Клад - Маслюков Валентин Сергеевич (серия книг .txt) 📗
– Мой отец не епископ.
Тишина не всколыхнулась и после этого.
Молчали и Купава, и Кур, равно ошарашенные.
Вякнул и снова затих бузотер в сенях.
– Еще! – безжалостно прикрикнул Миха Лунь. Лицо его побагровело, жилы вздулись.
– Мой отец не епископ, – повторил младенец не своим голосом.
И невозможно было представить, чтобы у него имелся свой, невозможно было постичь, каким образом этот писклявый, но достаточно внятный, разлетевшийся по дальним углам голос может принадлежать младенцу. Он говорил, шевеля губками, бездумно уставившись над собой в замковые камни свода.
– Свидетельство святого Лухно. Благодарю всех, – заключил Миха Лунь, в изнеможении отирая лоб.
…И прежде, чем взломал тишину назревающий гвалт, рядом с Золотинкой, по левую руку, раздался негромкий рассудительный голос:
– Это и в самом деле свидетельство, вот как? Я тут не все понимаю, Миха. Какое это свидетельство? Кто свидетельствует?
Простодушная речь и самое появление немолодой женщины в полосатом плаще и темной, надвинутой на глаза накидке произвели столь сильное впечатление, что никто не нашелся с мыслями, чтобы удовлетворить любопытство пришелицы. Миха Лунь с приторной сладостью, чрезмерность которой происходила от необходимости внезапной перемены в выражении лица, пролепетал нечто незаконченное:
– Товарищ Аню-юта… – На губах его застыла насильственная улыбка. – Что ж, проходите… желаете присутствовать? – улыбаясь уже более естественно, он развел руками, как бы признавая, что угостить, увы! нечем. Разве что залежалые заедки какие найдутся для дорогой гостьи.
Возбужденная знаменательной переменой в ухватках Михи Луня, Золотинка пристально оглядывала пришелицу. Лицо Анюты, несмотря на грубоватую основательность общего его склада, было примечательно тонким сочетанием чувства и мысли – угасшего чувства и ясной спокойной мысли. Впечатление это создавали печальные глаза и ровно сложенный рот, означавший спокойствие. Незатейливый наряд пришелицы, мешковатое платье и короткий плащ поверх него, слагали три цвета: черный, белый и серый. Сплошной, без оттенков гнет черного разрушался белыми полосами; наоборот, бесплодная пустыня белого находила предел в черном.
По залу нарастал встревоженный, недоумевающий, а частью и злорадный гул. И, видно, настала пора вмешаться городскому голове Репеху:
– Позвольте, кто вы такая? Откуда вы явились? Как вы сюда попали? И что означают ваши слова?
– Я волшебница Анюта. И пришла сюда по приглашению друзей Купавы.
– У! – взвыл курницкий конец, и долгое время пришелица не имела возможности говорить. Да и не пыталась. Репех принужден был позаботиться о тишине, хотя бы относительной. Он стал к столу между бледной Купавой и немощно внимающим Куром, уперся расставленными руками. И только зыркнул в сторону Купавы, как женщина споро подхватила на руки закатившегося в плаче младенца. Кудай, тот пятился, отступая сколько позволяла плотно сбившаяся толпа.
– Ну, и что вы хотите? – грубо спросил Репех, наклоняясь через стол к пришелице.
– Я пришла оказать помощь тому, кто нуждается в истине, – начала Анюта и снова вой курников заставил ее примолкнуть.
Напрасно Золотинка ловила взгляд Михи – ничего, никаких объяснений. Прихватив кончик безымянного пальца, он с хрустом его обминал, словно имел надежду придать этому пальцу совершенную, змеиную подвижность.
– Вы знаете волшебника Миху Луня? – переждав всплеск страстей, продолжал Репех. Он был насторожен и въедлив, как нащупавший уязвимое место сделки купец.
– Да.
– А он вас?
– Разумеется.
– Как понимать разумеется?
– Среда волшебников вообще довольно узкая. Трудно избежать э…
– Знакомства, – подсказал голова.
Анюта кивнула.
– Значит, вы волшебница.
– С этого я начала.
– Полагаю, имеете вид на волшебство?
– Нет.
