Пленник дуба - Брэдли Мэрион Зиммер (версия книг .TXT) 📗
Старые священники на некоторое время поселились на Авалоне. А до Моргейны снова и снова доходили слухи о Граале — чаша на миг появлялась на алтаре.» Должно быть, такова воля Богини. Они не смогут осквернить священную чашу «. Но она не знала, действительно ли это происходило в древней церкви христианского братства… церкви, построенной на том же самом месте, что и церковь на другом острове, — но говорили, что, когда туманы редеют, члены древнего братства на Авалоне слышат, как монахи поют псалмы в своей церкви на Инис Витрин. А Моргейне вспоминался тот день, когда поредевшие туманы позволили Гвенвифар пройти на Авалон.
Она много размышляла над словами Кевина:»… туманы вокруг Авалона смыкаются «.
А затем настал день, и что-то заставило Моргейну явиться на берег Озера, и ей не нужно было Зрение, чтоб сказать, кто плывет на ладье. Когда-то Авалон был и его домом. Ланселет сделался совсем седым и выглядел худым и изможденным, и, когда он сошел с ладьи на берег, Моргейна заметила, что в движениях его сохранилась лишь слабая тень былой легкости и изящества. Она шагнула навстречу, и взяла Ланселета за руки, и не увидела на его лице никаких следов безумия.
Ланселет взглянул ей в глаза, и внезапно Моргейна почувствовала себя юной, как в те времена, когда Авалон был храмом, заполненным жрицами и друидами, а не заброшенным островом, уходящим все дальше и дальше в туманы вместе с горсткой стареющих жриц, еще более старых друидов и полузабытых древних христиан.
— Ты ни капли не изменилась, Моргейна. Как тебе это удается? — спросил ее Ланселет. — Ведь все изменяется, даже здесь, на Авалоне, — взгляни-ка, даже стоячие камни скрылись в туманах!
— О, они все так же стоят на своем месте, — отозвалась Моргейна, — хоть и не все из нас могут теперь найти дорогу к ним. — И сердце ее сжалось от боли: ей вспомнился тот день — как же давно это было! — когда они с Ланселетом лежали в тени каменного хоровода. — Быть может, настанет день, и они окончательно уйдут в туманы, и ни людские руки, ни ветры времен никогда уже не смогут повалить их. Никто больше не чтит их… и даже костры Белтайна не загораются больше на Авалоне, хоть я и слыхала, будто древние обычаи еще сохранились в глухих уголках Северного Уэльса и Корнуолла — и они не умрут, пока жив хоть один человек из маленького народа. Я удивляюсь, родич, как тебе удалось добраться сюда.
Ланселет улыбнулся, и теперь Моргейна разглядела в глазах его следы боли и горя, — и даже безумия.
— Да я и сам толком не знаю, как мне это удалось, кузина. Память теперь играет со мной странные шутки. Я был безумен, Моргейна. Я выбросил свой меч и жил в лесу, подобно дикому зверю. А некоторое время — уж не знаю, сколько это длилось — я был заточен в какой-то странной темнице.
— Я видела это, — прошептала Моргейна. — Только не знала, что это означает.
— И я не знал и не знаю поныне, — сказал Ланселет. — Я почти ничего не помню о тех временах. Должно быть, это забвение — благословение Божье. Страшно подумать, что я мог тогда натворить. Боюсь, такое случилось не впервые: в те годы, что я провел с Элейной, тоже бывали моменты, когда я сам не осознавал, что делаю…
— Но теперь ты пришел в себя, — поспешно произнесла Моргейна. — Позавтракай со мной, кузен. Что бы ни привело тебя сюда — сейчас все равно еще слишком рано, чтоб заниматься другими делами.
Ланселет послушно пошел с нею, и Моргейна привела его в свое жилище; не считая приставленных к ней жриц, Ланселет был первым посторонним, вошедшим сюда за долгие-долгие годы. На завтрак у них была рыба, выловленная в Озере. Моргейна сама прислуживала Ланселету.
— Хорошо-то как! — воскликнул он и с жадностью принялся за еду. Когда же он ел в последний раз?
Кудри Ланселета — теперь они сделались совершенно седыми, и в бороде тоже поблескивала седина — были аккуратно подстрижены и причесаны, а плащ, хоть и повидал виды, был тщательно вычищен. Ланселет перехватил взгляд Моргейны и негромко рассмеялся.
