Волшебники Маджипура - Сильверберг Роберт (онлайн книга без TXT) 📗
Первые недели после возвращения он провел в сладостном безделье и порой ощущал, как боль его горького разочарования уступает место более легкому настроению, которого он не знал после событий в Лабиринте.
Ему казалось неблагоразумным покидать поместье и появляться в расположенном поблизости большом городе Малдемаре, так как он не хотел слышать, ни как тамошние жители клянутся в преданности лорду Корсибару, ни как неистово убеждают его самого — а ведь его там сразу же узнают — начать гражданскую войну против узурпатора. Целыми днями он купался в приятно прохладной воде озерца, устроенного в запруженном русле Земуликказ, прогуливался в парке, окружающем замок Малдемар и охотился на билантунов и хамгаров в собственном заповеднике. При нем постоянно находились Септах Мелайн и Гиялорис. Вскоре к ним присоединился и Свор, который ненадолго съездил в расположенный неподалеку город Фрэнгиор: там жила женщина, к которой он питал неожиданную для столь желчного и хитрого человека устойчивую привязанность. Вернулся он оттуда в удрученном настроении.
— Весь город увлечен Корсибаром, — сказал он Престимиону. — Он уже вернулся в Замок и по-королевски обосновался там. А его портреты расклеены по всему Фрэнгиору.
— А в Малдемаре такое же положение? — поинтересовался Престимион.
— Там тоже попадаются его портреты, хотя их гораздо меньше. Там есть и ваши портреты, хотя их постепенно снимают. А в целом настроение в городе в вашу пользу.
— Я должен был ожидать этого, — сказал Престимион. — Но не намерен как-либо поддерживать эти настроения.
Иногда в часы одиночества Престимион копался в богатой библиотеке замка Малдемар, листая те самые книги по истории, которые так разочаровали его в детстве. Их страницы были полны захватывающими описаниями славных подвигов героев давно минувших лет; там рассказывалось об учреждении понтифексата при Дворне, о смелых исследованиях Замковой горы в те дни, когда она была совершенно непригодна для обитания, о войне Стиамота против меняющих форму, об экспедициях на выжженный солнцем юг, на бесплодный север и через непреодолимые пучины Великого океана. Престимион переворачивал лист за листом, и его глаза постепенно подергивались туманной пленкой, когда он читал хроники короналей и понтифексов, чьи имена ничего или почти ничего не говорили ему: Хемиас, Скаул, Метирасп, Гунзимар, Мейк и многие, многие другие. Но упоминания о насильственном захвате трона ему не попались ни разу.
— Неужели мы настолько добродетельные люди, — однажды сказал он Свору, — что за тринадцать тысяч лет не устроили ни одного государственного переворота?
— Но ведь в нашем королевстве обитают одни святые, — елейным тоном ответил Свор, закатывая глаза.
— А если допустить, что попадаются и люди похуже? — заметил Престимион.
Свор задумчиво побарабанил пальцами по пропитанной многолетней пылью кожаной обложке книги, которую Престимион держал в руках.
— Тогда, возможно, некоторые темные эпизоды нашей истории каким-то образом выпали из поля зрения историков и потому не вошли в эти толстые тома.
— И вы считаете, Свор, что это произошло случайно?
— Случайно или намеренно. Я не могу сказать по этому поводу ничего определенного. — Но по плутоватому огоньку, загоревшемуся в темных глазах Свора, было ясно, что он намекает на преднамеренное сокрытие правды. Престимион не стал развивать эту тему. Свор очень часто видел повсюду заговоры и мошенничество, причем, как правило, без всякого основания, а просто потому, что его собственные размышления вечно двигались по окольным путям. Однако сам Престимион считал маловероятным, что незаконный захват короны короналя случился впервые за все эти многие тысячи лет.
