Мистер убийца - Кунц Дин Рей (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗
– В целом ничего. Был один неприятный момент.
Марти высвободился из ее объятий, чтобы обнять ее. Чувствовать ее близость для него непередаваемое наслаждение. Она такая теплая и крепкая, такая живая.
Неудивительно, что он любит ее еще сильнее, чем тогда, когда они познакомились в колледже. Совместные победы и поражения, годы ежедневной борьбы за место под солнцем были той благодатной почвой, на которой произрастала их любовь.
Однако в это время, когда эталоном красоты является молодость, Марти знает немало парней, которые бы удивились, услышав, что он находит свою жену еще более привлекательной, чем в девятнадцать лет, хотя ей уже тридцать три. Голубизна ее глаз такая же, как тогда, когда он ее встретил впервые; и волосы не стали золотистее, а кожа – более гладкой и упругой. Жизненный опыт, однако, придал глубину ее характеру. Сентиментальная по нынешним меркам, она иногда вся светилась каким-то внутренним светом, как Мадонна на полотнах Рафаэля.
Может быть, он слишком старомоден и романтичен, но он находит ее улыбку и огонек в глазах привлекательней наготы целого взвода девятнадцатилетних девиц.
Он поцеловал ее в лоб. Она спросила:
– Один неприятный момент? Что случилось? Марти еще не решил, должен ли он озадачить ее этими семью потерянными минутами. И вообще, лучше не драматизировать события, забыть этот странный эпизод, повидаться в понедельник с врачом и, может быть, даже пройти небольшое обследование. Если выяснится, что он здоров, то тогда то, что произошло с ним днем в его кабинете, может быть объяснено как некое досадное недоразумение. Ему не хотелось без нужды тревожить Пейдж.
– Ну же? – настаивала она.
Интонация, с которой она произнесла эти два коротеньких слова, не оставляла сомнений в том, что двенадцать лет семейной жизни исключали серьезные секреты, и не важно, какая у всего этого мотивировка.
Марти спросил:
– Ты помнишь Одри Эймс?
– Кого? А, ты имеешь в виду "Одного мертвого священника"?
"Один мертвый священник" – роман Марти, в котором Одри Эймс главная героиня.
– Ты помнишь, какая у нее была проблема? – спросил он.
– Она нашла в стенном шкафу своей прихожей повешенного священника.
– А что еще?
– Что, у нее была еще проблема? По-моему, мертвого священника вполне достаточно. Ты уверен, что не усложняешь сюжеты своих романов?
– Я серьезно, – ответил он, в душе удивляясь тому, что вынужден объяснять жене свои личные проблемы через призму переживаний героини детективного романа, которую он сам и создал.
Неужели разделительная черта между настоящей и выдуманной жизнью так же эфемерна и неясна, как она порой бывает для самого автора? И если это так, то написана ли об этом книга?
Хмурясь, Пейдж размышляла:
– Одри Эймс… А, ты, наверное, говоришь об ее отключках.
– Провалах памяти, – ответил он.
Это состояние описывается в психологии как серьезный случай раздвоения личности, диссоциации. Больной может гулять, посещать различные места, разговаривать с людьми, заниматься разнообразной деятельностью – и при этом казаться абсолютно нормальным. Однако позже, находясь в состоянии затемнения сознания, в каком-то глубоком сне, он не может припомнить ни где он был, ни что он делал. Это может длиться несколько минут, часов или даже дней.
Одри Эймс заболела внезапно, в возрасте тридцати лет. Причиной возникновения болезни могли стать сидящие где-то глубоко в памяти воспоминания детских обид, которые вдруг всплыли более чем через двадцать лет, и она отреагировала на это подобным образом. Она была уверена, что убила священника в состоянии диссоциации, хотя, несомненно, это сделал кто-то другой и просто запихнул его в ее стенной шкаф. Вся эта странная история с убийством уходила, таким образом, корнями в ее детство, в то, что случилось с ней тогда, когда она была маленькой девочкой.
