Клинки и крылья (СИ) - Пушкарева Юлия Евгеньевна (серии книг читать бесплатно TXT) 📗
И тут в нос ему швырнуло чем-то новым. Соуш поморщился. Запах крови, сырого мяса, причём мяса особого — тут пронеслись взрывшие землю копыта, а вот за тот кустарник цеплялись ветвистые рога, когда их хозяин наклонял голову, сопротивляясь охотникам, посверкивая светло-коричневой шкурой… Чуть погодя Соуш набрёл на остатки кострища. Куча золы, обглоданные кости, следы на утоптанной земле — давние, многодневные. Здесь завалили оленя. Здесь сидело много людей.
Соуш легко мог представить, как жестоко расправились с красавцем оленем, и сердце у него заныло. Но в то же время он успокоился: запах крови не нёс угрозы, как это бывало обычно.
Кроме того, он почти дошёл.
Соуш шёл к мастеру Нитлоту — к другу лорда Альена, носившему балахон и зеркало на поясе, при взгляде на которое становится почему-то волнительно до щекотки в животе и немножко страшно. Соуш знал, что нужен ему сильнее, чем в Большом Городе. Большой Город в беде, его окружили враги. Он должен привести туда друга лорда Альена и двух его спутников — там нужна их помощь.
И им он тоже должен помочь, если сами они в опасности. Соуш знал, что сможет.
С собой он нёс единственный узелок, где лежали сухари, вяленое мясо, орехи и сыр, а ещё рубаха на смену и хорошо заточенный нож. Самое же ценное — тетрадку с записями — Соуш носил за пазухой, у сердца. Так надёжнее, а то мало ли что… Дурные люди, осадившие Большой Город, запросто могли и отобрать её, если бы его поймали.
А ведь там, в заветной тетрадке, не только его упражнения в письме и жизнеописание лорда Альена, не только начатая им летопись Великой войны. Там — величайшее Сокровище Соуша, которое он забрал из Домика-на-Дубе в Волчьей Пустоши. Часть, правда, пришлось оставить в Большом Городе, а ещё часть — в Долине зеркал, у волшебника-изобретателя по имени Мервит. Так было нужно — Соуш чувствовал, — чтобы Сокровище сохранилось и в будущем если и сгинуло, то хотя бы не полностью.
На вечернем привале Соуш сел, достал тетрадку, раскрыл её и аккуратно разгладил пожелтевшие страницы. Долистал до нужного места, а потом с трепетом прикоснулся к Сокровищу…
Угловатый, но красивый и чёткий почерк лорда Альена. Кусочек из его записей — многолетних, разбросанных. Соуш знал, что кое-какие лорд Альен не сохранил, особенно с тех времён, когда ещё жил в своём замке, учился в Академии и потом — в Долине зеркал.
Очень жаль, что всё так. Лорд Альен просто сам не знает себе цены. Зато Соуш знает. Знает магию слов — в стихах и не в стихах, — которую творил лорд Альен; знает, что это нужно сберечь. Обязательно нужно. Почти так же важно, как защитить Обетованное.
Если не важнее.
Соуш бережно взял один из распавшихся листков. Чернила сильно выцвели, и почерк был немного другим — наверное, лорд Альен был не старше лет семнадцати, в крайнем случае двадцати, когда записал это. Поэтому Соуш уже переписал это стихотворение (а может, и песню, или прозу с особым ритмом — как теперь узнаешь?…) в тетрадку, собственными неуклюжими каракулями. Пусть хоть в каракулях останется Сокровище.
Лорд Альен не знает, что Соуш унёс Сокровище. А если бы знал, не был бы благодарен: он ничего, совсем ничего из сделанного собой не считает Сокровищем, будь то заклятия или зелья, амулеты или слова… Ну и не нужно — в чём-то так даже лучше, наверное.
Соуш вздохнул и погрузился в вязь строк. Заповедный лес вокруг исчез, растворился — только слова звучали, творя заново и этот лес, и весеннее небо над головой, и глодавший хворост костерок, и самого Соуша.
…Время запущено кем-то — подвалы запущенны кем-то. Запущенные подвалы помпезных каменных замков; хорошо, что я оставил их позади.
Север гнетётся югом, лето сметёт зима.
Как зреет рожь на полях, так девушка зреет, чтобы принести ребёнка, а мои слова зреют во мне — долгие, бессмысленно-звучные.
