Приют изгоев - Кублицкая Инна (первая книга txt) 📗
– Деньги лишними не бывают. Я на вас надеюсь, господин Аламак.
Юнкер не подвел – письмо пришло к матери невскрытым; вероятно, известное «черное бюро» в обязательном порядке вскрывало только письма обитателей имперского замка Ришад, а в городке рядом вскрывалась разве что почта очень значительных лиц; письмо же какого-то безвестного юнкера, отправленное куда-то на Край Земли, не привлекло внимания перлюстраторов.
Однако к тому времени, когда Эйли получила ответ, события в стране изменились настолько, что впору было посылать письма хоть ежедневно, ибо каждый день в Империи что-то происходило. За шестнадцать дней, которые прошли со времени, когда Эйли передала письмо Менкару, северные княжества подняли мятеж, а в западных провинциях началось брожение. Неотвратимое шествие Абраксаса-колдуна с Севера на Юг всколыхнуло Империю. Хотя первое время все оставалось как будто спокойным. Но бездеятельность правительства и бессилие местных его представителей и гарнизонов всколыхнуло страну. Вдруг оказалось, что вся мощь многовековой Империи не могла оказать Абраксасу ровно никакого сопротивления; какой-то безвестный северный колдун оказался могущественнее, чем веками устоявшиеся вассальные отношения! И Запад задумался: зачем он выплачивает Империи громадные налоги?.. А Север, всегда бывший источником смут, вдруг вспомнил о гордости древних товьярских королей, о которой потомок их, Абраксас Ахеа, дерзко напомнил Империи…
В Эрисихтоне и Ловаре, оставшихся после прохода Абраксаса без законных правителей, к власти пришли родовитые, но весьма независимые люди, возвышение которых не пошло на пользу центральному имперскому правительству. Настроенные решительно, они тут же затеяли смуту, все же не давая Императору формального повода назвать происходящее мятежом. Князь Мунит, совершенно подкошенный невероятными событиями, не смог остаться верным Империи, когда со стороны давних союзников, Эрисихтона и Ловара, началось подспудное политическое давление, однако же и изменником стать не мог. Он отрекся от высокого сана, передав княжеский плащ малолетнему сыну. Регентом при юном Муните стал Тидей Ахамант, представитель могущественного рода, искони известного своими сепаратистскими настроениями. Сагид и Тестал, связанные с Имперским Севером общими корнями, также вспомнили о королях Тевирах; лозунг «Великого Товьяра» стал популярен, как никогда за последние триста лет.
Среди старой имперской знати тоже началось смятение. Старый князь Садалмелик во всеуслышание начал говорить о том, что при его отце, Императоре Джанахе X, такая наглость ни за что не прошла бы северянам даром, и если нынешний государь неспособен поддерживать в стране порядок, то не лучше ли ему отречься от престола и предоставить трон человеку, способному справиться с ситуацией. И его поддержало большинство родовитых дворян.
Страна оказалась на грани гражданской войны…
Эйли, разумеется, не знала всего того, что знала Императрица, но в воздухе витали слухи, и далеко не все они были пустыми. Здесь, в Ришаде, вдали от Двора и Императора, эти слухи были пугающими; уже говорили, что Садалмелики начали собирать свое войско, и в этом с ними объединились Аларафы и Расальфаги.
