Благодать (СИ) - Титов Алексей (библиотека книг бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Стараниями горбуна все оставшееся население Благодати обеспечено гробами впрок, и в его сарае целый склад домовин с грудой крестов. Мне мнится, старикан позабыл технологию изготовления чего-либо, кроме изделий, напрямую связанных с похоронным ритуалом. Гаврила целыми днями шатается по селу, наведываясь к друзьям и подругам, и тут и там рисуя на заборах, срубах и дверях пиктограммы – гробики с крестами, - какими дети обычно изображают места захоронений кладов на картах сокровищ. И вздыхает так горестно. Слушая его вздохи, ощущаю дикую, абсурдную неловкость от того, что пока не представляю ему возможности присыпать землей гробик и водрузить над ним крест с коряво выдолбленными буквами моего имени.
Благо, яму копать Гавриле не придется – разрастающийся вширь овраг тому причина, и лишь благодаря – дурацкое в данном контексте слово – местному обычаю помирать в лесу, на склонах оврага не белеют кости. Ни одной, сам проверял. Только гнилые доски, некоторые с обрывками бледно-розовой, бывшей некогда красной, ткани. Я не хочу быть выставленным напоказ через несколько лет – а то и месяцев – после кончины, посему всё же предпочту уйти в лес. Снимаю шляпу перед глубиной мудрости народной. Однако не понимаю, отчего та же мудрость не подсказала селянам методов борьбы с распространением оврага, известных каждому пятикласснику, хоть раз открывшему книжку по природоведению на нужной странице.
В Пырхоти обретаются огромные рыбины – тяжелые шлепки по воде пугающе отчетливо слышны ночами, заглушая даже вой той бедной собаки. Я стараюсь думать, что это именно рыба резвится, и пытаюсь открещиваться от воспоминаний детства, говорящих о том, что в реке отродясь ничего крупнее красноперки не водилось. Ну, по крайней мере, так говорил отец. Сначала я был слишком мал для того, чтобы меня отпускали на речку, а потом как-то неловко самому было перед сверстниками за то, что не умею плавать, и я даже придумал болезнь – аллергию на речную воду, именно на речную, поскольку эта оговорка допускала возможность купания в колодезной без опасения покрыться страшной коростой. Теперь-то вспоминаю, что у всех пацанов находились какие-то отговорки на предложение пойти искупнуться, и рассказы Кольки да Сеньки представлялись мне выдумками чистой воды, ну, речной, коль на то пошло. Выходит, никто из нас, выросших пацанов, не смог бы с уверенностью ответить, водилась ли в речке рыбешка. Не говоря уж о русалках.
Русалки. Снова кружат свой кошмарный хоровод в моей голове, сужающийся хоровод разверстых пастей, зловонных, влажных, бездонных.
Я и со стороны реки двор огорожу – ни одна тварь не пролезет. Буду плескаться в полуметре от них, но оставаться таким же недосягаемым, как в детстве, в родительском доме, на лугу или еще где, но никак не на берегу Пырхоти и не в лесу.
Я готов унижаться, просить и умолять. Никогда особой гордостью не отличался, а тут и вовсе этого чувства лишился.
Противно самому перед собой, гадко и тошно. Однако куда отвратнее воображать русалок, шумной гурьбою прибывших в гости на обед, главным блюдом которого являюсь. К веселью и домовой, наверное, присоединится – «хозяин», как называет его Паня. Я не видел его, однако существование сего персонажа подтвердилось сегодня утром – перед дверью я нашел чашку, ту самую, что запропала после того, как я, воспользовавшись Паниным советом, налил козьего молока и положил сверху кусок хлеба. В пропаже чашки я винил отцовскую кошку. Теперь же в чашке лежала голова котенка. Я понял так, «хозяин» намекает, пора его подкормить.»
2
Иван провалялся в лесном домишке почти сутки с того момента, когда хилая дверца хибары Петропанкрата распахнулась и явила кошмар во всей его уродливой красе.
— Я подушку ему подкинул, сорвиголовкой набитую, — сказал Петр – Панкрат.
— Это что, наркота местная?
— Чего?
— Опьяняет?
— А-а-а, — протянул старик понимающе, и почесал голову, вызвав отступление парня, которому не улыбалось нахватать вшей. Хотя, - добавил он про себя, - поздняк метаться.
