Тень Императора (СИ) - Мартьянов Андрей Леонидович (библиотека книг TXT) 📗
Глядя, как от Гвадиары поднимается легкий, похожий на дым туман, Ильяс думала о быстротечности жизни, о том, что молодость уходит, а в жизни её до сих пор было так мало мгновений, которые хотелось бы вспоминать. Она украдкой посмотрела на арранта, со светлой улыбкой взиравшего на тонкие, прозрачные облачка, набегавшие на сверкающий лунный диск, и в который уже раз с завистью подумала, что видит перед собой счастливого человека. Уж его-то не грызут сожаления о прошлом, не терзают мрачные предчувствия. О, как бы хотелось ей взглянуть на мир его глазами и понять, что за удовольствие находит он во врачевании смердящих язв, в базарной толчее, в скитаниях по чужедальним землям, не сулящих ему ни славы, ни прибытка? Странно, что и у Таанрета, и у Эвриха глаза хищников: у одного - желтые, у другого - зеленые, но оба отличаются удивительно мягким нравом. Ильяс горько усмехнулась, припоминая, как обвиняла Таанрета в жестокосердии, и с запоздалым раскаянием подумала, что, веди она себя по-другому, Кешо, быть может, и не удалось бы занять императорский престол.
Слушая рассуждения мужа о грядущем благоденствии империи без императора, о создании мощного торгового флота, открытии новых шахт и рудников, она должна была понять, что имеет дело с мечтателем, должна была помочь ему, а вместо этого допекала глупыми упреками, изобличая во всех смертных грехах. А теперь вот изводит придирками чудного арранта, не желая признаваться себе в том, как её тянет к нему. Ведь на самом-то деле она опасалась не того, что Эврих попадется на глаза соглядатаям Кешо - он достаточно осторожен и рассудителен, да и облик научился мастерски изменять. Нет, она просто не желала, чтобы он встречался с Нжери, ибо девчонка и впрямь была прехорошенькой, и трудно было поверить, что аррант так быстро забыл её прелести...
- Неужели ты не видел жену Газахлара с тех пор, как уехал из Мванааке? - неожиданно для себя спросила она. Вопрос прозвучал грубо и был столь неуместен, что аррант вздрогнул, а Ильяс, желая скрыть неловкость, продолжала ещё более вызывающим тоном: - Эта дурочка очаровательна, спору нет! Но за желание видеть её ты можешь заплатить головой. И, что ещё хуже, попав в застенки Кешо, выдать всех нас.
Эврих уставился на собеседницу с таким изумленным видом, словно на лбу у неё вырос рог. Ильяс же, хоть и сознавала, что лучше бы ей замолчать и не усугублять дурацкого положения, в котором она очутилась, дав волю неожиданно нахлынувшим чувствам, с язвительной улыбкой промолвила:
- Потом, когда мы покончим с самозванцем и возведем на трон Ульчи, я подарю тебе супругу моего отца. Ты волен будешь взять её в жены или наложницы и даже увезти на родину в качестве рабыни, а пока изволь ограничиться обществом своей дикарки. Она тоже по-своему недурна и в состоянии, надобно думать, скрасить твое заточение в "Доме Шайала".
В глазах арранта мелькнуло понимание, и он задумчиво пробормотал:
- Ты хотела бы оказаться на её месте? Жажда мщения не испепелила твои чувства? Ты все ещё способна испытывать желание быть любимой и любить?
Возмущенная дерзостью арранта, Ильяс фыркнула и шагнула к нему, намереваясь отвесить полновесную пощечину. Эврих поймал занесенную для удара ладонь, притянул к себе разгневанную женщину и чуть слышно произнес:
- Тес... Тебе незачем драться. Я никогда не притрагивался к Афарге и не собираюсь навещать "Мраморное логово". Жизнь в "Доме Шайала" вовсе не тяготит меня...
Почудилось ли Ильяс или он и впрямь хотел сказать, что не тяготится пребыванием в этом доме благодаря ей? В самом ли деле мягкий, наполненный в то же время скрытой силой голос арранта говорил больше, чем произнесенные им слова, или она приняла желаемое за действительность? Ах, да не все ли равно! Ощутив близость его тела и уловив горький запах трав, которым Эврих пропитался, казалось, насквозь, она вдруг почувствовала непривычную слабость и опустошенность. Раздражение и гнев истаяли, уступив место удивлению и ожиданию, которое не продлилось долго, ибо горячие губы арранта скользнули по её губам, щеке, коснулись ямочки за ушком, пробежали по шее. Пальцы её правой руки переплелись с пальцами Эвриха, и жар волнами начал распространяться от них по всему телу.
