Мастера особых поручений - Кузнецова Дарья Андреевна (читать книги бесплатно полные версии .TXT) 📗
В ответ — пустой равнодушный взгляд. Показалось или там действительно на мгновение промелькнула тень любопытства?
— Сар Дагер, он страшный человек, — продолжил Ондар, намеренно обращаясь к арестованному с преувеличенной вежливостью. — Он не только убил короля, он предал свою землю. Он убил сотню магов и солдат в Белой башне — подло, ядом, и открыл ворота врагу. Отравил обычных честных вояк, которых дома ждали семьи. Молодых ребят, у которых впереди целая жизнь. Таких, как вы. Да и вашу жизнь он тоже сломал…
Вновь — пустота и равнодушие в глазах. Лавиль внимательно следил за реакциями огневика, за мимикой, за пальцами, за пульсом. В ответ на сказанное — только слабые отголоски интереса. Да еще необязательно подлинного, Ондар мог принимать желаемое за действительное.
«Все идет хорошо, вы верно выбрали стратегию. Он отзывается. Обида, жалость к себе, желание переложить вину на другого. Продолжайте», — прозвучал в голове голос менталиста, и Лавиль едва удержался от гримасы омерзения. Открывать свое сознание не очень-то приятно, но тут полагаться только на собственное восприятие было слишком рискованно, пришлось… подстраховаться. И потерпеть мерзкое ощущение в голове, как будто внутри черепной коробки бегают тараканы.
Лавиль раз за разом повторял сказанное. Тасовал слова, менял тембр голоса, подбирал интонации — до хрипоты, до полного отупения. Минута за минутой — полчаса, час. Словно в пустоту, словно он упражнялся перед зеркалом, ловя намеки на отклик.
Кувшин с водой, стоявший на столе для арестанта, потихоньку пустел, и Ондар мысленно возносил благодарности тому, кто его сюда поставил. И с иронией думал, что в этот раз допрос, который по идее должен выматывать объект, гораздо тяжелее дается именно следователю.
А еще о том, что ему вполне можно выдавать диплом мозгоправа, потому что мучения оказались ненапрасными: во взгляде огневика появились чувства. Раковина, в которой Ирихон спрятался от мира, все же поддалась внешнему воздействию.
Основной и самой полезной из эмоций оказалась обида. Обида и жажда мести.
— Чем он вас заманил, властью? Как умудрился такого сильного мага, настоящего офицера, втянуть в преступление? В жестокое убийство нескольких человек, один из которых — младенец всего месяца от роду. Вы же человек чести. Как он сумел вас обмануть?
— Я не думал про ребенка, — тихо уронил Ирихон.
Лавиль мысленно поблагодарил богов: еще минут двадцать-тридцать, и голос бы у него совершенно сел, а прекращать допрос было нельзя. За ночь огневик закрылся бы окончательно и, может, даже успел бы покончить с собой. А этого никак нельзя было допустить!
— Он не говорил вам о нем? Или уверял, что ребенка там не будет?
— Просто… не говорил, — медленно качнул головой арестованный. — Он твердил, что корона по праву принадлежит мне, и это легко доказать. А ребенок… Не знаю. Я не хотел о нем думать. Нет! Он говорил! Говорил! Королевы с ребенком не должно было быть, она еще должна была болеть! Я не хотел убивать ребенка!
«Уводите разговор, он начинает нервничать», — предупредил менталист.
— Я верю, верю, что не хотел. Просто случайность, хорошо, что ребенок остался жив, — поспешил успокоить Лавиль. — А откуда взялась эта бомба? Он дал? А собрал — тоже он?
— Не знаю, может быть, — пожал плечами Ирихон.
— Но почему тогда он сам ее не установил? Маг же, вполне мог справиться! — уцепившись за оговорку про «может быть», Ондар решил рискнуть и все-таки ткнуть пальцем в главного подозреваемого. Улик, кроме интереса к нему Дагера, у следствия по-прежнему не было, а прямые показания исполнителя могли все изменить.
— Говорил, что мне легче сделать это незаметно. Врал, наверное, — равнодушно предположил бастард.
— А лаккат Мисори не говорил, кто еще в курсе плана? — попытался Лавиль закрепить успех. — Барас Саварди замешан?
— Саварди ничего не знал, просто хвастался новым приобретением. Мной. А лаккат ни о ком не говорил. Он ненавидел короля и говорил об этой ненависти, — ответил Ирихон. Помолчал немного, явно желая что-то добавить и колеблясь, но потом все же сказал: — И я его ненавидел.
