Восхождение тени - Уильямс Тэд (лучшие книги без регистрации .TXT) 📗

Киннитан помотала головой. Она уже практически ничего не видела и с трудом загоняла воздух в горящие лёгкие. Голубь почти не двигался. В голове у неё стучала кровь, отдаваясь гулким эхом, как будто она нырнула под воду и слышит, как где-то на дне океана бьёт в корабельный колокол утонувший неизвестный купец древности.

Буммм. Буммм. Буммм.

Киннитан пришло в голову, что это очень странно – когда ты под водой. Больно дышать – но иначе, чем она полагала, а ещё вода была такой мутной. Песок. Кто-то или что-то взбаламутило песок океанского дна, и он клубился вокруг неё, поблёскивая золотым, вспыхивая крошечными огоньками, словно ночное небо – звёздочками во тьме, в манящей черноте…

Бум! А затем что-то раскололось, и вода… воздух… дым… всё завертелось, языки пламени взметнулись над нею, и в задымлённую каюту ворвались какие-то фигуры – тёмные, кричащие, в красных отблесках огня похожие на демонов, скачущих в преисподней. Киннитан только пялилась на них, силясь понять, что же происходит, когда сильные руки ухватили её и потащили прочь от Голубя, за выбитую дверь и вверх по лестнице, а она моталась в них, как седло с оборванной подпругой.

Девушка нашла в себе силы заговорить, но голос звучал не громче шёпота:

– Заберите мальчика! Заберите Голубя! Не оставляйте его там!

Киннитан не успела увидеть, несут ли солдаты немого ребёнка – её бесцеремонно свалили на палубу прямо у верхней ступеньки. Огонь был повсюду: он не только вгрызался в доски, но уже лизал мачту, взбирался выше, его языки резвились на парусах и скакали по реям, как стайка злобных демонят. Несколько матросов плескали на пламя водой из вёдер, но это было всё равно что швырять гальку в песчаный смерч.

Другой солдат бросил рядом с девушкой Голубя: малыш оказался жив, но едва шевелился и был почти без сознания. Киннитан несколько мгновений тупо таращилась на творящийся вокруг хаос: вопящих бегающих людей, горящие куски канатов, то и дело хлопающие о палубу, как демонический бич Ксергала – а затем вспомнила, что наделала. Каким жутким костром обернулась её маленькая свечка! Она с трудом поднялась на колени. Нет смысла пытаться растормошить Голубя – за неё мальчика разбудит вода. Ну, или завершит то, что начал огонь.

«На этот раз я точно умру прежде, чем позволю кому бы то ни было забрать его снова…»

Ещё несколько сбивчивых ударов сердца она ждала, пока ближайшие к ней моряки отвернутся, а затем подняла безвольное тельце – насколько смогла – и, пошатываясь, заковыляла к ближайшему борту. Привалившись спиной к низкому ограждению, девушка подтянула Голубя повыше, взвалила себе на плечо и крепко вцепилась в него – тело мальчика перевесило, увлекая её за собой, – и они полетели в море.

Падение длилось дольше, чем она ожидала: Киннитан даже успела задаться вопросом, что лучше – смерть в холоде волн или в огне, как они больно ударились о воду, и зелёный сумрак сомкнулся вокруг них точно огромный кулак.

Глава 14

Три шрама

Баррик Эддон плыл по тьме, словно лист по течению медленной реки. Мысли, из которых он состоял, брали своё начало из этого же течения: и в каковой мере утратили они сложность, в той же мере обрели они связность и цельность. Так покойно, даже приятно, оказалось быть ничем, не желать ничего, но то в нём, что ещё оставалось Барриком, сознавало, что этот приятный покой не будет долгим.

Так и вышло. Они прозвучали из ниоткуда: три голоса переплетались, сливаясь в один, опутывая его сетью слов, лишь постепенно открывающих свой смысл.

