Семь минут до весны (СИ) - Демина Карина (читать полную версию книги txt) 📗

Убежать.

Бег — часть охоты. И пока Ийлэ не поняла, что ему нравится загонять ее, она играла. Бежала. Останавливалась. Задыхалась. Хватала воздух, захлебываясь им и, услышав пса, который шел, не таясь, бежала вновь… неслась, сбивала ноги, раздирала руки… оставляла кровяный след.

Нет, не сейчас.

Она подождет…

— Мы подождем, — сказала Ийлэ отродью, которое ждать не хотело, но было голодно и требовало еды.

И еще пеленки сменить.

Их Ийлэ сняла, закутав отродье в свою рубашку, и для тепла под свитер спрятала. Вдвоем если… вдвоем они справятся.

Час — это не так и долго…

Пусть пес отойдет.

И заснет… а он слабый, он заснет почти сразу… и наверное, время никогда еще не тянулось так медленно.

— Они уйдут… уже уходят.

Доктор и супруга его, недовольство которой ощущалось издали. Она шла, гордо вскинув голову… неуклюжая тень в кольце факелов. Все они тени, но тени узнаваемые. Мирра, которая опирается на руку Альфреда… она все-таки получила его… а почему бы и нет? Красивая пара… вот только Альфред ее не любит.

Он никого не любит.

Раньше Ийлэ не понимала и этого, вообще раньше она не понимала очень и очень многих вещей, но к счастью теперь все изменилось. И она прячется на безопасном чердаке, следит за людьми сквозь проталину…

…два возка.

…верховые.

…и шериф уходит последним, он останавливается во дворе, оборачивается, окидывая дом пристальным взглядом. Видит ли Ийлэ? Нет, слишком далеко… чердачные окна крохотные, а проталина и вовсе размером с ладонь Ийлэ.

Темно к тому же. Это у них факелы, а Ийлэ прячется в темноте. И зрение у людей зрение слабое… но ей все равно страшно. И страх возвращает к трубе. Ийлэ прижимается к ней спиной, сидит, баюкая отродье, которое утомилось плакать. Оно еще слишком слабое и помнит о тех, прошлых временах, когда голод был привычен. Отродье молчит, сопит, и легкое ее дыхание щекочет кожу.

Имя…

Ийлэ перебирала имена, словно бусины, но не находила того, которое подошло бы отродью. Имена были… нет, не плохими, но за каждым стоял человек.

— Мы обязательно придумаем что-либо… у тебя будет красивое имя… хотя бы имя красивое… и наверное, в этом мире никто не упрекнет тебя в том, что ты альва лишь на половину… альвов больше не осталось. Ушли. Я слышала это, но… почему отец не ушел? То есть, он был бы тебе дедом. Он бы тебе понравился… но почему он ждал так долго? Из-за королевы? Я знаю эту историю… мне не рассказывали ее, но я все равно знаю… дети слышат больше, чем думают взрослые. И ты вот… ты пока не понимаешь, что именно слышишь… и не запомнишь, но это именно, что пока… ты вырастешь и тогда…

Она замолчала, сама не зная, что будет тогда, и будет ли вовсе это «тогда».

Весна.

Лето.

А потом вновь осень и зима… зима — это метели.

И холод.

Лед на воде. Спящий лес. Тишина мертвенная… зима — это смерть, если у тебя нет дома.

Ийлэ закрыла глаза. Нет, о той зиме думать слишком рано. Ей бы нынешнюю пережить. Она так и сидела, в полудреме, баюкая отродье, которое, несмотря на голод, кажется, все-таки уснуло. Оно было теплым и легким.

Хрупким.

И весной… весной ведь не обязательно уходить сразу… Ийлэ подождет, пока погода установится, а отродье повзрослеет… крестьянки носят детей за спиной, платками привязывают. Отродью понравится? Ийлэ надеялась, что оно будет не слишком тяжелым… а если и будет, то ничего, Ийлэ справится.

Она сильная.

Она сама не знала, насколько она сильная.

Нат поднимался по лестнице бегом, и дверь открыл пинком.

— Ийлэ? — то ли голос его, то ли грохот двери разбудили отродье, которое зашлось плачем. — Ийлэ, ты… Райдо! Ему плохо!

Нат упал на колени, он выглядел… странно.

Полуголый и в каплях живого железа, которое растекалось по пятнистой шкуре, чтобы в нее же впитаться.

— Ему очень плохо, — Нат стирал железо со щек. — Он… он умирает… помоги ему… пожалуйста.

