Песнь Серебряной Плети (СИ) - Ллирска Бранвена (читаем книги онлайн без регистрации .txt) 📗
Первые детские воспоминания у Фэй были куда более ранними, чем у большинства нормальных детей. Поначалу, конечно, смутные и обрывочные, как разноцветные заплаты на сером одеяле небытия. Похожие на бессвязные сновидения — но Фэй готова была поклясться, что снами они не были! В одном из них — пожалуй, самом первом — бесцветный сумрак распахивался и она видела свет. Свет столь яркий, величественный и прекрасный, что, будь она по-настоящему религиозна, в своей взрослой жизни наверняка истолковала бы это как видение Бога. А еще свет был звуком. Пением. Пением столь невыразимо чудесным, что, читая Толкина, Фэй все время думала, что слышала тогда саму Айнулиндалэ, великую Музыку Айнур, музыку творения. А еще звук был образом. Радугой в крохотной капельке росы. Только радуга эта была не семицветной, как всякая обычная радуга — в ней были тысячи цветов и оттенков, и все они сияли и пели одновременно. А потом волшебство исчезло, и мир стал черно-белым.
Следующим по порядку эпизодом, отпечатавшимся в памяти Фэй, был уже тот, где отчаянно пахло формалином, коридоры, выкрашенные в однотонный бледно-голубой цвет, бесконечно тянулись, и чьи-то холодные шершавые руки — чужие руки, она чуяла это нутром! — крепко держали ее. Потом из мокрого тумана вынырнул полосатый пикап — бело-зеленый, со смешными желтыми колесами — и Фэй оказалась внутри. В узком салоне жались друг другу три пассажира: молодая красивая женщина, похожая на индейскую скво, какими их рисуют на открытках с волками, непременно в бусах и с перьями в волосах, круглолицый, немного нервный мужчина за рулем, коротко стриженный, пшенично-рыжий и с едва заметной сединой на висках, и третья, та, что держит ее, Фэй, на руках, и потому ее лица она не видит. Но это бабушка. Потом она будет удивленно улыбаться и недоверчиво качать головой, когда Фэй расскажет ей об этой давней утренней поездке «в тесноте, да не в обиде». Фэй не могла помнить этого. Пикап разбился, когда ей было всего шесть или семь месяцев. Но она помнила. И поющую радугу помнила тоже.
Все куда проще, малышка. Твое незрелое и восприимчивое детское сознание истолковало обычную картину солнечного утра как нечто в высшей степени сверхъестественное. Ну не думаешь же ты в самом деле, что видела «волшебную страну»? Сказочный Фейриленд? Опомнись, Мелани Риан Флетчер, ты же взрослая образованная женщина, преподаватель долбанного Северо-Западного университета! И тебе, между прочим, завтра в девять читать лекцию о латенской культуре старшекурсникам. Хороша же ты будешь, если проспишь!
Фэй окинула взглядом гостиную. Пепельницу жаль. И ведь не склеишь теперь. Вот бы прошептать заклинание — и все осколки собрались воедино! А еще бы так с разбитыми мечтами… Она присела на корточки и принялась безнадежно собирать черепки в ладонь. Потом отнесла свой урожай на кухню и безжалостно выбросила в мусорное ведро.
Она заметила, что порезалась только когда кровь начала капать на пол алыми пятнышками. Ну вот не было печали! Теперь идти искать какой-нибудь бинт или пластырь, не пачкать же постель. Вот почему если не везет, то уже сразу по всем фронтам? Как проклятье какое-то. Может быть…
Фэй не успела решить, что именно «может быть», а чего не может. Потому что в этот самый момент нечто чужое, могучее и темное ворвалось в ее сознание, точно петля индейского лассо захлестнулась на шее вольного мустанга, беспечно скакавшего по прериям. Точно длинный кинжал ассасина вошел в спину прямо из пустой и безопасной темноты. Так же холодно, жестоко и сокрушительно. Боль, по началу немая и безликая, стальным объятием сдавила голову, расплавленным оловом обожгла легкие, шипами «железной девы» пронзила все тело. А потом боль начала говорить. Гудеть в мозгу невнятным рокотом, от которого сердце холодело и останавливалось. Но не монотонно и непрерывно, а точно сплетая некий чудовищный, гипнотизирующий мотив. Затем интонации поползли вверх, стали складываться в неясные фразы, злые и хлесткие, как удары бича. Одна за другой они ужом, жадным до Меда Поэзии, проползали прямиком в подсознание, резали, рвали его зубами и пролитой кровью чертили образы — то видимые и осязаемые, то странные и далекие.
