Пенталогия «Хвак» - Санчес О. "О'Санчес" (читать книги регистрация TXT) 📗
— Вода есть? Молоко скисшее?
— И то, и другое. Прикажете подать?
— Да, сюда, прямо на улицу, под зонтик. И себе налейте стаканчик вашего самого лучшего вина, если вы не против беседы, конечно?
— Безусловно! Я молнией, туда и обратно! Бегу… И… уточку прикажете?
— Прикажу. А пока рыбца. Маленького. И водички с ледника.
Как ни летал хозяин молнией, готовя для гостя холодное скисшее молоко и рыбца, однако Лин успел за это время расседлать Чернику, дать наставления трактирному служке и наперед, для устойчивой памяти, натрепать как следует чешуйчатое ухо.
— Смотри у меня… рассержусь.
Вроде бы проникся Гвоздик, но пасть все равно легкомысленно распахнута от уха до уха. Каждый клык — в мизинец. Непривычных, мирных людей это несколько пугает, но уж тут ничего не поделаешь: если Гвоздику и улыбаться запретить — что это будет за жизнь у бедного зайчика?
Лин сидел в тени зонтика и покорно пил теплое, отвратительное на вкус, свернувшееся молоко. Зиэль мигом бы надел кувшин со всем содержимым на голову трактирщику, но Лину эта грубость претила, он не мог себя заставить даже выговор сделать хозяину… У, морда плутовская!.. Но это не Мусиль, увы. Лин одновременно испытывал облегчение от несостоявшейся встречи со своим бывшим хозяином и сожаление, что все в его прошлом пристанище поменялось… Никого из прежних: ни Мусиля, ни Уму…
Хозяин трактира, преувеличенно почтительно примостившийся на табуретке напротив Лина, поведал, что они с женой купили трактир четыре года назад, а прежний хозяин — «да, точно, кругленький такой, с лысиной…» — ушел в город, вместе со стариком, его родственником. И еще он сообщил, что никакой такой старухи служанки не было, и что глухонемого слугу задавило кипарисом позапрошлой осенью… «Во-он там, за дорогой…»
Вот оно что…
— Наверное… Видать, те, кто мне рассказывал — давно здесь гостили, при прежнем трактирщике еще. Как нафы, не беспокоят?
— Нафы??? В наших краях о них и не слыхивали никогда. Я вас уверяю! Но колодцы чистые, вода свежая. Значит, живут как-то.
Нет, по-другому представлял Лин свою побывку здесь, в трактире «Побережье»… Куда теперь подарки девать? Луню — новый нож на кухню, Мошке — мягкий кожаный кошелек с серебряной мелочью, Уму — шапку… А Мусилю — нарочно ничего! Обойдется! Вернее, обошелся бы без подарка… теперь уж так придется раздать, кому ни попадя, не с собой же обратно везти…
— Уберите эту дрянь, не могу ее пить больше. Я воду спрашивал. Вода у вас тоже теплая?
Хозяин заверил, что вода у него чистая и холодная и что он именно для молодого господина поставил дополнительный запасец на ледник… А к завтрему и молоко подкиснет свежее, неиспорченное.
— Хорошо. Так, где утка-то?
— Готовится. Уже готовится, но надобно время, чтобы она потомилась и дошла до полного своего вкуса… Может, изволите пока прилечь, комната прибрана? А… песик… с вами будет ночевать или на дворе? Я к чему: ну, мало ли, во дворе по ночному делу кто из слуг, или мы с женой…
— У меня в комнате будет ночевать, только он не песик, а охи-охи.
— Да уж видно… Ох, и красавец! И жрет, небось, много?
— Меньше, чем тургун. Я пойду пока на бережок, там, на песочке посижу.