Вместо того чтобы пускать пыль в глаза и заниматься очковтирательством, притворяясь чудаком, и этим зарабатывать себе на жизнь, Марти слыл уравновешенным и спокойным, а его добродушие и веселость напоминали беззаботность и беспечность наркомана, принявшего транквилизаторы. Вероятно, поэтому Пейдж все еще улыбалась ему и никак не хотела воспринимать его слова всерьез.
Она встала на цыпочки, поцеловала его в нос и сказала:
– Ты забыл вынести мусор и теперь собираешься заявить, будто причина этому твой нервный срыв, вызванный давнишними и тщательно скрываемыми тобой обидами, нанесенными тебе в шесть лет. Марти, Марти, как тебе не стыдно. И это при том, что твои родители прекраснейшие люди.
Марти отпустил ее, закрыл глаза и тронул рукой лоб. У него начиналась страшная мигрень.
– Пейдж, я серьезно. Днем, в моем кабинете… в течение семи минут… я знаю, что делал в это время, только потому, что записал все на диктофон. Я ничего не помню. И это страшно. Семь страшных минут.
Он почувствовал, как она напряглась, когда наконец осознала, что муж не шутит. Открыв глаза, он увидел, что игривая улыбка сошла с ее лица.
– Возможно, все объясняется просто, – продолжал он, – и нет причин волноваться. Но я боюсь, Пейдж, я чувствую себя полным идиотом, мне наплевать бы и забыть все это, но я не могу. Я боюсь.
В Канзас-Сити холодный ветер полирует ночь, пока небо не начинает казаться одним сплошным массивом чистого хрусталя, в который вкраплены звезды и за которым начинается огромное пространство темноты.
Под этой бездной воздуха и темноты, внизу, ярким островком выделяется "Блу лайф лаундж", увеселительное заведение с баром и дансингом. Его фасад покрыт блестящими алюминиевыми листами, что делает его похожим на дорожные вагоны-рестораны пятидесятых годов. Манят и зазывают посетителей голубые и зеленые неоновые огни вывески.
Внутри небольшая группа музыкантов взрывает воздух звуками рок-н-ролла последних двадцати лет. Киллер подходит к огромной подкове бара в центре комнаты. Воздух наполнен сигаретным дымом, пивными парами и жаром людских тел.
Типажи посетителей резко отличаются от персонажей традиционных сценок дня Благодарения, заполнивших экраны, в этот праздничный уик-энд. За столиками в основном молодые люди с хриплыми голосами и избытком энергии и тестостерона, не находящих применения. Они кричат, чтобы их услышали сквозь гул музыки, хватают официанток, чтобы привлечь их внимание, гикают и улюлюкают, выражая таким образом свой восторг, когда гитарист делает удачный пассаж.
Их решительный настрой развлечься во что бы то ни стало низводит их инстинкты до уровня инстинктов простейших обитателей животного мира.
Треть мужчин находится в компании молодые жен или подружек со сложными прическами и невообразимым гримом. Они ведут себя так же шумно, как и их мужчины, и потому были бы такими же неуместными у семейного очага, как яркий крикливый попугай у постели умирающей монахини.
Внутри подковы бара располагалась овальная сцена, вся в красных и белых огнях прожекторов, на которой тряслись под музыку две молодые женщины с очень ладными крепкими фигурами. И это у них называлось танцем. На них ковбойские костюмы, которые призваны дразнить и возбуждать, все в бахроме и блестках. Одна из них, снимая с себя верх, сопровождает это свистом и гиком.
Посетители, сидящие на стульях у стойки бара, разного возраста, но все они, в отличие от тех, что за столами, одиноки. Они сидят, молча воззрившись на гладкокожих танцовщиц. Многие сидят, слегка покачиваясь на стульях или задумчиво покачивая головами в такт какой-то иной музыке, не такой зажигательной, как та, которую играли в баре; они похожи на группу морских анемонов, колыхаемых медленным глубоким" течением, в молчаливом ожидании, пока оно принесет им какой-нибудь лакомый кусочек.
Киллер садится на один из двух свободных стульев и заказывает бутылку темного пива у бармена, кулачищами которого можно с легкостью колоть грецкие орехи. Все три бармена – здоровые мускулистые детины, нанятые, без сомнения, за их способности вышибал.