- Уходи, я не желаю видеть тебя! - прошептала Ильяс, стискивая его пальцы и охватывая левой рукой за талию. Ей незачем осложнять себе жизнь связью с этим чудным чужаком, подумала она, но губы их уже слились. И тотчас все мысли унеслись прочь, исчез пронизанный серебристым светом город и весь сотрясаемый неурядицами и раздорами, клокочущий от ярости, корчащийся от тоски по несбывшимся мечтам, боли и ненависти мир...
Ильяс не верила в любовь. Во всяком случае, в любовь такую же сильную, как ненависть. Вера в неё могла причинить боль, и ничего больше. Детская очарованность и восхищение, расположение, духовное родство, привязанность и телесное влечение - дело иное, но любовь... Даже если подобное чувство - густо замешенное на желании обладания, ревности-зависти и боязни одиночества - существовало, она не хотела бы его испытать. В юности она уже переболела чем-то похожим и повторения этого боялась как огня. Оказывавшиеся время от времени на её ложе мужчины делали свое дело и, кто раньше, кто позже, уходили из жизни Ильяс. Одни гибли в бою, другие, желавшие стать предводителями гушкаваров, либо, вовремя сообразив, что здесь им не обломится, отправлялись сколачивать собственные шайки, либо вступали в тайную или открытую схватку с Аль-Чориль и Тарагатой.
Чувство, испытываемое ею к арранту, встревожило и напугало Ильяс. Догадываясь, к чему оно может привести, ежели дать ему расцвесть пышным цветом, она стала сторониться Эвриха, использовав в качестве щита подозрительность и недоверчивость. До поры до времени это помогало, хотя Ильяс не особенно обольщалась относительно действенности выбранного средства, оказавшегося и впрямь слишком слабым противоядием от колдовского обаяния арранта. О, если бы только он не был ей столь необходим!..
Вынырнув из сладкого омута, Ильяс оттолкнула Эвриха, потом вновь привлекла к себе и теперь уже сама впилась губами в его рот, вцепилась пальцами в плечи, позволяя ему ласкать свои напряженные груди и гладить живот. Она сознавала, что через несколько мгновений должна будет оторваться от арранта и прогнать его прочь. Она не желала давать волю своим чувствам. Ни к чему хорошему это не приведет, она и так уже слишком зависит от зеленоглазого чужеземца: Но эти несколько мгновений... ещё несколько мгновений, она могла себе позволить упиваться его запахом, ощущением сильных рук на своем жаждущем ласки теле, нежных, жадных, настойчивых губ и жгущего, жалящего языка...
- Ну хватит! Довольно! Отпусти меня! - чужим, охрипшим голосом потребовала Ильяс, отпихивая от себя Эвриха и чувствуя: ещё чуть-чуть, и она отдастся ему полностью и без остатка. Еще днем она и помыслить об этом не могла, а ныне... О, как она хотела его! Но стоит поддаться этому чувству, уступить внезапной слабости, и, забыв гордость и напускную неприступность, она готова будет предлагать себя, навязывать проклятому арранту, зависеть от которого ни в коем случае не должна! Он явно имеет на неё какие-то виды, этот хитрый сердцеед и соблазнитель, но она не уступит, не даст скрутить себя недугу, именуемому лживыми, сладкоголосыми поэтами и чохышами любовью!
Отступив на шаг, Эврих смотрел на Ильяс с сожалением и любопытством. Похоже, он догадывался о том, что творится в её душе, и понимание это, сострадание, на которое тот не имел никакого права, окончательно доконали предводительницу гушкаваров.
- Уходи! Уходи отсюда немедленно! - с визгливыми, несвойственными ей нотками в голосе выкрикнула Ильяс. - Видеть тебя не могу! Прочь с глаз моих, ты... Ты!.. - Молодая женщина задохнулась, не зная, как обозвать, в чем обвинить арранта, сделавшего именно то, о чем она, сама о том не подозревая, мечтала.
- Не думаю, что ты сама веришь тому, что говоришь, - мягко промолвил Эврих. - Но коль скоро ты требуешь, чтобы я ушел, изволь.