— За то, что он вас оставил? — с участием спросил Лавиль. На этот раз сочувствие было искренним: сам сирота, он вполне понимал эту обиду.
— За то, что он убил мою мать своей проклятой кровью, — возразил Ирихон. — Она сгорела, вынашивая его ребенка. Меня…
«Чувство вины, уводите разговор», — предупредил менталист, но Ондар и без него прекрасно понял, в чем проблема. Не короля Дагер ненавидел и винил в гибели матери, а себя. И сломала его не ее смерть как таковая, а именно это чувство вины.
Неправильно и непрофессионально, но Лавиль понял, что не может оставаться беспристрастным: сидящего напротив мужчину стало по-настоящему жаль. Отчасти просто потому, что это был растоптанный, сломленный и глубоко несчастный человек, чья жизнь оказалась растраченной впустую, а отчасти — потому что видел в нем себя. Свое неслучившееся будущее. И благодарил богов за то, что оказался крепче. И за некоторые другие счастливые совпадения в жизни.
— Я читал досье, она была очень доброй женщиной, сильной и мужественной, — тихо заметил Лавиль. — Я думаю, там, где она сейчас, ей очень хорошо. И, думаю, она очень любила вас.
— Что ты можешь об этом знать? Любила бы — не бросила! — прошипел Ирихон. В голове опять заругался менталист, но Ондар не стал его слушать.
— Мне было пять, когда умерла мать, и я был ей не нужен, — спокойно пожал он плечами. — Отца я не знал. Рос на улице. Так что об этом я знаю достаточно. И… мне кажется, она бы не одобрила твое поведение, правда? — добавил вкрадчиво, с легкой укоризной.
Огневик пару раз хлопнул глазами, а потом часто-часто заморгал, кивнул и хлюпнул носом.
«Что вы делаете?! — возмутился менталист. — Вы же провоцируете его расстройство!»
«Я сохраняю нам живого свидетеля», — флегматично огрызнулся Ондар.
— Не одобрила бы, — всхлипнул огневик. — Мама его любила. Знала, что он не может жениться. Не стала расстраивать и говорить про младенца…
— Ну-ну, не плачь, — попросил Лавиль мягко, увещевательно, словно разговаривал с ребенком. Да в общем-то так оно сейчас и было. — Мама ведь не ругалась, когда ты честно признавался, если сделал что-то дурное?
— Не ругалась. Вздыхала и прощала. — Он утер рукавом слезы.
Смотрелось жутко: взрослый мужчина, сильный маг, убийца, рыдает, словно нахулиганивший испуганный мальчишка. И вроде понятно почему, но… Жутко. Противоестественно.
Однако это не помешало Лавилю продолжить допрос.
— Так расскажи, что случилось? Чего хотел лаккат Мисори? Ты же сам не виноват, это он тебя во все втянул! Зачем брать на себя чужую вину? Он ведь тебя подставил, а сам хочет остаться в стороне, сделать вид, что чист. А это неправильно.
Ирихон торопливо закивал, опять утер рукавом слезы — и заговорил, захлебываясь словами.
О том, как уже здесь, в Глоссе, к нему явился лаккат Мисори собственной персоной и просил прощения за короля. Как рассказал, что Ераший знать не желает бастарда, что он жесток и безжалостен. Рассказывал о том, что король помешан на чистоте крови и одержим идеей получить законного наследника, ради чего не пожалел даже свою бедную первую жену, убил ни в чем не повинную слабую женщину. А ведь законный наследник — именно он, Ирихон, по праву старшинства. В его жилах течет кровь короля. И было бы хорошо, если бы восторжествовала справедливость и корона досталась именно ему. В память о матери.
Он приходил, они разговаривали. Не каждый день, но… обрабатывал бастарда лаккат достаточно долго, с месяц. И, насколько мог судить Лавиль, вполне профессионально. Не давил, ни на чем не настаивал и не требовал убить короля, просто аккуратно двигал огневика к нужной мысли. И, в конце концов, тот сам вызвался помочь и изменить ситуацию.
Рассказал, как и когда подложил бомбу, переданную ему лаккатом.
А больше Ондара ничего не интересовало. Разве что несоответствие по времени: бомбу Мисори заказал гораздо раньше, чем познакомился с бастардом. Знал о нем, но не спешил общаться? Или планировал взрыв в любом случае?
