Город Мечтающих Книг - Моэрс Вальтер (книги без регистрации бесплатно полностью .txt) 📗
Не сразу унялась последняя большая волна смеха, но вот, хватая ртом воздух и икая, я продолжил чтение, иногда еще сотрясаемый смешками. Я ревел в три ручья, по лицу бежали слезы. Шедшие мне навстречу два дальних родственника приподняли головные уборы, сочтя, что меня все еще обуревает горе по утрате крестного. В этот момент я снова пустил петуха, и под мой истерический смех они поспешили удалиться. Тогда я наконец успокоился и принялся читать дальше.
По следующей странице тянулось ожерелье ассоциаций, которые показались мне настолько свежими, настолько безжалостнооригинальными и одновременно глубокими, что я устыдился банальности всех и каждой фраз, которые написал в свой жизни. Они, как солнечные лучи, пронизали и осветили мой мозг, и, ликуя, я захлопал в ладоши, — мне хотелось неоднократно подчеркнуть каждое предложение и написать на полях: «Да! Да! Именно!» Помню, я поцеловал каждое слово в строке, которая мне особенно понравилась.
Мимо, качая головами, шли прохожие, а я, восторгаясь, танцевал с письмом по Драконгору, ни на кого не обращая внимания. Значки на бумаге — вот что привело меня в такой бурный восторг. Кто бы ни написал эти строки, он вознес нашу профессию до высот, мне до сих пор неведомых. Я задыхался от смирения.
И вот другой абзац, задающий совсем иной тон, — ясный и чистый, как у стеклянного колокольчика. Слова превратились вдруг в алмазы, фразы — в диадемы. Здесь меня ждали мысли дистиллированные под высоким духовным давлением, фразы, рассчитанные с научной точностью, отшлифованные и отполированные, составленные в драгоценные кристаллы, подобные строгим и уникальным рисункам снежинок. Я поежился, таким холодом веяло от этих фраз, но это был не земной холод льда, а возвышенный, великий и вечный холод космоса. Это было мышление и литературное творчество в их чистейшем виде — никогда прежде я не читал ничего столь безупречного.
Одну-единственную фразу из этого текста я процитирую, а именно ту, которой он заканчивается. Это была как раз та высвобождающая фраза, которая, наконец, осенила мучимого страхом чистого листа автора, и он смог начать работу. С тех пор я использую ее всякий раз, когда меня самого охватывает страх перед пустым листом. Она никогда не подводит, и воздействие ее всегда одинаково: узел распадается, и на белую бумагу потоком льются слова. Она работает как заклинание, и иногда мне думается, что это действительно так. Даже если она не родилась из заклятия какого-нибудь волшебника, то, по меньшей мере, это самая гениальная фраза, какую когда-либо выдумали писатели. Она гласит: «Здесь начинается рассказ».
Я опустил лапу с письмом, колени у меня подкосились, и я без сил рухнул на мостовую… да, что там, давайте держаться правды, друзья, — я растянулся во весь рост. Исступление прошло, упоение растворилось в безутешности. Пугающий холод распространился по моим членам, меня сковал ужас. Случилось то, что предрек Данцелот: текст меня раздавил. Мне хотелось умереть. Как вообще я посмел стать писателем? Какое отношение имеет моя любительская пачкотня к тому волшебному искусству, с которым я только что столкнулся? Как могу я надеяться вознестись на те же высоты — без крыльев истинного вдохновения, которыми обладал автор письма? Я снова заплакал, и на сей раз это были горькие слезы отчаяния.
Случайным прохожим приходилось переступать через меня, самые чуткие озабоченно спрашивали о моем самочувствии. Я ими пренебрег. Часами я лежал, словно парализованный, на мостовой, пока не наступила ночь и надо мной не замерцали звезды. Где-то там, вверху, был Данцелот. Мой крестный в литературе улыбался мне с высоты.
— Данцелот! — крикнул я звездам. — Где ты? Забери меня к себе в мир мертвых!
— Заткни наконец пасть и иди домой, дуралей! — возмущенно откликнулись из какого-то окна.
