Одинокий эльф - Сальваторе Роберт Энтони (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации .TXT) 📗

Однако смотреть следовало вперед, потому что первым, кого они увидели, вернувшись в лагерь, был Нанфудл, который привалился к валуну и с довольной улыбкой посасывал огромную трубку.

— Пожалуй, утро обещает быть любопытным, — ухмыляясь во весь рот, заметил он.

Едва встало солнце, гиганты решили начать обстрел.

Все дворфы с волнением следили, как они заряжают огромные катапульты.

Внизу с воплями и ревом орки двинулись в наступление, надеясь захватить дворфов врасплох.

Балки затрещали и… надломились.

Гиганты все же попытались запустить снаряды, но их машины попросту развалились на куски.

Все обернулись к Нанфудлу, а он, присвистнув, выхватил из-за пояса какой-то флакончик, в котором плескалась зеленоватая жидкость, и потряс им.

— Самая обычная кислота, — с довольным видом сообщил он.

— Что ж, вы немного оттянули нападение гигантов, — признательно кивнул Банак Браунавилл, — но не орков.

И он побежал вниз, на ходу отдавая приказы и перестраивая отряды.

— Если они захотят восстановить свои машины, им понадобится много новых бревен, — заверил друзей Нанфудл.

Когда же разведчики к вечеру этого дня донесли, что по северо-западному склону хребта уже тащат новые стволы, никого это особенно не удивило. Только гном негромко сказал:

— Вот упрямые мерзавцы!

Глава 21

ДВА ШЛЕМА

Дзирт не мог отвести взгляда от сверкающего лезвия.

Он сидел в своей маленькой пещерке, положив перед собой Ледяную Смерть, а рядом на шесте висел шлем Бренора. Снаружи разгоралось ясное утро, и веселый ветерок гнал по небу маленькие белые облачка. Ветер пригибал траву, задувал в щели. Он словно укорял Дзирта за мрачное настроение, и дроу злился, потому что специально пришел сюда, чтобы спрятаться, побыть в одиночестве и темноте, укрыться от всего.

Тарафиэль и Инновиндиль разрушали стены его крепости. Видя великодушие и чуткость эльфов, красоту и слаженность их боевого стиля, решительность действий, Дзирт понимал, что должен принять их приглашение не только ради успеха общего дела, но и ради себя самого. Он чувствовал, что только с их помощью сможет пережить гибель Эллифейн и со временем примириться с воспоминанием о страшной трагедии в логове пиратов.

Но для того чтобы обрести новую дружбу и мир в душе, нужно было выйти из непроницаемого укрытия по имени Охотник.

Взгляд Дзирта скользнул от лезвия меча на однорогий шлем.

Он попытался тут же отвести глаза, но было поздно: в его памяти воскресла рушащаяся башня. А с ней и образы погибающих Эллифейн и Закнафейна.

И вдруг боль, которую Дзирт долгие годы таил внутри, вырвалась наружу и полностью захлестнула его. Лишь когда первая соленая капля покатилась по его щеке, дроу внезапно понял, что не плакал уже много лет. Слезы словно омывали его душу, и только сейчас он осознал, какое страдание носил в себе столько времени. Он все время прятал его поглубже, скрывал за пеленой гнева и ярости, превращаясь в Охотника, когда оно становилось невыносимым. Не менее разрушительными были его старания смягчить муку верой в то, что жертвы не так страшны, когда они приносятся во имя высоких идеалов.

Это называлось славной гибелью.

Дзирт всегда верил, что умрет именно так: сражаясь с коварным врагом или спасая друга, — это была бы почетная смерть. А главное, она стала бы доказательством, что он истинный сын своего отца, — ведь Закнафейн так достойно погиб! Однако боль утраты от этого не становилась легче. И, сидя сейчас в пещере и не сдерживая больше слез, Дзирт понял, что по-настоящему не оплакивал ни отца, ни друзей.

Он вдруг почувствовал себя трусом.

Плечи его вздрогнули, раздался тихий всхлип, и впервые в жизни дроу не стал смущаться собственной беспомощности и пустоты в душе, он не позволил Охотнику окружить его сердце непроницаемой стеной, не позволил своим представлениям о нравственности и идеалах чести смягчить и притупить жгучую боль утраты.

