Верное слово - Зарубина Дарья (книги полностью .TXT) 📗
Нина не стала хитрить – прижалась к стене у двери, слушала. Сима остановилась рядом с ней. Хотелось вернуться в комнату, но что-то подсказывало: права Нина, пусть поговорят с глазу на глаз. У остальных достаточно хороший слух, чтобы не смущать супругов, но не пропустить ни слова. Сейчас вся информация на вес золота.
Сперва слышны были лишь шаги Игоря. Видно, Маша не знала, что сказать. Наконец она заговорила, так тихо, что Громовой пришлось придвинуться к самой створке двери.
– Я… – Маша замялась, мучительно выбирая слова, – я к бабке ходила.
Шаги Игоря остановились.
– Марья, – донеслось из-за двери, – что за чушь! К бабке! Какой бабке?
– Бабке Алевтине, в Заречье, – прошептала Маша смущённо, едва не плача от стыда. – Слух прошёл, что она… неродящих заговаривает. Ну, я и пошла… посмотреть, что к чему. Думала, стихийная магичка, а она даже и не маг вовсе… травами всякими лечит, разминает узлы недужные…
Маша смущённо замолчала.
– Ну какие узлы?! Ты дипломированный маг! – воскликнул председатель насмешливо и горько. – Тебе научный атеизм Евгений Лазаревич преподавал! А ты про какие-то узлы и травки. Ересь ведь, Маш, ересь и бред! Ведь ты советский человек, офицер боевой – и к бабке?! Тебя лучшие маги лечили, профессора, доктора наук. Думаешь, бабка нам поможет?! Не меньше тебя я хочу, чтобы у нас был ребёнок. Я не хочу, чтобы какие-то шарлатанки завлекали тебя пустой надеждой. Чтобы ноги твоей больше у этой Алевтины не было! Слышишь!
– Я доченьку хочу, – пробормотала Рыжая, всхлипывая совсем по-детски.
– Маш, – шепнул Матюшин, и в голосе его было столько боли, что Сима снова обругала себя за привычку думать вслух. – Давай сиротку из дома малютки возьмём? Что хочешь сделаю, только брось ты глупость эту. Не сумеет нам никакая бабка помочь. Антинаучно это всё, Машенька, и жестоко. Мучает тебя твоя Алевтина зря. Не смей больше ходить! Только сердце рвать и себя обманывать.
– Может, и обманывать, – шмыгнула носом Маша. – Только… вроде как… получилось.
– Да откуда тебе знать?.. – заговорил председатель и осёкся. – То есть… получилось у неё? У тебя… у нас…
– Пару недель погодить ещё хотела, – извиняясь, пробормотала Маша смущённо. – И Егоров говорит, что не иначе… чудо. Антинаучное, да, только мне всё равно. Если получится, я Алевтине Сафроновне ножки поцелую, наплевав на весь научный атеизм, хоть бы и сам Евгений Лазаревич меня стыдил.
– Чудо ты мое антинаучное, – прошептал Матюшин охрипшим голосом. – Что ж ты мне не говорила? Ведь я сто раз за тебя умереть готов.
– Не надо за меня умирать, – отмахнулась Маша. – Как я одна ребёнка поднимать буду?
Дальше слов уж и вовсе было не разобрать. Только всхлипывания Маши да неясные шорохи. Тень на двери дёрнулась и замерла клубком – видно, Игорь присел на Серафимин стул, притянул на руки жену, и теперь Матюшины сидели, обнявшись, переживая каждый своё потрясение. Слышалось лишь неясное бормотание Маши: «…не хотела говорить…», «…к Егорову…», «…не думала…», прерываемое тихим монотонным голосом председателя, твердившего «прости».
Громова уже почти сунула нос в дверь, желая знать, что же всё-таки происходит. Сима даже протянула руку, чтобы удержать её, но обе едва не подпрыгнули, когда за спиной раздался настойчивый стук в дверь.
Нина виновато метнулась к двери, распахнула её, но тотчас шагнула назад, махнув рукой: ты, мол, разговаривай. Серафима вышла на крыльцо, под которым переминался с ноги на ногу мужчина. В руках он мял видавший виды картуз. Волосы, гладко причёсанные с левой стороны, над правым ухом торчали перепелиным крылом. Лицо пришедшего показалось Симе знакомым. «Верно, – поняла она мгновением позже, – на артиста Рыбникова похож». Кармановский Рыбников прокашлялся, запустил пятерню в волосы – Серафиме тотчас стало ясно, откуда взялась его странная причёска.
– Вы к кому? – спросила она, догадываясь, что бедолага так и не решится заговорить первым.
– Так, это… Елена Васильна дома? – хрипло выдавил в ответ «народный артист».