— Ему очень плохо, — Нат стирал железо со щек. — Он… он умирает… помоги ему… пожалуйста.

Он смотрел снизу вверх, со страхом… и надеждой?

Верил, что Ийлэ и вправду способна помочь?

А она способна. Наверное.

И Нат выглядел сейчас вовсе не страшным, скорее уж растерянным. И ребенком.

— Я… я все для тебя сделаю… я буду тебя защищать… и ее тоже… — он судорожно сглотнул. — Я… я знаю, что у тебя есть враги… или просто те, кого ты ненавидишь. Я их убью. Всех убью, кого скажешь… только помоги ему!

Ийлэ молча поднялась.

Райдо лежал на полу. Он дополз до дивана, но тот выглядел до смешного тесным, узким и неудобным. Райдо все равно взобрался бы, но… сил не хватило.

Силы таяли.

Еще тогда, когда он обернулся и зарычал… охренительно грозно вышло, и найо Арманди сомлела, и Мирра тоже. Добрый доктор побледнел, а люди за арбалеты схватились, точно эти арбалеты могли чем-то помочь.

Ничем.

Шериф вот остался спокоен, железный мужик, который велел:

— Угомонитесь.

Причем, кому именно это было сказано, Райдо не понял. Главное, арбалеты убрали.

— Полагаю, — шериф повернулся к доктору, — нам настоятельно предлагают покинуть дом…

Доктор кивнул.

Он приводил в чувство супругу пощечинами, и кажется, бил сильнее, чем нужно, вымещая на ней, беспомощной, собственное раздражение. От доктора пахло сладкими травами, дурманом.

От шерифа — все еще табаком, но в новом обличье Райдо и этот, знакомый уже запах, обрел сотни оттенков. А сквозь него пробивались иные, старой кожи, старой ткани, старой болезни, которую шериф скрывает, потому что болеть ему некогда.

Наверняка, себе он говорит то же самое.

— И полагаю, у хозяина на то имеются все основания, — усмешка шерифа вышла кривоватой.

— Но Мирра…

Шериф пожал плечами:

— Он прав. Вы имеете полное право подать жалобу.

Не подадут.

Проглотят обиду, но запомнят. Пускай. Лишь бы убрались и, желательно, поскорей, потому что в груди клокочет пламя, которое того и гляди выплеснется не грозным рыком, но кровавой рвотой.

— Прошу прощения за… такой вот визит, — шериф вытер прокуренные пальцы платком. — И за… ребят… сами понимаете, как оно все… выглядело изначально.

Он махнул рукой, и арбалетчки с преогромным облегчением убрались за дверь.

— И еще… Райдо, будьте осторожны. Мы и вправду здесь случайно оказались. На дорогах неспокойно… развелось после войны всякой швали… вот и собирались немного поохотиться.

Райдо кивнул.

Охота — это понятно.

— Сюда-то вряд ли сунуться… но вы все равно…

Ушли.

Райдо слышал голоса за дверью, по которым наверняка можно было сказать, что шериф привел сюда не двоих и не троих даже. И вправду случайность?

Или удобный предлог?

На дорогах после войны действительно неспокойно. Мародеры. Разбойники. Сброд, который привык полагаться на собственную силу… недобитые крысы войны, вовсе не желающие предстать перед судьей. Знают, что суд обернется виселицей. А кому на виселицу охота?

И драться будут до последнего.

И надо бы помощь предложить, но… из Райдо помощник хреновый.

Он лег, пытаясь унять разбушевавшееся пламя. Дышал часто, мелко, горлом, а из пасти на измаранный ковер текла слюна. Райдо пытался сглатывать ее, но слюны было много, да и… ковру не повредит уже. На ковре и без того следы остались, множество следов.

Сапоги шерифа.

Остроносые ботинки доктора… и вправду рассчитывали… а и вправду, на что они рассчитывали? Нелепый, безумный даже план… на слабость?

Беспомощность?

Сам виноват.

Райдо выдохнул и облизал зубы. Ныли. И челюсть. И кости. И кажется, именно так должен себя чувствовать глубокий старик… а он не такой уж старый, только все равно сдохнет, при том, кажется, именно сейчас.

— Райдо? — Нат появился.

Голый, взъерошенный и почему-то мокрый. Купался он, что ли?

— Райдо, ты как? — от Ната пахло снегом.

Вышел проводить дорогих гостей? Весьма благоразумно с его стороны. За такими гостями глаз да глаз нужен… и серебряные ложечки пересчитать…