Дикие карты (сборник) - Снодграсс Мелинда М. (книги без регистрации .TXT) 📗
Здесь все пропахло плесенью и блевотиной, а какой невыносимый холод! «Комнаты» отапливались далеко не так хорошо, как те отели, в которых он часто останавливался в прошлом. На него нахлынули непрошеные воспоминания о «Мэйфлауэре» в Вашингтоне, где они с Блайз… Нет, об этом лучше не думать. Ладно, сколько времени? Довольно поздно. Солнце уже зашло, а по ночам в Джокертауне жизнь била ключом.
Он подобрал с пола пальто и накинул его на плечи. Даже донельзя перепачканное, оно было великолепно — восхитительного ярко-розового цвета, с золотыми бахромчатыми эполетами на плечах и петлями из золотого галуна, которыми застегивался длинный ряд пуговиц. Тот мужчина из Гудвилла сказал, что раньше оно принадлежало музыканту. Тахион уселся на край продавленного матраса и стал натягивать сапоги.
Уборная находилась в конце коридора. От его мочи, забрызгавшей бортик унитаза, шел пар; руки так тряслись, что он не мог даже толком прицелиться. Тахион поплескал в лицо холодной, отдающей ржавчиной водой и вытер руки несвежим полотенцем.
На улице он немного постоял под скрипучей вывеской, глядя на Крошку. Его терзали горечь и стыд, к тому же Tax чувствовал себя слишком трезвым. Крошке он ничем помочь не мог, а вот с трезвостью кое-что сделать было можно. Он отвернулся от рыдающего великана, глубоко засунул руки в карманы пальто и быстро зашагал по Боуэри.
В переулках джокеры и пьяницы передавали друг другу бутылки, обернутые коричневыми бумажными пакетами, и тусклыми глазами провожали прохожих. В барах, конторах ростовщиков и магазинчиках масок шла бойкая торговля. Знаменитый Десятицентовый музей дикой карты на Боуэри (его называют так до сих пор, хотя входную плату давно повысили до четвертака) уже закрылся. Тахион однажды побывал там, два года назад, в тот день, когда его совсем замучила совесть. Вместе с пятком особенно причудливых джокеров, двумя десятками пробирок с «безобразными младенцами джокеров», плавающими в формалине, и небольшим сенсационным роликом о Дне дикой карты в музее имелась выставка восковых фигур, среди которых были Джетбой, «Четыре туза», джокертаунская оргия и… он сам.
Мимо проехал туристический автобус, из окон которого выглядывали розовые лица. Под неоновой вывеской пиццерии толпились молодчики в черных кожаных куртках и резиновых масках. Они разглядывали Тахиона с открытой враждебностью. Tax проник в сознание самого ближнего к нему. «…Педик поганый… ну и патлы у него, надо же было выкраситься в такой цвет… небось считает, что в походном оркестре… ух, я бы его отделал… нет, погоди… вот черт… здесь есть и получше… надо будет отыскать какого-нибудь, чтобы расхлюпался, когда мы станем его лупить…»
Тахион с отвращением прервал ментальную связь и поспешил прочь. То было последнее модное увлечение: отправиться на Боуэри, купить маски и сделать отбивную из какого-нибудь джокера. Полиция не вмешивалась.
Перед «Хаос-клубом» с его знаменитым «Ревю всех джокеров», как обычно, собралась толпа. Когда Тахион приблизился, у тротуара затормозил длинный серый лимузин. Швейцар в черном фраке поверх пышного белоснежного меха открыл дверь хвостом и помог выйти толстяку в смокинге. Его спутницей была пухлая девица не старше девятнадцати, в вечернем платье без бретелек и жемчужном ожерелье, с белокурыми волосами, уложенными в высокую пышную прическу.
В соседнем квартале женщина-змея предлагала себя всем проходящим с близлежащего крыльца. Ее чешуя переливалась всеми цветами радуги.
— Не трусь, рыжий, — сказала она, — внутри у меня все мягко, как положено.
Он покачал головой.
«Дом смеха» располагался в длинном здании с огромными венецианскими окнами, но стекла были заменены односторонними зеркалами. Перед дверью стоял Рэнделл. Вид у него был совершенно нормальный — если не обращать внимания на то, что он никогда не вынимал правую руку из кармана.
— Эй, Тахи, — позвал он. — Что ты думаешь о Руби?
— Прости, но я ее не знаю, — отозвался Тахион.
Рэнделл насупился.
— Я о парне, который убил Освальда.
— Освальда? — в замешательстве переспросил Tax. — Какого еще Освальда?
