Кащеева наука - Рудышина Юлия (читать книги регистрация TXT) 📗
— З-з-з-за то и не любим мы род людс-с-с-ской — в пос-с-с-следние лет трис-с-ста ни один человек не вернулс-с-с-ся…
— А я уже давно… не человек, — ответила я, и боль резанула сердце при мысли, что не жить мне с Иваном, любви его не узнать да детей в колыбельке не качать. Так и проживу пустоцветом, чешуей обрасту… Хоть бы подарила мне жрица забвение вместе со шкурой змеиной!
— Воз-з-звращ-щ-щ-щайся, — прошипела она вдруг. И глаза ее засветились неприкрытой злобой и яростью. — Иди уж-ж-ж-же с-с-скорей, пока не передумала я…
Я к скале ветром метнулась, увидев, что там разломилась горная порода и показались в волшебном тумане палаты царские, из которых я сюда попала.
Оглянулась напоследок с благодарностью во взгляде — сидят на мшистых валунах огромные змеи с алмазно-малахитовой чешуей, что горит на солнце и искрится, а на головах их — золотые короны. Глаза их сыплют искорками серебристыми, и расцветают каменные цветы возле дочек Велеса — нефритовые да хризолитовые, из солнечного янтаря да кроваво-красного граната… И каждую прожилочку видно, каждую тычинку, словно настоящие они, просто окаменели в этом месте дивном. А может, и правда на мертвой воде стоят, оттого и кажутся такими?..
Поклонилась жрицам я, и исчез зачарованный источник и его хранительницы.
А я назад пошла, но не было больше погоста проклятого. Еловая трава златоцветами усыпала траву, луга расстилались предо мной, поля дивные. Маки алели, ромашки в траве прятались, васильки да лютики радовали глаз, белел клевер, чистотел и подорожник ползли по краю тропы, полынь горчила в воздухе, горицвет и мелисса встречали меня, ястребинка да наперстянка яркими огоньками горели… А я шла, и ветер летел за мной, раскрывая путь к царевичу.
Вот и сказке конец… О, да конец ли?..
В палатах каменных Марья меня ждала — наряд ее каменным крошевом льдистым искрился, самоцветы горели в венце ее хрустальном, по вуали полз золотистый узор дивный, и весь наряд казался больно уж торжественным — словно замуж собралась навья королевна.
Услышав колокольный звон да крики на подворье, которые славили царевича Ивана да невесту его, заморскую принцессу с дивным труднопроизносимым именем, я поняла — опоздала. Теперь уже оженят моего Ванечку, и ничего не сделать.
Самого царевича в одрине не было — видать, помогла ему водица живая да мертвая, смог встать с постели. Подушки вон еще хранят отпечаток головы его, и золотятся волоски светлые, видать, выпали, пока он лежал в горячке.
— Явилась — не запылилась, — язвительный голос Марьи показался свистом холодного зимнего ветра. Она пошла ко мне, оставляя наледь на половицах, и змеилась вслед за ней поземка, и треск слышался, словно по льду она идет. Лицо бледное, белое, словно снег. Губы синие, тонкие… видать, нужно ей сейчас пить людскую силу, и как можно больше, ведь на дворе лето красное, когда навьей царице тяжело в явьем мире находиться.
Много ли чернавок али конюхов сегодня отдали ей свои души?
Я назад отступала, пока не уперлась спиной в резной столб, что посреди комнаты высился, подпирая высокий потолок. В кожу впились камни, коими украшен он был, но боли я почти не ощутила.
И страха не было.
— Все равно он теперь вспомнит, кто я, и прогонит тебя прочь. — Я улыбнулась дрожащими губами, чувствуя, как холодно стало.
А Марья уже близко — нависла надо мною тенью синей, вырывается парок из ее рта, как в мороз, а глаза горят от ярости и ненависти — еще бы, я ж навьей царице все испортила! Так бы жила она в палатах, пила бы себе жизни людские, и никто бы и помыслить не мог, где змеюка притаилась!
— Ты мне за все заплатишь… — змеей прошипела, схватив меня за горло да над полом приподняв. — Ты мне…
Я хрипеть начала, дышать не было возможности, уже видела перед мысленным взором речку Смородину — сейчас вот швырнет меня Марья Моревна на Ту Сторону, и все… никогда Ивана больше не увижу!..
— Отпусти ее, — раздалось в возникшей тишине равнодушно-колкое.
Обреченно подумалось: Кащей?.. И тут же я смогла дышать, с удивлением воззрясь на наставника.
Спасти пришел?
