Ведьмаки и колдовки - Демина Карина (чтение книг .txt) 📗
Не то чтобы Лизанька надеялась, что этаким, признаться, древним и по нынешнему времени не особо популярным способом папенька сумеет защитить ее поруганную честь, но скандал выйдет знатный. А у нее, несчастной, коварно соблазненной и брошенной, появится замечательный повод написать генерал-губернатору кляузу. Если еще Себастьян папеньку на дуэли ранит, тогда не только генерал-губернатору.
В общем, как ни крути, а бежать следовало вечером.
К счастью, Грель спорить не стал, пообещав, что хотя в Цветочный павильон ему ходу нет, но он будет ждать Лизаньку в их беседке, той самой, где он, встав на одно колено, испросил ее согласия на законный брак…
…и колечко преподнес.
Скромненькое такое колечко с круглым камнем, который даже на Лизанькин не самый наметанный глаз и близко алмазом не был.
Но и правда, откудова у простого приказчика деньги на кольцо с алмазом?
Вот когда они поженятся… когда закончится этот дурацкий конкурс, где Лизаньку не любили, не ценили и вообще игнорировали… тогда-то все и переменится.
Себастьян, несомненно, попросит прощения за обман и поведет Лизаньку к королевскому ювелиру: если он думает, что Лизанька позабыла про его подарок Богуславе, то крепко ошибается.
Помнит.
И напомнит, ибо права маменька в том, что мужчине женатому жена не должна спуску давать, поелику в ином случае мигом окажется в каком-нибудь богом забытом имении, тогда как супруг будет жить в столице в полное свое удовольствие. В принципе Лизанька не знала, откуда у маменьки взялись сии престранные мысли, ведь Евстафий Елисеевич завсегда с супругой обращался уважительно, но женским чутьем знала — маменька права.
Задвинуть себя Лизанька не позволит.
О нет… потом, когда все выяснится… то-то удивляться все станут… особенно Богуслава, которая в последние дни явно пребывает не в себе. И ныне, упавши в кресло, уставилась пустым взглядом в стену… в зеркале, каковых в Цветочном павильоне много, отражается лицо Богуславы.
Видны и щеки ее запавшие.
И подбородок, обрисовавшийся резко. Губы блеклые, которые шевелятся, словно отражение шепчет что-то… еще немного, и Лизанька поймет, что именно…
Понимать она не желала и отвернулась, живо себе представив гнев княжны, когда она, княжна Ястрежемска, поймет, что какая-то воеводина дочь сумела ее обойти.
Будет локти кусать.
А поздно!
Остальные тоже позавидуют. Отчего-то Лизаньке невероятно важно было, чтобы ей позавидовали. И она живо представила себе статью в «Охальнике»… в «Светской хронике», конечно, тоже, но «Охальник» читают с куда большим интересом…
А в «Хронике» пускай расскажут об их с Себастьянушкой великой любви, которая сумела преодолеть сословные различия и все прочие многочисленные препоны, к примеру батюшкино недовольство… а он разозлится, тут и думать нечего.
Но ничего, позлится и поймет, что Лизанька была права.
Она ведь за свое счастье боролась, а это все оправдывает.
Лизанька вздохнула… немного грустно было оттого, что не с кем здесь поделиться ни своими тревогами, ни грядущей радостью… и главное, странный ныне вечер.
Никто не расходится.
Сидят.
Иоланта в зеркало пялится, сама бледная, будто неживая, и тоже похудела, спала с лица… это от питания. Все ж кормили в королевской резиденции преотвратительно. Ничего, дома маменька на радостях велит пироги расчинить, и ушицу самолично сварит, батюшку задабривая, и достанет из подпола бутыль малиновой настойки, которую дед делает.
…ему надо будет отписаться.
Пригласить на свадьбу, которая — Лизанька была твердо уверена — состоится по всем правилам. Ибо побег побегом, а девичья мечта — девичьею мечтой. И должна же Лизанька показаться Себастьяновой родне красавицей… одобрят или нет?
Скорее всего, нет.
Особенно когда Себастьян, титул возвращая, судиться затеет…
— О чем думаешь? — К Лизаньке подсела черноглазая акторка и, подобрав юбки, велела: — Не делай глупостей.
— О чем ты?
— Не знаю. — Она пожала плечами.
Нехороша.