– …Давным-давно Бессонные отделились от своего народа, и случилось это потому, что вечное бодрствование свело их с ума. Сон всегда притуплял у Народа боль долгой жизни, и даже те, кто превыше всех и живут дольше всех – Дети Огненного цветка, – могут по-своему отдыхать, отпуская разум бесцельно блуждать в грёзах. Но не было такого покоя, что облегчил бы боль Бессонных, навечно обречённых на заточение среди гулкого эха собственных мыслей в пещерах разума.

Оттого и восстали они против собратьев, отвернулись от остального Народа и ушли в дикие места, чтобы там начать новую жизнь. В лесу за Утраченными землями они построили великий город и назвали его Сон – но и поныне нет согласия в том, было ли то название яростным вызовом Народу, ими оставленному, или печальнейшей из шуток.

Нет горше раскола семьи. Много лет подряд с той поры Народ и его бессонные братья проливали кровь друг друга, поступали друг другу наперекор. Отдаление породило вражду. Бессонные даже перестали почитать тех богов, которых прежде любили, так что от храмов и алтарей в священных местах Сна остались одни руины.

За бессчётные века, что пронеслись над нами со времён раскола, из всех Бессонных лишь мы трое унаследовали кровь Народа и могли впадать в дремоту, как впадали наши предки. И в этой дрёме снили мы далеко и ясно.

Отвергнутые всеми, мы были изгнаны из Сна, но не были приняты и в наследных наших чертогах, в Доме Народа. И потому мы тоже удалились в глушь, и так долго жили в дикой пустоши, что забыли, каким путём пришли сюда, и захоти мы даже – не нашли бы дороги назад.

И всё же мы спим, и грезим во сне. В этих грёзах мы зрим то, что грядёт – или возможно, грядёт, – в каждом сне таятся тени и мороки, истинные предсказания смешаны с ложными. Но мы знаем, что мы трое рождены иными неспроста. Мы знаем, что наши сны имеют своё предназначение. И мы знаем также, что никому более, смертному или бессмертному, не были явлены те видения, каких удостоились мы.

Мы не знаем, кто вложил в нас дар видеть эти грёзы, особые и еретические, или почему именно мы были избраны, а затем оставлены ожидать многие столетия, чтобы применить свой дар. Но мы знаем, что пренебречь им для нас значит отвернуться от того единственного стержня, что удерживает вместе все миры и времена – духа, сознание и слово которого есть Книга Огня-в-Пустоте, – каковая и сама по себе одна только дарит нам надежду на то, что существование наше не бесцельно…

Эти слова, эти мысли были единственными спутниками Баррика в извечном мраке. Три голоса, звучавшие в унисон, постепенно опять разделились, у каждого появились свои характерные нотки, но темнота всё ещё окружала принца, и только голоса Спящих удерживали его над небытием.

– Что станем мы делать теперь? – спросил первый голос, самый мягкий из трёх.

– История уже разворачивается перед нами, но персонажи её выходят на сцену и скрываются за кулисами не в том месте и не в свой черёд.

– Всё было просто обречено пойти не так. Я вам говорил, – а это тот сварливый. Зол или… напуган?

– А мы это предвидели? – третьего он запомнил хорошо: старый и растерянный. Имя… имя вроде бы напоминало завывание ветра в одиноких пустошах, вздох печали. – Я не могу вспомнить. Мне холодно и страшно. Когда великие вернутся, они будут так сердиты на нас всех.

– Мы делаем это не для себя, но для истории. Даже богам не уничтожить повествования, героями которого мы все…

– Неверно, – прервал его тот, второй, резкий и злой голос. – Они могут препятствовать его развитию так долго, что оно утратит свой облик и смысл – до тех пор, пока история, целую вечность ждавшая того, чтобы сбыться, не станет неузнаваемой. Итог можно оттягивать бесконечно – так, что сам мир умрёт прежде её завершения.

– Только если мы сдадимся, – возразил первый Спящий. – Только если отречёмся от наших собственных снов.

– Хотелось бы мне их не видеть, – вмешался старый. – Они приносят лишь горе. У нас ведь была семья когда-то…