— В былые времена я бы не пустил этот плащ даже на потник для лошади, — сказал он. — Свой плащ я потерял вместе с мечом и доспехом — где, не ведаю. Быть может, меня ограбили какие-то лихие люди, а может, я и сам все выбросил в приступе безумия. Все, что я помню, — как кто-то звал меня по имени. Это был кто-то из соратников, — кажется, Ламорак, хотя точно не скажу, все расплывается, словно в тумане. Я был слишком слаб для путешествий, но через день после этого, когда он уехал, ко мне понемногу начала возвращаться память. Тогда мне дали одежду и стали кормить меня за столом по-человечески, вместо того чтоб швырять мне объедки в деревянную миску… — Он рассмеялся — нервным, надтреснутым смехом. — Даже тогда, когда я не помнил собственного имени, моя треклятая сила оставалась при мне, и, думаю, многим из них крепко от меня перепало. Кажется, я провел в забытьи чуть ли не год… Я мало тогда что помнил, но одно у меня сидело в голове крепко: нельзя допустить, чтоб они узнали во мне Ланселета. Ведь тем самым я навлеку позор на всех соратников Артура…
Ланселет умолк, но Моргейна поняла, сколь мучительно было для него все то, о чем он умолчал.
— Ну, постепенно разум вернулся ко мне, а Ламорак оставил денег на коня и все необходимое. Но большая часть этого года покрыта тьмой…
Он взял кусочек хлеба и решительно подобрал с тарелки остатки рыбы.
— А что же с поисками Грааля? — спросила Моргейна.
— И вправду — что? Я кое-что слыхал по дороге, — отозвался Ланселет, — так, словечко там, словечко здесь… Гавейн первым вернулся в Камелот.
Моргейна улыбнулась — почти невольно.
— Он всегда отличался непостоянством, чего бы дело ни касалось.
— Только не тогда, когда оно касается Артура, — возразил Ланселет. — Гавейн предан Артуру, словно пес. А еще я по пути сюда встретился с Гаретом.
— Милый Гарет! — воскликнула Моргейна. — Он всегда был лучшим из сыновей Моргаузы! И что же он тебе рассказал?
— Он сказал, что ему было видение, — медленно произнес Ланселет. — Ему было велено немедля вернуться ко двору и исполнять свой долг перед королем и Страной, вместо того чтоб скитаться по свету в погоне за призраком Священной реликвии. Гарет долго беседовал со мной, умоляя меня отказаться от поисков Грааля и вместе с ним вернуться в Камелот.
— Удивительно, что ты этого не сделал, — сказала Моргейна. Ланселет улыбнулся.
— Мне и самому удивительно, родственница. Но я обещал ему вернуться сразу же, как только смогу.
Внезапно лицо его помрачнело.
— Гарет сообщил мне, — сказал Ланселет, — что Мордред теперь ни на шаг не отходит от Артура. А когда я окончательно отказался ехать ко двору вместе с ним, Гарет сказал, что лучшее, что я могу сделать для Артура, — это отыскать Галахада и упросить его немедленно вернуться в Камелот. Гарет не доверяет Мордреду, и его беспокоит, что тот приобрел такое влияние на Артура… Извини, что я дурно отзываюсь о твоем сыне, Моргейна.
— Однажды он сказал мне, что Галахад не проживет настолько долго, чтоб взойти на трон… — отозвалась Моргейна. — Однако Мордред поклялся мне, что никогда не станет искать смерти Галахада, и, думаю, этой клятвы он нарушить не посмеет.
Но Ланселета ее слова не успокоили.
— Я знаю, сколь многое грозило тем, кто отправился в этот злосчастный поиск. Дай Бог мне отыскать Галахада прежде, чем он падет жертвой недоброго случая!
Они умолкли, и Моргейне подумалось:» Именно поэтому Мордред и не отправился на поиски Грааля — я это чувствую сердцем «. И внезапно она осознала, что давно уже не верит в то, что ее сын Гвидион — Мордред — когда-либо станет королем, правящим от имени Авалона. Но когда же сердце ее начало смиряться с этим? Быть может, после гибели Акколона, когда Богиня не пожелала поддержать и защитить своего избранника.
« Верховным королем станет Галахад, и он будет христианским королем.
И, возможно, это означает, что он убьет Гвидиона. Но если дни Авалона окончены, быть может, Галахад сможет мирно получить свой трон, и ему не придется убивать соперника «.
