Ведьмак (большой сборник) - Сапковский Анджей (книги хорошего качества TXT) 📗
Она думала, что справится с ним запросто. В конце концов, это был всего лишь старый, дряхлый старикан. О, не тут–то было!
Несмотря на чудовищной величины лапти, он крутился волчком, скакал не хуже кролика, а топором с гнутым топорищем размахивал с ловкостью рубщика. После того как темное наточенное острие несколько раз чуть не скользнуло по ней, Цири поняла, что единственное ее спасение — бегство.
Но спасло ее не бегство, а стечение обстоятельств. Пятясь, она задела ногой свой меч. И мгновенно подняла его.
— Брось топор, — выдохнула она, с шипением вытаскивая Ласточку из ножен. — Брось топор на землю, паршивый старикашка. Тогда, может, я подарю тебе жизнь. И не рассеку на… порции.
Он остановился. Сопел, хрипел, борода у него была безобразно оплевана. Однако оружия не бросил. Она видела, как он перебирает пальцами топорище. Видела в его глазах дикую ярость.
— Ну! — Она закрутила мечом. — Подсласти мне день…
Мгновение он глядел на нее, словно не понимая, потом выставил зубы напоказ, вытаращил глаза, зарычал и кинулся на нее. Цири надоели шутки. Она ушла от удара быстрым полуоборотом и резанула снизу по обеим поднятым рукам повыше локтей. Дед выпустил топор из брызжущих кровью рук, но тут же прыгнул на нее снова, целясь растопыренными пальцами в глаза. Она отскочила и коротко хлестнула его по шее. Больше из жалости, чем по необходимости: с перерезанными венами на обеих руках он и без того неизбежно изошел бы кровью.
Он лежал, невероятно тяжко расставаясь с жизнью, несмотря на разрубленные позвонки, продолжая извиваться как червь. Цири встала над ним. Остатки песка все еще скрежетали у нее на зубах. Она выплюнула их прямо ему на спину. Прежде чем кончила отплевываться, он умер.
Странная конструкция перед хатой, напоминавшая виселицу с перекладиной, была снабжена железными крючьями и талями. Стол и пенек были скользкими, липли к рукам от жира, противно пахли.
Походило на бойню.
На кухне Цири нашла котел с остатками хваленой перловой каши, обильно сдобренной жиром и полной кусочков мяса и грибов. Она была очень голодна, но что–то заставило ее воздержаться, не есть. Она только выпила воды из кувшина, сжевала маленькое сморщенное яблоко.
За халупой оказался ледник со ступенями, глубокий и холодный. Там стояли горшки с жиром. Под потолком висело мясо. Остатки половины тушки.
Она выскочила из ледника, спотыкаясь на ступеньках так, словно за ней гнались демоны. Повалилась в крапиву, вскочила, нетвердыми шагами добежала до халупы, обеими руками ухватилась за одну из подпирающих стену жердей. Хотя желудок у нее был почти совершенно пуст, ее рвало очень бурно и очень долго.
Висевшие в леднике остатки полутушки некогда были телом ребенка.
Идя на запах, она нашла в лесу заполненную водой и тиной яму, в которую заботливый Старичок–Лесовичок выбрасывал отходы и то, что не удавалось съесть. Глядя на выступающие из тины черепа, ребра и тазобедренные кости, Цири с ужасом поняла, что в живых осталась исключительно благодаря любвеобильности страшного старца и тому, что Лесовику приспичило пошалить. Если б голод оказался сильнее похоти, он предательски ударил бы ее топором, а не клюкой. Потом подвесил бы за ноги к деревянной перекладине, выпотрошил, снял кожу, разложил на столе, разделал и порубил на пенечке… на порции.
Хоть от головокружения она едва держалась на ногах, а левая рука распухла и страшно болела, Цири все же нашла в себе силы оттащить трупик и столкнуть его в вонючую тину, туда, где уже лежали кости жертв. Потом вернулась, завалила ветками и лесным подстилом вход в ледник, обложила хворостом жерди, поддерживающие халупу, столбы и всю дедову провизию, затем все тщательно подпалила с четырех сторон.
Вздохнула только тогда, когда занялось как следует, а огонь разбушевался и разгулялся на славу. Когда уже стало ясно, что никакой кратковременный дождь не помешает стереть следы этого места.
С рукой было не так уж плохо. Правда, она опухла, болела, но ни одна кость вроде не была сломана.
Когда наступил вечер, на небе действительно взошла луна. Одна. Но Цири как–то удивительно не хотелось признавать этот мир своим.