Или должок требовать?
— Отойди! — рявкнул он, на Марью глядя.
Послушалась, а губы еще больше посинели. По щекам морозный узор вился, сползал под платье, на костлявом плече болтающееся, — навья повелительница на глазах усыхала, превращаясь в древнюю старуху. Выцветали волосы ее, словно снегом их присыпало, кожа морщинами покрывалась, трещинами, и в них синяя кровь показалась.
Жутко как…
Я по столбцу и сползла, продолжая за горло держаться. Неужто прогонит ее Кащей?..
— Не мешай! — крикнула Марья, и стекла зазвенели, и рассыпалась ее корона, а украшения стекли талой водой — стояла передо мной старуха сгорбленная в лохмотьях, покрытых инеем.
— Уходи, и тогда обещаю я, что не буду мстить тебе, — тихо сказал Кащей, и во взгляде его, на Марью направленном, увидела я жалость.
Она отступала, оставляя после себя лужицы вместо снега, словно бы таяла оттого, что не смогла мою силу и юность весеннюю забрать… А я глядела на нее и не верила, что все кончено.
В покои ворвался Иван, бросился ко мне, обнял.
Я и замерла в его руках.
А Кащей тут же сгинул, словно и не было его, я и поблагодарить не успела.
Марья улетала прочь с тучами, ярилась, видать, что не удалось ей царицей стать да живительную силу людей пить, огонь душ их гасить, и в сумерках синих показалось мне на миг, будто сверкнули звездами на небе глаза Кащеевы.
И голос раздался в тишине — мол, не забудь про должок. И тут же изморозь пошла по резному столбцу, но Иван ее, к счастью, не увидел.
Не забуду.
Но сейчас царевич мой, зверя своего победивший и обуздавший, улыбается и шепчет, как рад он меня видеть. Как скучал в клетке, которую Марья построила, все он видел, все понимал — да вот сделать ничего со второй душой своей не мог, сильнее она оказалась.
— Я никогда снова человеком не стану, — печально глядит царевич, не выпуская моих рук. — Не убоишься того?
— Мне ли, с Той Стороны вернувшейся, родителей от водяного спасшей, бояться двоедушника? — засмеялась я, ласково Ивана по щеке погладив. Мягкая кожа. Шелковистая. Совсем как у человека. И клыков нет с рогами. По-людски совсем глядится.
— Тогда по осени выйдешь за меня замуж?
— А батюшка-царь безродной царевне рад ли будет? — склонила я голову и с прищуром на царевича поглядела. Коса скользнула золотой лентой по плечу, Иван ее и обмотал вокруг своей шеи, кончиком забавляясь — то погладит меня им, то себе по губам проведет.
— А мне все едино, лишь бы ты согласна была. Не понравится… ну что ж, пойдем искать свое счастье в другом месте, все едино не наследный я сын, пусть братья за корону дерутся. А я за тобой хоть в Навь, хоть на край света!
— Не хочу в Навь, — капризно отвечала я. — Хочу к Василисе Премудрой, наукам ее обучаться дальше! Разрешишь ли?
— Да я и сам не прочь, — улыбнулся, поцеловал в щеку, и я словно оттаяла от прикосновения теплых его губ. Казалось, холод в душе навек поселился после всего пройденного, ан нет — любви неземной нашей все подвластно! Даже холод навий прогнать, даже излечить меня от страха перед Той Стороной, перед Моровой топью да Марьей Моревной, навьей королевной.
— А если она вернется?
— По зиме — вернется… Только вот я больше ее и на порог не пущу! А если ты рядом будешь, то сил справляться с проклятием второй души мне хватит.
И я поверила. Как могла не поверить?
— Но прежде, чем я тебе согласием отвечу, — я строго его одернула, когда он с поцелуями своими слишком уж расхрабрился, — должен ты переговорить с батюшкой моим да матушкой, коль они тебя примут да добро дадут — тогда и пойду я за тебя! А прежде — не балуй!
И легонько его рукой по ладони шлепнула.
— Спасла, что ли, их? — обрадовался царевич. — Неужто водяной отпустил?
— Отпустил… — Я помрачнела, про должок Кащею вспомнив, про видение, которое в скале сквозь слюдяное оконце увидела, — девочку махонькую с глазами Ивана моего. Неужто?.. Но я запретила себе о том думать — нет еще девчоночки, а коль родится, сразу к Василисе пойду на поклон, чтобы уберегла дочку мою, чтобы не была она данью за счастье мое. Я его сама выстрадала, сама заслужила. Не один путь исходила, не один морок победила.