— Ли Освальда, того, кто застрелил Кеннеди. Сегодня по телевизору показывали.
— Кеннеди убили? — не поверил своим ушам Тахион. Именно Кеннеди разрешил ему вернуться в Соединенные Штаты, и Тахион восхищался всем кланом Кеннеди: они очень напоминали ему такисианцев. Но убийцы всегда ходили рядом с людьми такого масштаба. — Его братья отомстят за него, — сказал он.
— Руби посадили в тюрьму, — продолжал между тем Рэнделл. — Вот я лично дал бы этому парню орден. — Он помолчал, затем продолжил: — Как-то раз Кеннеди пожал мне руку. Когда он вел кампанию против Никсона, то приезжал сюда и выступал с речью в «Хаос-клубе». А потом, когда уходил, пожал всем руки. — Швейцар вытащил правую руку из кармана. Она была жесткая, хитиновая, как у насекомого, а с ладони слепо таращилась гроздь раздутых глаз. — Джон даже не поморщился. Улыбнулся и сказал, что надеется — я не забуду проголосовать.
Тахион был знаком с Рэнделлом целый год, но ни разу еще не видел его руки. Ему очень хотелось сделать то, что сделал Кеннеди, — взять эту искривленную клешню в свою руку, сжать ее и потрясти. Он попытался вытащить руку из кармана пальто, но к горлу подступила желчь, и он смог лишь отвести глаза и сказать:
— Он был хороший мужик.
Рэнделл снова спрятал руку.
— Проходи, Тахи, — сказал он беззлобно. — Ангеллик пришлось уйти к какому-то клиенту, но она велела Десмонду, чтобы оставил тебе столик.
Тахион кивнул и позволил Рэнделлу распахнуть перед ним дверь. Очутившись внутри, он отдал пальто и сапоги гардеробщице — джокеру с маленьким аккуратным тельцем и в покрытой перьями маске совы, прикрывавшей то, что сделала с ее лицом дикая карта. Потом вошел в зал, уверенно скользя ногами в одних носках по зеркальному полу. Когда он опустил взгляд, снизу на него уставился другой Тахион в обрамлении его ног: непомерно толстый, с головой размером с надувной мяч.
С зеркального потолка свешивалась хрустальная люстра, переливавшаяся сотнями крохотных огоньков, которые многократно отражались в зеркальных плитках пола и стен, в нишах, в посеребренных бокалах и кружках и даже в подносах официантов. Некоторые из зеркал были обыкновенными, другие — кривыми, искажавшими изображение. В «Доме смеха», оглядываясь через плечо, никогда нельзя было знать заранее, что ты там увидишь. Это было единственное заведение во всем Джокертауне, равно привлекавшее джокеров и натуралов. В «Доме смеха» натурал мог увидеть себя искривленным и уродливым и вволю посмеяться, воображая себя джокером; а джокер, если ему очень везло, мог взглянуть в нужное зеркало и увидеть себя таким, каким он был когда-то.
— Ваш кабинет ждет, доктор Тахион, — сказал Десмонд, хозяин. Дес был крупный краснолицый мужчина; его мясистый хобот, розовый и морщинистый, обвивал карту вин. Он поднял его и сделал Тахиону знак следовать за ним одним из пальцев, болтавшихся на конце. — Коньяк тот же, что и обычно?
— Да, — ответил Тахион и пожалел, что на чаевые у него не хватит.
В тот вечер первый раз он выпил за Блайз, как обычно, но второй был за Джона Фицджеральда Кеннеди. Все остальные были за него самого.
В самом конце Хук-роуд, за заброшенным нефтеперегонным заводом и складами, за запасными железнодорожными путями с забытыми красными товарными вагонами, за ничейными участками, заросшими и замусоренными, Том все-таки отыскал его убежище. Когда он добрался до него, уже почти стемнело и двигатель его «Меркьюри» зловеще стучал. Но Джоуи разберется, что с ним.
Вдоль десятифутовой изгороди из цепей, увенчанной тремя рядами изогнутой колючей проволоки, за его машиной неслась свора собак, приветствовавшая его сиплым лаем. Закат придавал странный бронзовый отлив горам разбитых, искореженных, ржавых автомобилей, акрам металлолома, холмам и долинам из хлама и мусора. Наконец Том подъехал к широким двустворчатым воротам. На одной их створке металлический знак предостерегал: «ВХОД ВОСПРЕЩЕН»; на другой еще один оповещал о том, что «ТЕРРИТОРИЯ ОХРАНЯЕТСЯ СОБАКАМИ». Ворота были перетянуты цепью и заперты на замок.