Два вызванных ночных стражника, которые, вероятно, сочли меня пьяным поэтом в творческом кризисе (что было недалеко от истины), подхватили меня под мышки и повели домой, утешая избитыми банальностями: «Вот увидишь, обойдется!», «Время все лечит!» Дома я рухнул в кровать, словно сраженный камнем из катапульты. Лишь глубокой ночью я заметил, что все еще держу в лапе бутерброд с джемом, к тому времени превратившийся в грязное месиво.
На следующее утро я оставил Драконгор. Всю ночь я обдумывал способы, как справиться с творческим кризисом (броситься с самой высокой башни Драконгора, искать спасение в алкоголе, сменить карьеру писателя на карьеру отшельника, выращивать синекочанную капусту в огороде Данцелота), а после решил последовать совету крестного и отправиться в длительное путешествие. Написав утешительное письмо в форме сонета родителям и друзьям, я собрал мои сбережения и упаковал в дорожную суму две банки джема Данцелота, каравай хлеба и бутыль с водой.
Драконгор я покинул в предрассветных сумерках, как вор прокрался по пустым переулкам и вздохнул свободно, лишь оказавшись за его стенами. Я шел много дней и останавливался лишь ненадолго, поскольку у меня была цель: попасть в Книгород, чтобы пойти по следу того таинственного писателя, чье искусство подарило мне столько радостей и страданий. По юношескому самомнению я мысленно рисовал себе, как он займет место моего крестного и станет моим наставником. Он уведет меня в те сферы, где рождаются подобные творения. Я понятия не имел, как он выглядит, не знал, как его зовут, не знал даже, жив ли он еще, но был убежден, что обязательно его разыщу. О, бесконечная самоуверенность молодости!
Вот как я попал в Книгород, и теперь стою рядом с вами, мои без страха читающие друзья! И здесь, на границе Города Мечтающих Книг, действительно начинается рассказ.
Город Мечтающих Книг
Когда привыкнешь к исходящей из недр Книгорода вони истлевшей бумаги, когда перетерпишь первые приступы аллергического чиханья, вызванные клубящейся повсюду книжной пылью, и глаза понемногу перестанут слезиться от едкого дыма тысяч дымовых труб — тогда можно, наконец, начать осматривать бесчисленные чудеса города.
В Книгороде более пяти тысяч официально зарегистрированных букинистов и приблизительно десять тысяч полулегальных читален, где помимо книг продают алкогольные напитки и табак, дурманящие травы и эссенции, употребление которых, предположительно, усиливает концентрацию и радость чтения. Едва поддается подсчету число книгонош, торгующих печатным словом во всех его мыслимых формах: с полок на полозьях, с ручных тележек, с тачек и из переметных сум. В Книгороде существует более шестисот издательств, пятьдесят пять типографий, десяток бумажных фабрик и постоянно растущее число мастерских по изготовлению свинцовых литер и типографской краски. Тут есть лавки, предлагающие тысячи всевозможных закладок и экслибрисов, каменотесы, специализирующиеся на подпорках для книг, столярные мастерские и мебельные магазины, полные пюпитров и книжных полок. Тут есть специалисты по оптике, мастерящие на заказ очки и лупы, и на каждом углу — кофейня, обычно с открытым камином и авторскими чтениями круглые сутки.
Я видел бесчисленные пожарные каланчи (в постоянной готовности) со звонкими набатными колоколами над воротами, за которыми ждали запряженные повозки с медными ведрами на крюках. Уже пять раз опустошительные пожары уничтожали десятки кварталов — Книгород считался самым пожароопасным городом континента. Из-за постоянно свистящих по улицам сильных ветров здесь было (смотря по времени года) прохладно, холодно или леденяще, но никогда тепло, вот почему жители и приятели любили сидеть в четырех стенах, усердно топили и — разумеется! — много читали. Вечно пылающие печи в тесном соседстве с древними, легко воспламеняющимися страницами — хронический недуг, который в любую минуту мог обостриться, вылившись в новый огненный столп.