Что-то похожее уже случалось с ней раньше. Лет шесть или семь назад, когда она вдруг подсела на антидепрессанты. Но тогда неясный гул был похож на приглушенную, прерываемую визгом помех радиопередачу, или пущенную задом наперед магнитную пленку, хаотично искромсанную и небрежно скленную наспех. И все же Фэй узнавала тот же тембр, ту же угнетающую, вывернутую наизнанку мелодию. Какого черта? Она ведь ничего не принимала. Даже не ужинала, и… И кофе этому помешанному варила только на одного, так что подсыпать ей ничего не могли. Вернее, варила-то и себе, но пить не стала. Так и стоит, стынет. Сигареты? Фэй лихорадочно вспоминала, цепляясь пальцами за край кухонной мойки. Извилистый багровый ручеек стекал в сливное отверстие, точно прочерченная на стальном ландшафте Рио Тинто в миниатюре. Сигареты… Не было ли в них чего необычного? Вид, запах, вкус… Но нет, кажется нет… Та самая вчерашняя пачка, с надорванным верхним клапаном. Хотя, подложить сигаретку с «травой», наверное, дело недолгое, а? Но кому бы это понадобилось? И когда, если они все время лежали за монитором, придавленные четвертым томом «Сравнительных жизнеописаний» Плутарха? Да и что она, запаха «травы» не знает, в самом деле?
Но что же с ней творится-то? Нервный срыв? Острая реакция на стресс? Что-то похуже? Нужно… Где же она бросила телефон? В спальной? В прихожей? Нужно кому-то позвонить. Девять один один, или что-то такое. Сказать, что у нее… приступ… Нет, для начала нужно хотя бы сесть. А лучше даже лечь…
Тем временем голос в ее мозгу все больше обретал очертания и наконец сделался полностью отчетливым, а язык — смутно знакомым. Ирландский? Нет, скорее, какой-то странный диалект древнеирландского. Сознание продолжало кровоточить, растекаясь по паркету багровыми пятнами, забиваясь в узкие щели между желто-коричневыми досками. Слова, похожие на ряженых, гарцующих по улицам распятого на крестах автостоянок города, в шубах наизнанку, с длинными шестами и шипящими погремушками, в рогатых масках с гротескно оскаленной пастью, еще какое-то время лязгали, точно ржавые стальные капканы — теперь уже снаружи, где-то в самих стенах, потолке, наэлектризованном воздухе. Но, прежде, чем Фэй все же начала различать их настоящие лица под звериными мордами, ее потусторонний собеседник, с ощутимой брезгливостью в тоне, перешел на британский английский:
— Отвечай, когда тебя спрашивают!
«Если это и безумие, то в своем роде последовательное», — промелькнуло в голове Фэй. Отвечать что? Я не знаю вопроса.
Разъяренная волна фантомного цунами, шипя, будто исполинский дракон, оторвала ее от скользкой раковины, опрокинула навзничь, и, швыряя, как бумажный кораблик, протянула по полу до самого окна. Вслед полетели брошенные чайные пакетики, немытая чашка, блюдце с недоеденными шоколадными маффинами, солонка, короткий кухонный нож… Кто тут шутил про полтергейста?
— Какой язык ты понимаешь, грязное ничтожество?
Вездесущий голос, казалось, сплюнул и проговорил что-то на третьем языке, теперь уже больше похожем на старонорвежский, или, может быть, исландский. Не дождавшись ответа и на этот раз, незримая Госпожа Боли вновь взялась за свои клинки. Фэй завопила. Казалось, кожу срывают с тела клочьями.
— Так понятнее? Или еще раз объяснить?
Фэй облизнула сухим языком запекшиеся губы, чувствуя привкус крови во рту:
— Не… на… до, — по слогам выдавила из дрожащих голосовых связок она.
Да что же это за хрень такая? Новый вирус? Кошмарный сон? Психотронное оружие? На руинах здравого смысла вопили и брыкались последние выжившие способности к критическому мышлению.
— Где он??? — рокотом лавины хлынуло в уши. Так, словно взбешенный до предела собеседник хотел вдавить, впечатать в Фэй каждое слово, выжечь клеймом на лбу, как беглому рабу, хозяйской скотине.
— К… то?