Как ее вообще к конкурсу допустили? И главное, зачем?
Смуглая. Черноглазая. Востроносая, вида хитрого, цыганистого… или и вправду Себастьяну родней, как о том писали?
Лизанька окинула акторку новым цепким взглядом. А ведь есть некое сходство, отдаленное весьма, но все же сходство… незаконнорожденная? Хорошо бы. От байстрючки откреститься проще, нежели от законной и признанной сестрицы. А этакая золовка Лизаньке без надобности. По ней видать, что нос свой длинный станет не в свои дела совать и чужую семейную жизнь рушить.
— Лизанька, Лизанька, — акторка покачала головой, — экая ты… упертая. И бестолковая. В кого? Не понимаю.
Лизанька не стала отвечать, понадеявшись, что чернокудрая осознает, сколь не в радость Лизаньке беседа с нею. А чтоб уж точно поняла, Лизанька повернулась к акторке спиной.
— Евстафий Елисеевич — человек замечательный, — Тиана этакий Лизанькин маневр точно и не заметила, — а ты, милая Лизанька…
— Что, не замечательная?
— Увы, — акторка руками развела, — будь у меня желание позлословить, я бы сказала, что ты, может статься, вовсе не его крови… вот у нас в городе историйка одна приключилась, весьма поучительного свойства. У дядечки приятель был, семьянин примерный… жена, детей ажно семеро… крайне положительный человек.
— Уйди! — прошипела Лизанька, которая не желала слушать поучительную историйку про крайне положительного человека и его семью.
Акторка лишь ближе присела, локон на пальчик накручивает и знай себе говорит:
— И жена у него была положительной, и дети, особливо дочери… дядечка мой, помнится, всегда их в пример ставил… всех, кроме одной. Нет, сперва-то думали, что и она положительная. Да только одним вечером девица эта взяла и сбегла из дому с офицером. Замуж выйти пожелала…
— И что в этом такого? — Лизанька дернула плечиком. — Все желают выйти замуж.
— Ничего такого… все желают, только редко кто дает себе труда подумать. Дядечка мой так говорил. Ей-то жениха родители нашли хорошего, состоятельного. Ан нет, не по нраву тот пришелся. Так вот она сбегчи сбегла, а после вернулась, когда, значит, офицер этот, дрянной человечишко, игрок и бузотер, деньги ейные, которые она из дому прихватила, проиграл. И украшения ейные тоже проиграл… и вообще все проиграл, а расплатиться не сумел. Вот и застрелился…
Идиот.
Впрочем, Лизанька это мнение при себе оставила.
— Она ж утопла. Говорили, что от несчастной любви, дескать, жить без энтого офицера не могла, а как по мне, то просто от дури…
— То есть любовь, по-твоему, это дурь?
— Любовь? — Брови Тианы приподнялись. — А разве ж я про любовь говорила? Она на озеро купаться пошла с сестрами, на солнышке полежала и в воду сунулася. Судорога возьми и прихвати. Как по мне, в том никакой любови нету, дурь одна. Это ж любому человеку, ежели он в своем разуме, понятно, что нельзя по жаре в ледяную воду лезти…
Лизанька поднялась, испытывая преогромное желание взять что-нибудь тяжелое, к примеру вон ту белую, в цветах вазу, и опустить на черную акторкину макушку.
Сидит.
Издевается.
Ничего, вот придет Лизанькино время, тогда и посмотрим, кто из двоих в дамках, а кто так, мимо пробегал… и ежели боги к Лизаньке немилостивы оказалися, определивши эту девку в золовки, то… то Лизанька сделает все возможное и невозможное, чтоб дорогого Себастьянушку от пагубного влияния сестрицы оградить.
А пока…
— Оставьте свои поучительные истории себе, — сказала Лизанька и поднялась. — А у меня голова от них болит…
— И у меня, — пожаловалась Иоланта, касаясь пальчиками висков.
Богуслава поморщилась.
Нахмурилась Ядзита.
— Погода меняется. — Мазена вертела в пальчиках подвеску с крупной черной жемчужиной. — На грозу частенько бывают недомогания…
Все с ней согласились, и в гостиной воцарилась тишина.
— Я… пожалуй, пойду прилягу, — сказала Лизанька, задержавшись в дверях. Не то чтобы ей требовалось разрешение, но уходить просто так показалось невежливым.