– Здесь Елена Васильевна, – улыбнулась Серафима и посторонилась, предлагая гостю войти.
– Так я это… – Гость постарался взять себя в руки. Отрекомендовался уверенно, честь по чести, но приметно робея перед столичным магом: – Иван Степанович Ряполов. Колхозный техник.
– Серафима Сергеевна, – представилась Сима. – А Елена Васильевна вас знает?
– Знает. Мы с нею в поисковой группе вместе были. Я её домой привёз. Шёл мимо, думаю, загляну, узнаю, здорова ли…
Уверенность возвращалась к Ряполову со сказочной быстротой. Говорил он всё бойчее, мятый картуз сунул в карман. За спиной у Серафимы в полутьме коридорчика поблескивало зеркалом старое трюмо. Увидев себя в отражении, техник усмехнулся, пригладил волосы.
– Что же вы мне не сказали, что я этаким Терёхой? – рассмеялся он. – Хорош проведчик.
Его добродушное веселье невольно передалось и Симе. Стало понятно, отчего так рвались Игорь и Маша в свой Карманов. В городе, где такие люди живут, и работать, и детей растить привольней.
Из кухни выглянула Лена, вспыхнула, заметив техника. Засуетилась, не решаясь пригласить к чаю – сама гостья. Ряполов вновь растерял смелость. Поминутно откашливаясь и бросая опасливые взгляды на старика-профессора, колдующего над заварочным чайником, всё же выдавил из себя, что хотел бы пригласить «уважаемую Елену Васильну» в кино. Не дожидаясь, пока Лена с перепугу брякнет, что смотрела, Сима подхватила подругу под руку и буквально вытолкала за двери, приговаривая, что ничего важного она не пропустит, а развеяться очень нужно.
– Так а дело как же? – испуганным шёпотом проговорила Лена, обернувшись на крыльце.
Сима махнула рукой.
– Маше с Игорем не до нас нынче. Дадим им время. А я пока с профессором переговорю. Он маг сильный и опытный, учёный большой. Вдруг скажет, что идея моя ничего не стоит – так что мне вас тревожить. Погуляй, Лена. Мало нам в жизни гулялось. Вот и не трусь. На танки немецкие шла, а тут вдруг заробела, – Сима тихо рассмеялась. – Напугал тебя техник своими вихрами да астрами.
Ряполов, и правда, успел уже спуститься с крыльца, взять оставленный на скамеечке лохматый букет белых астр, поникших и слипшихся от дождевой влаги. Тряхнул, жмурясь от попавших в лицо брызг, и неуклюже спрятал цветы за спину.
Лена по-девичьи спрыгнула с крыльца, едва касаясь ступенек. Опустила глаза, принимая мокрый букет. Густой синий вечер остро пах дождём, влажной землёй и травой.
– Ты хоть раз посмотрела её, «Весну на Заречной улице»? – раздался за спиной голос Игоря. Видимо, Маша отрицательно покачала головой, потому что председатель добавил: – Ничего, вместе посмотрим. – Матюшины прошли из комнаты в кухню, извинялись долго и улыбчиво, так что Сима молчала, не желая напоминать о беде. Вспомнились тёмные руки наводчика. Совесть заставила сделать шаг, выйти на свет из тьмы коридора, позвать профессора.
– Может, пройдёмся, Александр Евгеньевич? – проговорила она, стараясь казаться весёлой. – Хозяевам нашим надо вдвоём побыть. Пойдём с нами, Нина.
– Нет… я… лягу пойду, – прошептала Громова. Выглядела она и правда непривычно бледной и напряжённой. – Голова разболелась.
Нину напоили чаем и отправили спать. Игорь и Маша остались на кухне. Тайна, что невидимой стеной разделяла их долгие месяцы, рухнула, и они не могли наговориться. Серафима стояла в дверях, ждала, пока профессор накинет плащ, поправит безупречный галстук, наденет шляпу. Она уже спустилась в крыльца, а Решетников ещё стоял в прихожей, протирая платком круглые очки.
– Теперь расскажите мне, Серафима Сергеевна, что не сказали при подругах, – спросил он, едва отошли от дома достаточно далеко, чтобы не было слышно в открытые окна. – Поведала мне Елена Васильевна, что почувствовала там, на болоте. Так, понимаю, и вы что-то видели?
– Я знаю, чего хочет Саша, – выдохнула Серафима обречённо. – Она Виктора хочет отыскать. Мало информации, чтобы выводы делать, но мне кажется – этот призрак… он не личности отпечаток, а последней воли. Стоит эту волю утолить – и он ослабеет. Только как утолить? Вити… больше нет. Человека можно было бы заставить поверить в это, – но она не человек больше. Думаю, можно было бы… пустить её, а потом…
