Игры в вечность (СИ) - Хайрулина Екатерина (читать книги онлайн без сокращений TXT) 📗
Усмехнулся. Да, он сам мальчик, не желающий взрослеть, хоть и седина уже в волосах, но все равно мальчик, которому в сказке лучше, чем в реальном мире. Он никак не всесильный бог. Это игра. И это его игра. И даже возможно игра по его правилам! Захочет – будет летать!
Даже дернулся, попробовал – вдруг и правда полетит. Нет, не летается, только Атт как-то подозрительно на него смотрит. Неловко вдруг стало, ведь заигрался, в самом деле.
– Я лучше останусь, Мариш, вдруг что и выйдет, – попытался неуклюже оправдываться.
Атт хотел было возразить, но отчего-то передумал, только вздохнул.
Снова подумалось про Лару – она уже вернулась. Даже никуда не уходя. И Думузи. То, от чего они так долго пытались бежать – исчезло, словно наваждение, словно сон. И теперь уже все равно где они, тут или там, для них все позади. Они вернулись.
Атт тоже почти вернулся, он одной ногой стоит там, сейчас для него тот мир ближе чем этот. Он уже чувствует его, чувствует запах дома… Ему тоже не нужно больше бежать, он готов принять реальность до конца, какая бы она не была.
Эмеш слегка завидовал им, он не был готов принять. Он от реальности отказался. Та реальность ему больше не нужна.
– А Ут где? – спросило небо.
– В доме, – Эмеш кивнул на дверь, – пытается прогнать своих бабочек.
– Своих?
Атт сначала не понял, нахмурился, сдвинул брови, потом разом обмяк и побледнел. Нет, все-таки одной ногой он еще здесь.
– И я не пойду – сказал уверенно.
ИнтермедияЛюди. Стражи Ишме-Шмаша
Мы создаем зло среди нас. Мы создаем его; и потом пытаемся называть его дьявол, Сатана, зло. Но его создает человек. Дьявола нет. Человек создает дьявола.
Уоллес Черный Олень, лакота
Дзинь-дин-динь. Динь-дзинь-дин-динь. Дзинь. Бубенчики дрожат за спиной, все дальше, все тише. Оборачиваться нельзя. Останавливаться нельзя. Разговаривать нельзя.
Только идти вперед, слушая, как ветер осторожно перебирает натянутые струны. Вон, до того дерева у черты. Уже скоро. Осталось двадцать шагов.
Кудда идет рядом, чуть впереди. Мальчишка совсем… Ему ведь до судороги хочется рвануться вперед, добраться, добежать, скорей… Но торопиться нельзя. И я вижу его прямую напряженную спину, костлявые лопатки почти сошлись у выпирающего хребта, гордо вывернув плечи. Он едва держится, но держится достойно. А ноги уже не гнуться, с трудом делая шаг… еще шаг. Ничего. Уже почти все позади. На сегодня мы свою работу выполнили. А потом он привыкнет. Я же привык. Все привыкают. Первый раз всем страшно.
Десять шагов. Налетевший ветер бьет в спину волной липкого, потного холода, далекий рокот и низкий утробный рев, словно из-под земли… Не оборачиваться. Не оборачиваться, Кудда! Ты же знаешь – нельзя! Уже скоро…
Во-от… Молодец, мальчик. Не останавливайся, иди. Иди. Сейчас это уже не наш зверь. Нас сменили. Иди.
Переступив черту, он падет на колени, всхлипывает, уткнувшись лицом в ладони, его трясет, и, кажется, сейчас вывернет наизнанку… Ничего, сейчас все пройдет. Так бывает. Ты храбрый, Кудда.
Я с наслаждением стаскиваю рубаху, царапающую жесткой коркой, пропитанную насквозь острым запахом золы и крови. Принимаюсь привычно соскабливать бурую глину, она отходит пластами, словно старая кожа, осыпается пылью. Иногда кажется, что другой кожи у меня и нет, и сейчас я отдеру все, до костей. Но это не страшно. Долго… Хочется спать. Отскоблить, оттереть песком.
Искупаться бы, смыть все это. И я так же привычно, с завистью, гляжу на быстрый ручей, что бежит чуть поодаль, между камней. Сверкающий, беззаботно прозрачный, полный прохладой и вечерним солнцем. Искупаться бы… Иль хоть ладонь ненадолго подставить быстрой упругой струе, ощутить… Нельзя.
Ручей берет свое начало в горах, бежит через ущелье духов. Он несет смерть. Нельзя. Здесь воду берут из другой маленькой, заросшей речушки. Смерть…
Да мы и сами все равно, что мертвые сейчас. До утра, до восхода – мертвые. Сейчас нам нельзя в мир живых.