— Так что, рубанет его твоя подушка, что ли?
— Не, отрезвит малость. Укорот даст.
— А почему он именно на тебя напал?
— От тебя ж духами за версту несет, а ему противно это, и опасно даже…
— Это одеколон, — зачем-то поправил старика Иван и, проведя ладонью по щеке, поднес к носу, понюхал. Запах еще держался, что было удивительно – «потная спираль», повисшая в избенке, была настолько мощно закручена, что избавиться от вони помог бы разве что хороший пожар.
— А нету никакой разницы, — пробурчал старик.
— Дед, может, мы его совсем, на хрен, отравим? У меня в сумаре дезодорант, вроде, есть.
— Папироской лучше угости. Меня.
— Да травись, — Иван, пожав плечами, протянул пачку сигарет. Старик цепко за нее ухватился, вырвал из Ивановой руки и расплылся в улыбке, обнажив зубы цвета грязного песка.
— Спасибо, племянничек. Сто лет не курил. Первый-то запрещает, ну, если не под дымососом. — Глаза старика сузились подозрительно: — Ты ведь не скажешь, нет?
— Нет. Давай валить отсюда. Если ты и привык к такой скотской жизни, то наверняка после того, как тебя едва не сожрали, изменишь свой подход к вопросу личной гигиены. Я тебе по такому случаю еще и сигарет подкину, так что давай, не нычь, кури спокойно. Лучше, как я понимаю, травиться постепенно никотином, чем быть разжеванным одномоментно. Знаешь, до меня пока не дошло, что тут за срань творится, и я хочу смыться, пока на этот счет не просветился.
— Так никто не мешает – просвещайся. Я, если чего, подсажу, что да как.
— Нет, ты не понял…
— Да всё я понял, не тупее других. Может, тебе и в самом деле в Елани-то делать и нечего? Даже если и так… я не определился… да всё равно ведь без меня тебе не выбраться. Ну никак, вот ты хоть пыжься тут передо мной, хоть тужься.
— Помоги, в таком случае, дед Панкрат. Я заплачу. По-моему, уже предлагал, — проговорил Иван поспешно, и запнулся, решив, что повторением своего предложения может старика обидеть. И обругал себя. В который раз.
— Деньги твои мне ни к чему, я говорил. В Елани тоже ларек закрыт. Опарыша-то давно не было, — сказал старик явную чушь. Наморщил лоб, прикрыл глаза ладонью, указательный палец со скрежещущим шуршанием ковырял слипшуюся прядь волос. Через минуту, для Ивана субъективно растянувшуюся на годы, старик вскинул голову: — Только после того, как Первый «добро» даст. Раньше и не помышляй. Отвечать-то мне потом, а я это люблю, как Тришка – твои духи. И не в страхе дело. В ответственности, да вам, молодым, не понять такого. Ну, уж такой я есть. Таким воспитали, и жизнь, и Елань. Потому и оставили меня здесь вроде как за сторожа, пока офицерики из отпусков не поприезжают.
— Не понял. Мы что, еще и ждать кого-то будем?
— А куда тебе торопиться? Семеро по лавкам, небось, не скачут. У тебя что, жена-то хоть есть?
— Невеста. В Благодати. Говорил же.
— Да-а-а? — изумился Петропанкрат. — А чейная же она, к кому приехала-то? Ну, если ты не на Пане жениться собраться – она одна там всё в молодухах ходила. Ага, до старости. Так вот, что я тебе скажу: не смей, коль так. Жизнь свою загубишь, почём зря. Она ж только прикидывается девкой, а самой – лет под задницу. Постарше меня будет…
— Да ты чего? Какая, на хрен, Паня? Что касается того, к кому моя невеста приехала: не знаю. Она мне как-то не докладывала.
— Вот те раз. Ты что ж, ни фамилии, ни роду её не знаешь? – потешался Петр-Панкрат, молодея прямо на глазах.
— А что в этом такого противоестественного? — спросил Иван, покрываясь испариной при виде эволюций во внешности старика, да уже и не старика, скорее – потрепанного судьбой мужика. — Ты вот, к примеру, знал?
— А то как же! — возмутился уже скорее Петр, чем Панкрат.
— Каюсь, не знаю, — солгал Иван, пожав плечами, и почувствовал смущение. Этого только не хватало.
— А мы тут, почитай, все сродственники.