– Нет? Не имеете. – Репех удовлетворенно отстранился, быстрым моющим движением обтер ладони, и снова наклонился вперед, для чего понадобилось упереться руками в стол; золотая цепь на груди колыхнулась. – Почему так? Почему бы вам ни потратить двадцать два червонца на приобретение вида? Вероятно, это была бы не слишком большая трата для вас и вполне оправданная.
Анюта посмотрела куда-то в сторону. Она отвечала быстро или медленно, пространно или коротко, сообразуясь только с собственными побуждениями, Репех не мог подчинить себе течение разговора целиком и окончательно, он вынужден был ждать.
– Это не относится к делу, – вздохнула почему-то Анюта. – Достаточно будет, если я скажу, что не обращалась в управление Казенной палаты за получением вида.
– Отсюда следует, непреложно следует, что вы нарушаете закон.
– Товарищ Анюта э… широко известная волшебница, – заметил Миха Лунь, сопровождая свое замечание благоволительным покачиванием ладони. – Мм… высокоуважаемая волшебница.
Оба, и Репех и Анюта, оглянулись на Миху и оба молчаливо согласились не придавать этому вмешательству никакого значения.
– Знание не наказуемо, – пожала плечами Анюта. – Нет закона запрещающего знать.
– Но есть закон Туруборана, карающий вредоносное применение волшебного знания, – возразил Репех.
– Совершенно верно.
– И вы никак не применяете свое волшебство?
– Не применяю, если под этим подразумеваются не предусмотренные законом способы.
– Двусмысленное, по меньшей мере, утверждение. Ладно. Предположим, я согласен оставить это. Поясните для чего вы вообще здесь? Как вы можете помочь установлению истины, не нарушая при этом закон? То есть, не применяя волшебного знания?
– Я хочу обратиться за разрешением.
– Кто вам его даст?
– Вы.
В полном лице Репеха что-то дрогнуло, он хотел ответить резкостью… но смолчал. Опустил глаза вниз на уставленные в стол руки.
– А если я не дам вам разрешения?
– Тогда я уйду.
– И вот так вот… бросите истину в беспомощном состоянии? – съязвил Репех и тут же понял, что промахнулся. Незачем было поминать истину – вообще. Ведь если оставлена она в беспомощном состоянии на глазах у сотен пристрастных свидетелей, кому-то придется взять на себя ответственность за неблаговидное происшествие.
– Вид на волшебство дает только управление столичной Казенной палаты, – вставил и, кажется, некстати Миха Лунь. Ослепленные концевыми страстями, курники одобрительно загудели.
– Хорошо, – в затруднении протянул голова, но понятно было, что по целому ряду соображений ему не так уж и хорошо. – Вы… видели все, что здесь происходило?
– Частично.
– Что вы можете сказать нам, не нарушая закона?
Ловкий выверт. Может быть, единственно возможный. Возбужденно загалдела сторона Купавы, а сторона Кура поубавила прыти и притихла.
– Если я задам несколько вопросов, будет ли это нарушением закона Туруборана?
– Задавайте.
И тут к невыразимому смущению Золотинки волшебница Анюта повела взглядом – не весьма ласковым – и сказала:
– Меня занимает, кто эта юная девица, и каково ее участие во всем, что тут происходит?
– Зачем вам это нужно, Анюта? – не удержавшись на высоте беспристрастия, прошипел вдруг Миха Лунь.
– Вы позорите Асакон! – бросила женщина.
– Не суйтесь не в свое дело! – Он стиснул зубы, чтобы не сказать ничего больше. И это ему удалось.
Вместо того, чтобы разъяснить не столь уж сложный с виду вопрос «кто эта юная девица», покрывшись багровыми пятнами, Миха стоял суров и нем. А сердце Золотинкино колотилось, каждое мгновение неподвижности отзывалось ударом в груди – она вскочила. Одним движение развязала на темени узел, развернула платок и встряхнула волосы.
– Если вы хотите сказать, что меня пригласил волшебник Миха Лунь, так это правда. И я считаю Миху Луня великим волшебником, это правда… Вот вы на меня смотрите, так смотрите, о!
Анюта глядела задумчивым внимательным взором, безотчетно приложив к губам палец, словно призывала Золотинку к сдержанности – маловероятное, однако, предположение!