Кудда жадно пьет из кувшина нагретую солнцем воду, поднимает дрожащими руками, запрокидывает. Ведь все выпьет сейчас, а больше нет… Ладно, ничего… он первый раз, ему можно, а я до утра потерплю. Смотрю, как последняя капля влаги исчезает, как мальчишка блаженно вздыхает, жмурится, понемногу приходя в себя. Не удержавшись, облизываю пересохшие губы, Кудда смотрит на меня, и только сейчас понимает, что сделал. Я устало пожимаю плечами – ничего… И вытягиваюсь под деревом во весь рост, закрываю глаза.
Долго лежу, сон не идет, хоть я и не спал уже больше суток – там, за чертой, спать нельзя. А тут отчего-то не хочется. Ничего не хочется. Жизнь словно уходит, отворачивается от меня, перестает замечать. Говорят, со стражами это бывает. Когда ты слишком часто мертвый – даже смерть перестает замечать тебя. Я видел таких, они больше ни там, ни там. Я не хочу… Но хуже всего, что с каждым днем мне все больше плевать.
Кудда давно свернулся калачиком под деревом и тихо сопит, лишь иногда вздрагивая во сне. Здоровый живой сон, полный ярких грез… Я немного завидую ему. Это хорошо, что завидую…
Лежу, смотрю в небо. А небо смотрит на меня мириадами звезд. Рогатый месяц-Кунан блестит серебряным боком, неспешно прогуливаясь из края в край. Он тоже видит меня. А еще, со своей вышины, он видит Аннумгун, и море, тихонько шуршащее галькой у городских стен. Море… Я закрываю глаза, слушаю далекий плеск волны.
Иногда мне кажется – я начинаю забывать кто я такой, что родился не здесь, и что в жизни бывает что-то еще, кроме серых камней, бескрайней сухой степи и дрожащих бубенцов, звон которых не оставляет даже во сне. Говорят, голодные духи хатаниш боятся этого звона… может быть. Я верю тем, кто говорит – решил верить, и верю. Пусть будет так.
Говорят, духи не трогают мертвых, только живых, поэтому нельзя смотреть им в глаза, глаза выдадут сразу.
Эх, я уже сам плохо понимаю, кто я – живой, что только прикидывается мертвым, или мертвый, что иногда пытается казаться живым. Красная глина въелась в кожу, и смерть въелась слишком глубоко, три – не три, все одно.
Я страж ущелья Ишме-Шмаша, у края степей, у края земли, где ветряные плоскогорья Наннара сходятся с зеленой долиной. Я охраняю людей от духов. Духи приходят каждый день, каждую ночь, они убивают…
Я никогда не видел тех духов. Ни разу. За все полгода, что я здесь. Не видел…
Недавно я начал слышать их вой. Раньше не слышал. Даже когда хатаниш клацал зубами у меня за спиной, даже когда выл над самым ухом – не слышал. Теперь слышу. Благо это, или проклятье?
Я никому об этом не говорю, иначе меня прогонят. Страж должен видеть. Все видят, кроме меня. Я чужак… словно слепой… Я научился скрывать это.
А они видят. Может быть потому, что родились здесь, и им доступно то, что недоступно мне?
Когда-то я думал, что это сказки, и духов нет… но с каждым днем, с каждой минутой… Можно ли не верить, живя здесь?
Можно ли не верить, когда на твоих глазах хатаниш рвет человека в клочья? Рвет взаправду, и хлещет настоящая горячая кровь. Можно ли? Я видел эти раны, словно огромные когти исполосовали тело… Балих, долго умирал у меня на руках, молча, тихо, он смотрел в небо, и в глазах его застыл ужас. Мы ходили с ним в паре, как сейчас с Куддой. Он был старый, опытный страж, он хотел прогнать голодного духа, как делал много раз, но что-то пошло не так. Сейчас уже не узнать… И я видел как это было!
Нет, самого духа я не видел и тогда. Как рвал – видел, век бы такого не видеть! А хатаниш – нет. И забыв обо всем, я кинулся на врага.
На врага! Я не видел его, но разве это имеет значение? Я схватил какой-то камень и бил им, плохо понимая куда, и рука моя скользила сквозь воздух не находя цели. Я орал и выл в бессильной ярости, не понимая – как же так! Ведь он рядом! Я чувствую! Я бы убил его, если бы видел. Я бы его убил! И плевать, что они бессмертны. Даже голыми руками. Я умею. Я воин. Почти пятнадцать лет моей жизни прошло в походах и боях. И клянусь всеми богами – я бы его убил! Хатаниш не тронул меня, иногда мне кажется – он не видел меня тоже. Наверно он ушел, не знаю…