Конечно, существовал Дом Записей, где хранились капсулы памяти, в которых были навечно запечатлены самые сокровенные воспоминания обитателей Маджипура со времен лорда Стиамота. Никем не редактированные сведения из этих капсул могли бы дать куда более верное представление о событиях древности, чем эти массивные, но ненадежные своды исторических знаний. Но Регистр памяти душ был строго-настрого закрыт от посторонних, да и в любом случае капсул было бесчисленное количество, многие и многие миллиарды, так что тот, кто не знает наверняка, где и что он ищет, вряд ли сможет найти среди них что-нибудь полезное. Ведь в Доме Записей не существовало никакого общего каталога, а если бы он и был, то вряд ли в него стали бы включать рубрику «Королевский трон, узурпация». А при случайном поиске в архиве, хронологическая глубина которого превышала семь тысяч лет, потребовалось бы не меньшее время, чтобы найти что-то полезное.
Престимион решил выбросить эту проблему из головы. В конце концов, наличие прецедента мало что значило. Как с сожалением, но твердо сказал понтифекс Конфалюм, дело сделано. Власть теперь принадлежит Корсибару. Престимион не видел пока никакой перспективы и в ожидании своего часа предался удовольствиям времяпрепровождения в своем доме в кругу родных и друзей.
Верховный канцлер герцог Олджеббин получил приглашение Престимиона посетить Малдемар, находясь в обществе еще одного из пэров королевства Сирифорна Самивольского. Они прогуливались вдвоем по террасе канцелярии Олджеббина, находившейся возле двора Пинитора, почти в самом сердце Замка, возле Башни Стиамота, которая являлась старейшим из всех строений на вершине Горы. Олджеббин и Сирифорн, а также Великий адмирал Гонивол и еще кое-кто из важнейших представителей администрации Конфалюма намеревались позавтракать в обществе с несколькими людьми из ближайшего окружения Корсибара: Фаркванором, Фархольтом, Мандрикарном Стиским и еще двумя-тремя кандидатами в новое правительство.
Молодой оруженосец из свиты Олджеббина беззвучно подошел к герцогу и протянул ему конверт из серого пергамента, запечатанный ярко-фиолетовым воском. Герцог Олджеббин без единого слова взял его и засунул куда-то в складки одежды.
— Любовное письмо от Престимиона? — спросил Сирифорн.
Олджеббин поднял на него кислый взгляд.
— Если бы я умел читать сквозь запечатанные конверты, то сказал бы вам. Но я не владею этим искусством. А вы?
— Этот конверт очень похож на то письмо, которое я сам получил от Престимиона не более чем час назад. Давайте-ка, Олджеббин. Распечатайте его. Я отвернусь, если так вам будет спокойнее.
Такого рода холодные шутки были обычным стилем их общения. Они были дружны уже много лет, но не упускали случая продемонстрировать друг другу свои острые зубы. Обоим, и герцогу Олджеббину и принцу Сирифорну, было за пятьдесят, а знакомы они были, как могло показаться, с самого рождения, если не раньше. Оба в чрезвычайно юном возрасте заняли важное положение в Королевском совете.
Олджеббин, которому принадлежало огромное поместье неподалеку от Стойензара, на юге Алханроэля, полное через край столь экстравагантной роскоши, что даже он сам, посещая его, чувствовал порой нечто вроде смущения, был родственником Конфалюма с материнской стороны. Очень вероятно, именно он стал бы короналем, если бы понтифекс Пранкипин не прожил так долго. Но Пранкипин оказался почти бессмертным, и Конфалюм пробыл на посту короналя сорок три года вместо обычных пятнадцати-двадцати. Ну а сам Олджеббин после двух десятилетий пребывания при Конфалюме в должности Верховного канцлера и в качестве его предполагаемого наследника был вынужден признаться себе и короналю, что больше не стремится занять трон. Это послужило началом головокружительного, хотя и неудавшегося возвышения Престимиона.
Именно Олджеббин предложил Конфалюму в его преемники кандидатуру Престимиона. Ощущать себя силой, стоящей за троном и поддерживающей его, было, пожалуй, главным удовольствием его жизни. Он был широкоплеч, говорил басом и с прирожденной величавостью носил богатые парчовые одеяния ярких расцветок, удачно сочетавшихся с копной густых светло-русых волос, в которых до сих пор не было заметно седины. Глаза его смотрели тепло и проницательно, черты лица казались мелкими по сравнению с великолепной шевелюрой, а держался он столь величественно, что за его манерами можно было заподозрить самолюбование.