И торчать в нем дольше, чем требуется.
— Сегодня, — промурлыкала Нимуэ, — будет хорошая ночь. Я это чувствую.
Кондвирамурса вздохнула.
Горизонт пылал золотом и пурпуром. Пурпурно–золотая полоса протянулась на водах озера от горизонта до острова.
Они сидели на террасе, в креслах, позади было зеркало в раме красного дерева и гобелен, изображающий притулившийся к каменной стене замок, что глядится в воды горного озера.
«Который уже это вечер, — подумала Кондвирамурса, — который уже вечер мы сидим вот так, до самой темноты и позже тоже, в темноте? Безрезультатно. Только болтая».
Похолодало. Чародейка и адептка укрылись шубами. С озера доносился скрип уключин, но лодки Короля–Рыбака видно не было, она терялась в слепящем зареве заката.
— Мне довольно часто снится, — вернулась Кондвирамурса к прерванной беседе, — что я в ледовой пустыне, в которой нет ничего, только белизна снега и навалы искрящегося на солнце льда. До самого горизонта — ничего, только снег и лед. И тишина. Тишина, звенящая в ушах. Противоестественная тишина. Тишина смерти.
Нимуэ кивнула, словно показывая, что знает, о чем речь. Но ничего не сказала.
— И вдруг, — продолжала адептка, — вдруг мне начинает казаться, будто я что–то слышу, чувствую, как лед дрожит у меня под ногами. Опускаюсь на колени, разгребаю снег. Под снегом лед, прозрачный как стекло, как на чистых горных озерах, когда камни на дне и плавающие рыбы видны сквозь саженную толщу воды. Я в моем сне тоже вижу. Хотя толщина ледяного слоя десятки, может, и сотни саженей, но это не мешает мне видеть… И слышать… Людей, взывающих о помощи. Там, внизу, глубоко подо льдом… лежит замерзший мир.
Нимуэ смолчала и на этот раз.
— Конечно, я знаю, — продолжала адептка, — в чем источник этого сна. Пророчество Итлины. Знаменитый Час Белого Хлада и Век Волчьей Пурги. Мир, умирающий среди снегов и льдов, чтобы, как гласит пророчество, через много веков возродиться вновь. Чище и лучше.
— В то, — сухо сказала Нимуэ, — что мир возродится, я глубоко верю. В то, что будет лучше, — не очень.
— Не поняла.
— Ты слышала, что я сказала.
— И не ослышалась? Нимуэ, Белый Хлад предсказывали уже неоднократно, и всякий раз, когда наступала холодная зима, говорили, что вот–де, он, хлад–то этот, и пришел. Сегодня даже дети не верят, что зима, какая она ни будь, может угрожать миру.
— Это ж надо! Дети не верят, а я, представь себе, верю.
— Исходя из каких–то рациональных соображений? — с легкой иронией спросила Кондвирамурса. — Или исключительно из мистической веры в безошибочность эльфьих пророчеств?
Нимуэ долго молчала, пощипывая мех шубы.
— Земля, — начала она наконец слегка менторским тоном, — имеет форму шара и вращается вокруг Солнца. С этим ты согласна? Или, может, тоже входишь в какую–нибудь модную секту, утверждающую нечто противоположное?
— Нет. Не вхожу. Я признаю гелиоцентризм и согласна с теорией шарообразности Земли.
— Прекрасно. Полагаю, ты согласишься с тем, что ось вращения Земного шара наклонена, а Земля вокруг Солнца движется не по правильной окружности, а по эллипсу?
— Я это учила. Но я не астроном, поэтому…
— Не надо быть астрономом, достаточно мыслить логически. Поскольку Земля обегает Солнце по эллиптической орбите, постольку в своем движении она оказывается то ближе, то дальше от Солнца. Чем больше Земля удаляется от центрального светила, тем — я думаю, это логично, — на ней делается холоднее. А чем меньше ось вращения Земли отклонена от вертикали, тем меньше света достается Северному полушарию.
— Тоже логично.
— Оба эти фактора, то есть эллиптичность орбиты и степень наклона оси мира, подвержены изменениям. Считают, что изменения эти цикличны. Эллипс может то больше, то меньше отличаться от окружности, ось мира может наклоняться то менее, то более. Экстремальные условия, если говорить о климате, вызывает одновременное проявление этих факторов: максимального растяжения эллипса и минимального отклонения оси от вертикали. Обегающая Солнце Земля получит в афелии очень мало света и тепла, а ситуация в полярных районах усугубится еще и неудачным наклоном оси.
