Хроники мегаполиса (сборник) - Дяченко Марина и Сергей (прочитать книгу .txt) 📗
– Я им цветы дарю.
– Оригинал... А еще что?
– Конфеты. Мягкие игрушки.
– «Мадам, вот вам зайчик, лягемте в койку?»
– Ага. Примерно.
– Так ты бабник?
– Нет времени.
Смеюсь. И он смеется. Симпатяга.
– Ты на метле летаешь? – спрашивает сквозь смех.
– Летаю. А тебе что?
– Возьмешь покататься?
Осторожно скатываюсь с краешка широкой кровати. Бреду в чужую незнакомую ванну (евроремонт, все путем), смотрю на себя в зеркало. М-да.
Включаю горячую воду. Лезу под душ.
Да уж. Полетали на метле.
Вода течет по лицу.
Стою под душем.
Кусочек плитки над ванной откололся. Аккуратный белый квадрат стоит у стеночки, как мольберт в ожидании Малевича.
Плачу. Или мне кажется.
« Откуда ни возьмись – как резкий взмах – Божественная высь в твоих словах – как отповедь, верней, как зов: « за мной! » – над нежностью моей, моей, земной. Куда же мне? На звук! За речь. За взгляд. За жизнь. За пальцы рук. За рай. За ад... »
Почему человечество так тянется к мелодраме? К истории о том, как жила-была невинная душа, ее долго обижали, а потом она повстречала Прекрасного Мужчину...
Почему сегодня утром мне хочется оплакивать... невесть что, или невесть кого, кто даже не родился?
Я что, несчастна? Какая пошлость. Понятие о «счастье» и «несчастье» придумали авторы мелодрам...
« Звучи же! Меж ветвей, в глуши, в лесу, здесь, в памяти твоей, в любви, внизу постичь – на самом дне! не по плечу: нисходишь ли ко мне, иль я лечу » ...
Реву белугой. И – о ужас – мне это нравится.
Закутавшись в огромный, на двадцать размеров больше халат, выплываю из ванной.
Ого, квартирка. Можно заблудится.
Мой герой лежит, заложив руки за голову. У него чисто выбритые подмышки.
– Привет, – говорю деловито. – Ну что, сварить тебе кофе для полноты картины?
– Сам сварю, – отвечает. – А то ты мне еще что-нибудь на кухне сломаешь.
Поднимается. Не могу оторвать взгляд.
– Да по тебе анатомию мышц можно в школе изучать...
Хмыкает. Идет на кухню.
Я сажусь на то место, где он только что лежал. Смотрю на отпечаток его головы на подушке. Вдыхаю запах.
Мир вокруг вдруг теряет резкость. Беру подушку, как младенца.
Прячу в ней лицо.
– Ты что-то сказала?
Вскидываю голову.
Стоит в дверях. Вокруг бедер – алое полотенце победителя.
– Нет, – пожимаю плечами под халатом.
Наклоняет голову, будто прислушиваясь:
– Нисходишь ли ко мне – иль я лечу... Это стихи?
– Где?
Улыбается. Как будто я удачно пошутила.
– А кофе будет? – спрашиваю после неловкой паузы.
Пьем кофе.
Разглядываю его внимательно. А он разглядывает меня. Хрустит своей морковкой, как чудовищных размеров заяц.
– Ты похож на зайца.
– Ну и что?
– Ну и ничего... Что ты так смотришь?
– Мне показалось...
– Что?
Отводит взгляд. Болтает ложечкой в чашке с чаем; ложка звенит.
– А ты когда-нибудь бывала в греческой кофейне?
– Нет, – отвечаю равнодушно.
– А у тебя нет... сестры-близнеца?
Гляжу на него оторопело:
– А почему ты спрашиваешь?
– Подумалось. Что, может быть, у тебя есть сестра-близнец...
– ...И было бы неплохо трахнуть нас сразу вместе. Спасибо за завтрак, Витька, но мне на работу уже пора.
– Заставлять несчастных людей рассказывать о своих семейных проблемах?
– Давать возможность счастливым людям выплакать счастливые слезы в просоленную жилетку коллективного бессознательного... Пока, малыш. Спасибо, с тобой было клево...
Целую его в щечку.
Как легко и пикантно. Запах терпких духов.
Надеюсь, мы никогда больше не увидимся.
« В снегу, под небом синим, а меж ветвей – зеленым, Стояли мы и ждали подарка на дорожке. Синицы полетели с неизъяснимым звоном, Как в греческой кофейне серебряные ложки » .
Я никогда не бывала в греческой кофейне. И это не важно. Совершенно не имеет значения.
Сижу на подоконнике. Смотрю сквозь щели в моем витраже. Дети бегают на площадке. Воробьи возятся в ветках.
« Могло бы показаться, что там невесть откуда Идет морская синька на белый камень мола, И вдруг из рук служанки под стол летит посуда, И ложки подбирает, бранясь, хозяин с пола » .
Звонит телефон. Не буду брать трубку, ну его.
Звонит и звонит, вот наказание. Звонки ползут в воздухе, как длинные веревки вот-вот из-под удавленника.
– Алло.
– Леночка? – бодрый голос шефа. – Послушай, тут такая новая информация...
– Одну минуту, – говорю.
И кладу трубку рядом на тумбочку – голосом шефа вниз.
...Что он все-таки имел в виду? При чем тут греческая кофейня и сестра-близнец?
Впрочем, не важно. Совершенно не имеет значения; такие встречи хороши легким безболезненным расставанием.
Кстати, тот дуралей, что в конце концов оставил мне мои книжки на проходной, ухитрился приложить к Лорке и Кортасару уморительно трогательное послание. Нефиг, нефиг, закричали индейцы, что прошло, того не вернешь, а при случае можно перед кем-нибудь похвастаться, что переспала с Дымко...
Воображаю, какой обрушится град вопросов. И среди прочего главный: не опасно ли оказаться под такой огромной тушей?
Обнимаю подушку.
Чего я ждала? Что он и в постели будет красивым сильным животным?
Мужчина. Господи, все мы тоскуем о мужике...
Мачо, блин.
Нет, он не мачо... Он не виртуоз. Есть, наверное, разница между виртуозным исполнением – и скрипичной искренностью страстного дилетанта...
Правда, я не могу считать себя экспертом. Любой участник моей программы мне в этом деле фору даст.
Внутри меня полным-полно скребущих кошек. На кухне кто-то звенит посудой и вздыхает. Может быть, ветер.
– Не ной, – говорю вслух. – Вышло как вышло.
В ответ, разумеется, тишина.
– Что-то в нем есть, – говорю с ответным вздохом. – Что-то... Но это не важно. Совершенно не имеет значения.
Беру в ящике стола клей «Суперцемент». Иду приклеивать плитку, отвалившуюся в ванной. Безобразие. Давно пора забабахать ремонт.
Смотрю на себя в зеркало.