И каждый вздох ветра взывает к тебе, танцуя в древесных ветвях. Я хотел бы лететь к тебе на драконьих крыльях, чтобы рассказать о мире, который, возможно, порождён лишь нашим же разумом.
Не спорь же, друг мой: разве это утро кажется тебе реальным, действительно существующим? Всё действительно существующее ты считаешь пошлостью, не притворяйся — пошлостью, как и смертную плоть.
Откуда мне знать, как переубедить тебя? Наверное, это так же глупо, как переубеждать жасмин цвести, когда подходит срок, или отговаривать метель от швыряемых в лицо ледяных крошек…
ГЛАВА XIV
Подземелье Храма переполняла магия — причём не такая, как на поверхности, у озера с чёрными лебедями, или во владениях Поэта, а такая, к какой Альен больше привык. Тяжёлая, древняя, немного пугающая. Тёмная, но не злая. Просто сосредоточенная на себе, на своём тайном и недоступном (к счастью) для всех знании… Зеркало Альена вжалось ему в пояс ещё на берегу, где они причалили, накалилось и задрожало в летающем портике Поэта и поблизости от драконицы, а здесь — и вовсе, казалось, готово было треснуть.
Эта магия была совсем как тауриллиан с чёрной косой и странным именем Мельпомена, что встретила их у озера. Они почти не разговаривали — в отличие от Поэта, она оказалась патологически молчаливой. Угрюмо поздоровалась с Альеном, кивнула Сен-Ти-Йи и Поэту, скользнула взглядом по Ривэну (Альен мог бы поклясться, что её тонкие брови дрогнули при этом с долей презрения) и, возможно (он не успел «засечь» с помощью Дара), побеседовала мысленно с драконицей Андаивиль. Всё это заняло буквально пару минут, после чего Мельпомена явно без всякого желания отвлеклась от переглядок с русалками и кормления чёрных лебедей, чтобы проводить в Храм гостей — ну, или прибывших хозяев, это как посмотреть…
Хотя сам Альен пока не чувствовал себя здесь ни хозяином, ни гостем. Скорее путником, который добрёл наконец до места, очень похожего на его дом — но всё-таки не туда. И путь его стелется дальше, как путь Лааннана, но не по морю, а по каким-нибудь бесплодным снегам — примерно как в Старых горах или в видении, где прошёл их не то поединок, не то сговор с Сен-Ти-Йи…
Впрочем, ему понравилась Мельпомена. В ней сиял изящный и опасный, как отшлифованный чёрный оникс, ум; а мрачный вид и сентенции о смерти, вставляемые в разговор к месту и не очень, пожалуй, лишь добавляли ей шарма. Всё это, кроме того, наверняка составляло часть искусной и тонкой игры — игры, которую тауриллиан вели вместо жизни. Точнее, не скрывали, что ведут — в противоположность смертным.
Кому Мельпомена решительно не понравилась, так это Ривэну: увидев её, он прирос к земле от страха и, кажется, позабыл даже оценить её необычную красоту (чего ни за что не упустил бы в случае с любой другой женщиной, включая обладательниц копыт, рогов или рыбьих хвостов с жабрами). Да что там Мельпомена… Головокружительный полёт на драконице, во время которого Альен, забывшись, не видел ничего, кроме неба вокруг и коричнево-зелёных пятен далеко внизу, и не ощущал ничего, кроме ветра, изнутри взрезающего лёгкие, — весь этот полёт Ривэн просидел съёжившись, зажмурившись и шёпотом молясь Эакану, богу ветров. Судя по всему, каждый новый шаг в Лэфлиенне только больше пугал и угнетал его. И верно — что делать такому, как он, в земле колдовства без единого человека?…
Альену было жаль его (теперь — искренне), но дорелиец сделал свой выбор, и передумывать поздно. Пусть хорошенько запомнит, какова изнанка подвигов, о которых после творятся легенды. Пусть запомнит, чтобы потом кому-нибудь рассказать — или просто чтобы вспоминать по ночам, вместо дрёмы после плотного ужина…
Верхние ярусы Храма набросились на Альена сумятицей чудес и впечатлений, так что он даже растерялся. Утешать себя оставалось только тем, что у него есть какой-то (крайне неопределённый) запас времени, обещанный тауриллиан, а значит, будет и шанс обследовать залы, террасы и сады Эанвалле… Если, конечно, Ривэн не убьёт его раньше, свихнувшись от нетерпения и тревоги за родное королевство.