Он рыдал, вспоминая Закнафейна и Эллифейн, сознательно отказываясь от ставших уже привычными сожалений, что отпустил тогда своих друзей в горы, а не заставил вернуться прямиком в Мифрил Халл. Но ведь они никогда не закрывали глаза на опасности, подстерегавшие их на каждом шагу, и в любую минуту были готовы к неизбежному. Извилистая дорога жизни привела в конце концов дроу к этому черному дню, когда в один миг он потерял всех, кто был ему дорог: Бренора, Вульфгара, Кэтти-бри и Реджиса.

Но он никогда не плакал о них. Он убегал от боли, прячась за броней Охотника, убеждал себя, что, убивая врагов, мстит за смерть друзей. Так у него хотя бы оставались смысл и цель существования.

Но за все приходится платить, Дзирт это понял только сейчас. Он заплатил тем, что наглухо закрыл свое сердце.

Прячась за стенами гнева и ярости, он словно становился неживым, отказывался от всего, что отличало его от тех орков, которых он убивал. Терял способность отличать добро от зла.

Скрытая боль и проявленная ярость делали его бесчувственным.

Дзирт подумал об Артемисе Энтрери, своей неотступной тени и, быть может… втором «я». Возможно, Энтрери такой же Охотник, человек, переживший столь сильную боль и муки, что его сердце умерло. Неужели и Дзирта ожидает такой безрадостный путь?

Слезы текли и текли по его темному лицу. Он оплакивал всех своих близких, себя самого, пустоту в сердце и умершую радость. И каждый раз, когда гнев снова поднимался в душе, он заливал его костер слезами. Представляя, что рубит голову орку, он вызывал в памяти образ Кэтти-бри, или весело подмигивающего ему Бренора, или Вульфгара, громовым голосом взывающего к Темпосу, или Реджиса с удочкой на берегу Мер Дуалдона. Невзирая на страдания, Дзирт воскрешал дорогие ему воспоминания.

Он даже не заметил, как промчался день. Сгустились тени и опустилась ночь, а он все лежал в странном полузабытьи, погруженный то ли в сон, то ли в созерцание картин прошлого.

Когда занялось новое утро, Дзирт наконец нашел в себе силы и решил пойти к эльфам, чтобы отныне сражаться вместе с ними.

Он убрал мечи в ножны, взял плащ, но перед уходом оглянулся.

Печально улыбнувшись, он снял шлем Бренора с шеста. Прижав его на мгновение к груди, спрятал в мешок и направился к выходу.

Однако, удалившись лишь на пару шагов от своего убогого жилища, он чуть не расхохотался, поглядев на свои босые, загрубевшие ноги.

Дзирт снова нырнул в проход между камнями и секунду спустя вышел, держа в руках сапоги. Надевать, правда, не стал, связал их шнурком и закинул на плечо.

Может, все-таки найдется лекарство для одинокого дроу.

В тот миг, когда Дзирт сжимал в руках шлем Бренора, не очень далеко от его убежища кто-то внимательно изучал другой шлем. Шлем был белый и по виду напоминал череп, только с чересчур большими глазницами. «Подбородок» был неестественно удлинен, чтобы прикрывать горло, когда Обальд этот шлем наденет. Прорези для глаз тоже были защищены — их закрывало вещество, похожее на стекло.

— Это прозрачная сталь, — сказал Аргант царю. — Ее не пробьет ни копье, ни дротик из дворфского самострела.

Вертя шлем в руках, Обальд даже негромко заурчал от удовольствия, потом неторопливо надел его на себя и поправил. Шлем надежно прикрывал голову и шею до самых ключиц.

Аргант протянул ему шарф, на который были нашиты металлические пластинки.

— Обмотай вокруг шеи, а шлем надень сверху, тогда он будет прилегать плотнее.

Обальд зловеще прищурил глаза за стеклянными вставками:

— Ты что же, сомневаешься во мне?

— Все должно быть надежно, — храбро ответил шаман. — Обальд — надежда Груумша, ты избран!

— И что же, если я погибну, Груумш тебя покарает? — спросил орк.

— Ты не можешь погибнуть, — ушел от ответа Аргант.

Обальд не стал настаивать и уже в который раз подумал о полученных им бесценных дарах. Сжимая кулаки, он чувствовал небывалую мощь, каждый шаг он делал с необыкновенной ловкостью и уверенностью. А под сплошными металлическими доспехами на нем были легкие рубашка и штаны, которые, как утверждали шаманы, должны защищать его от холода и пламени.