Эйли была у Императрицы, когда ей принесли письмо от Аларафа Сегина; тот во многих почтительных выражениях заверял ее, что ни в коем случае не выступит против Императора и законного Наследника. Ее величество только усмехнулась, читая это письмо. Князь Сегин мог и не заверять ее в своей лояльности: ему достаточно было просто сидеть у себя в поместье – а уж его родичи сами позаботятся обо всем и принесут ему туда Императорскую корону. Ведь, что ни говори, а только князь Сегин действительно мог претендовать на престол; после смерти его кузена Садалмелика Хадара он стал наиболее близким по крови к престолу человеком, не считая, естественно, Наследника и, разумеется, нескольких княжон и незаконных Детей Императора; но этих никто и никогда в расчет не принимал, ведь женщины не могли наследовать, а Дети Императора все были незаконными. Исключение, пожалуй составлял князь Сабик: Император мог объявить князя своим законным Сыном, но тогда нарушались бы права теперешнего Наследника, а Император и без того столько времени ждал, когда у него появится Законный Сын… Q другой стороны, вполне была понятна обида старого князя Садалмелика: пока у Императора не родился сын, Наследником считался недавно погибший на охоте князь Хадар. Садалмелик в свое время клятвенно заверил брата, что он не будет добиваться короны для себя, однако же оставил это право за своими потомками мужского пола; понятно, что рождение у Императрицы сына, когда все уже потеряли на это надежду, пришлось ему не по вкусу. Однако тогда он смолчал, не имея формального повода выступить. Теперь повод появился. И Садалмелик решил раздобыть корону для своего внука.
События начали развиваться с головокружительной быстротой: Запад восстал и потребовал отречения Императора; на Востоке пока все было тихо, но из-за переброски на Запад войск в восточных провинциях начали выплывать на поверхность те подозрительные типы, что прежде держались ниже травы, тише воды. Возникало подозрение, что этих типов кто-то подкармливает деньгами – уж очень целенаправленно они стали собираться вокруг Ришада. Будто бы оберегая местопребывание Императрицы от этого сброда, из губернского города выступили два полка и стали лагерем вокруг замка; Императрица не сразу поняла, что эти полки представляют собой не охрану от кого-то, а стражу именно для нее и Наследника, что Ришад отныне превратился в тюрьму и что эта охрана представляет угрозу не только для их свободы, но и для их жизни.
…Теперь уже и Императрица жаловалась на то, что ее письма вскрываются, читаются кем-то и очень часто пропадают; оставалась, правда, еще голубиная почта…
Потом – вдруг и сразу – оказалось, что и Восток захвачен враждебными Императору силами, и с этого времени охранные полки уже не скрывали, что прибыли сюда для того, чтобы держать под надзором Наследника и Императрицу. В самом замке Ришад, правда, изменников не было, но настроение у его обита телей было не самое лучшее; в воздухе, казалось, витала гнетущая обреченность.
Императрица еще на что-то надеялась. Она строго запретила свите нарушать привычный уклад жизни, и все вели себя как обычно, разве что не приглашали на балы окрестную знать и сами никуда не выезжали; вместо охоты теперь оставались только чинные прогулки по небольшому замковому саду. Это еще нельзя было назвать осадным положением – припасы в замок поставлялись по первому требованию, – но такое состояние не могло продолжаться долго. А в случае необходимости Ришад не мог выдержать осаду или нападение – увы, но Имперские замки давно перестали быть крепостями.
Перемена в политике мало коснулась жизни Эйли. Она и раньше была чем-то вроде заложницы и ежеминутно ощущала над собой неусыпный контроль – теперь же такой контроль начали ощущать и все вокруг; на взгляд Эйли, в этом было нечто справедливое. Правда, она начала задумываться о том, что теперь будет с ней. Тучи сгущались, стало ясно, что Наследнику угрожает серьезная опасность: Садалмелики не могли допустить, чтобы осталась и эта преграда между троном и ними. Эйли читала исторические книги, да и преданий слышала немало, в том числе и о подобных ситуациях, и ей все чаще и чаще приходило на ум, что Садалмелики после устранения Императора и Наследника начнут избавляться от неугодных свидетелей. Но что могут сделать с ней, если не отправить обратно в «забытый Создателем Талас»?.. А с Наследником? Ведь что устранить Наследника? Устранить – это значит убить!.. И ей становилось жалко уже не себя, а этого мальчика, который и не знает, что над его головой собирается гроза, и она с особенной добротой относилась к нему; хотя раньше, если признаться, он ее порядком раздражал.
Эйли сидела за столом в углу игровой веранды и клеила воздушных змеев. В Таласе, конечно, были и лучшие, чем она, мастера, змеев делали таких, что Эйли даже не снились, – здесь же змеев делали скучных, примитивных, так что и Эйли оказалась мастером. Единственным на всю Империю.
