых и друзей, не перед кем сохранять лицо, поэтому Ри покорно делал то, что от него ожидали. Он мочился от страха, плакал, молил о прощении, лизал ноги и целовал руки. У Ри не осталось стыда, не осталось гордости. Единственное, что двигало им, — ненависть и желание выжить. Вопреки всему и наперекор всем.
Лучше бы они убили его! Воспели победу шестерых над одним и оставили потомкам развалины замка!
Победители слишком плохо знали Ри, поэтому верили, что он сдался. Они бросили его в темноте и забыли.
Кай выжил.
Прошла неделя. Оставалась за спиной долгая северная ночь.
Его держали прикованным в лазарете. Над столом лекаря находился маленький иллюминатор, сквозь который Кай глядел, как тяжелые снежные облака светлеют, из серых становясь белыми.
Цепи едва хватало, чтобы подойти поближе. Кай натягивал ее до предела, прижимался лбом к стеклу. Снаружи все еще стояла зима, но пронизывающий до костей холод отступал. Под килем корабля снежный покров истончался, медленно превращался из покрывала в тонкое кружево, и вот совсем пропал. Пушистая хвоя сосновых лесов уступила место бледно-зеленым молодым листьям. Началась весна, и подлесок вовсю тянулся к небу, раскрывая липкие почки.
Пузыри на теле лопнули и постепенно сошли. Кожа, все еще неровная от рубцов, с каждым днем выравнивалась. Жар спал, кашель еще прорезался, но уже без кровавой мокроты. Наперекор ожиданиям лекаря пленник выздоравливал. Потому утром пятого дня его бросили к остальным невольникам.
В трюме, где держали пленников, было сыро, воняло испражнениями и потом. Стекло единственного иллюминатора закрыли снаружи решетками, и внутри царил полумрак. Под стенами валялись набитые соломой мешки, наверняка полные вшей. Кай постарался держаться подальше. У входа стояло два ведра: первое для испражнений, второе для воды.
Дверь за ним закрылась, в замке лязгнул ключ. В трюме стояла тишина. На незнакомца смотрели настороженно и неприветливо. Кай увидел свободное место у стены, сел на пол.
Один из пленников подошел к нему сам. Остановился напротив:
— Я — Морж.
Ему было за пятьдесят. Худой, бородатый и русоволосый. Его усы и правда свисали, как моржовые клыки.
— Ты из какой деревни? Или из Вольной Рати будешь?
— Я не помню, — честно ответил Кай. — Очнулся в горах, побрел куда глаза глядят…
Ему не поверили. Обиженно хмыкнул Морж и отошел. Остальные тоже отодвинулись подальше. Кай не возражал.
Двоих уцелевших воинов в волчьих шубах он узнал не сразу. Шубы у обоих отняли, оружие тоже. Первый — высокий и рыжий — лежал на полу у дальней стены, отвернувшись от всех. Второй — черноволосый, с узкими глазами, словно нарисованными двумя росчерками кисти художника, — сидел у стены напротив и пристально рассматривал Кая. В лечебницу их не приводили, лекарь обошелся перевязками на месте. Левую руку, обмотанную грязными тряпками, чернявый все еще бережно прижимал к груди.
Кай оперся о стену и закрыл глаза, уходя от требовательного злого взгляда. Он казался спящим, но не спал, внимательно прислушивался к шагам, дыханию и тихим перешептываниям людей вокруг.
Прошел почти час, прежде чем они заговорили.
— Этого, гляжу, с того света вернули, — заметил чернявый. — Эй, Юрген! Твой брат жизни лишился из-за этой собаки!
Затем обратился к Моржу:
— Кто он такой? Рассказал?
— Молчит. Врет, что память отшибло.
— Глянуть бы на его кишки. Человек он или перевертыш?
Кай открыл глаза и встретился взглядом с черноволосым. Тот криво усмехнулся и отвернулся.
Он честно пытался не уснуть этой ночью, но мягкое покачивание корабля и слабость после болезни сделали свое дело — он впал в забытье.
Пришел в себя от толчка. Его опрокинули на спину, прижали к лицу мешок, воняющий клопами и гнилой соломой. Двое схватили за руки, еще один сел на ноги. У Кая появилось стойкое ощущение, что он снова в подземном гроте, что путешествие на летающем корабле ему приснилось и он опять борется с гулями.
На него посыпались удары. По ребрам, по лицу, по животу… Кай напряг тело, собрал все силы и просто терпел. Невольники ослабели за время пути, оттого били вполсилы. Хуже было с мешком на лице: Кай задыхался. Он попробовал сбросить с себя нападавших, да не вышло. Его спас возглас:
— Дайте дорогу!
Его отпустили, и он сорвал с лица проклятый мешок.
Корабль плавно повернул, и луна заглянула в иллюминатор, осветив лица сокамерников. Злые, ухмыляющиеся. Чернявый отодвинул двоих в сторону, пропуская вперед друга — рыжебородого великана.
Люди вокруг жались к стенам, с упоением готовясь наблюдать, как их боец разорвет чужака на куски. Кай тяжело поднялся на ноги, не сводя взгляда с рыжебородого. Тот встал в боевую стойку, выставив вперед левую ногу и повернув туловище. Кай последовал его примеру.
Он не чувствовал страха. Кровь быстрее бежала по венам, и тело наполнилось будоражащим предчувствием боя. В эту минуту Кай точно знал о себе: он рожден для этого, обучен этому, а значит, нужно просто подчиниться внутреннему чутью.
Толпа вокруг расступилась, давая противникам место для драки. Люди прижимались к стенам. Молчали.
Рыжебородый возвышался над Каем на голову, не меньше. Он ударил первым, левой рукой по прямой линии, метя в голову. Кай успел отшатнуться, но тут же получил удар правым кулаком в челюсть. Зубы клацнули, и рот наполнился кровью.