Хозяин охотно захехекал шутке нового приезжего — сразу видно по манере держаться, что из переодетых благородных, наверняка на свидание ездил с какой-нибудь… Из молодых, да ранний. Но только с этаким-то чудищем у стремени разве укроешься от глаз людских? Выследят все кому ни лень, и собственные родители, и родственники его дамы… Но это их дела, господские, простым людям чуждые, совсем не нужные.
— Так я вам креслице и зонтик сейчас переставлю. А откуда вы знаете, что в той стороне песчаный, а не каменный бережок?
— Догадался. Переставляй, а я пока в конюшню загляну, как там Черника моя устроена?
Хозяин убежал с нетронутой кружкой вина в руках: вино обратно в кувшин, а счет за него — в общий счет, так уж полагается у рачительных хозяев.
Доспехи у Лина весьма надежные, но простенькие: кожаная сплошная рубашка с широким воротом, с вшитыми в нее металлическими бляхами, легкий шлем, который прямо на шапку надевается. Боевой стрелы, секиры и меча такой не отразит, но случайный удар по голове — смягчит, а то и вовсе погасит. Легкий походный лук, небольшая секира… Все для необременительного и относительно безопасного путешествия, но вот меч — настоящий, полновесный, подобранный Лину по руке. Этим мечом Лин с одинаковой ловкостью разрубает летящий дубовый лист и пополам перерубает тушку небольшого оленя. Нет. То есть, да: пояс с ножами он на себе оставит, а вся остальная сбруя пусть в комнате лежит: мирное же время, посреди Империи, забияк поблизости не видать, обе пары постояльцев — люди скромные и пожилые… Что же он будет как вьючный мул железо туда-сюда таскать?
— Все, Гвоздишка, устроились, вот теперь можно к морю! Шагом, а не прыжками, шагом!
Очень тепло на берегу, даже легкое марево струится от песка, но все-таки не знойно, это еще не лето в разгаре. Холодна, небось, водица морская для изнеженных местных жителей, но Лин пришел с дремучих югов, где все зиму лед по воде, где сугробы выше дома вырастают… ненадолго, правда… Конечно, он искупается, он не трус, а суровый и закаленный воин. Голышом, кого стесняться?
Сказано — сделано: Лин проворно забежал в воду по плечи и окунулся, смыл с себя страх перед холодом… Ффуу-ух! Хорошо! Теперь можно и поплавать! Гвоздик, осторожнее…
Но Гвоздик, вопреки опасениям Лина, не собирался давиться соленой влагой — только раз принял ее на язык и захлопнул пасть понадежнее. И маленькая голова на конце хвоста словно всегда знала, что делать: роток на замок, глаза прижмурены! Гвоздик великолепный пловец и ныряльщик, и соленая вода ничуть его не смутила.
Радость — это радость, но и осторожность никто не отменял: Лин поплавал вдоль берега, на глубину уплывать не собираясь, мало ли… И все, и на берег, греться под солнышком, потом еще искупается. Да, вода, попавшая в рот и в нос — именно та самая вода, которую он запомнил с детства, океан — единственный на свете не изменился за эти бесконечные пять лет… Ого!.. Только что Лин подумал об акулах — как вот она, припожаловала, плавник меж волн движется. Далекий детский страх выпрыгнул из сердца, ледяным холодом сковал челюсти, непреодолимо хотелось отвернуться, чтобы не видеть в волнах зловещий черный треугольник… И к берегу-то как близко… Лин попробовал вытираться дальше, как ни в чем не бывало. Ничего, ничего, акула на песок не полезет… Незачем бояться… Гвоздик!!!
Оказалось, все-таки, что и у охи-охи память долгая, не хуже, чем у людей: Гвоздик сначала прыгнул, а коротко взревел уже в полете. Четырнадцать локтей расстояния преодолел он в чудовищном прыжке и упал прямо на акулью спину. Взметнулся столб белых брызг, и вода забурлила, все в кровавых лентах… Сказано ведь старшими: душа воина в мече его, в секире его, в доблести его, в умении побеждать! Но одной доблести мало против акулы или волка, оружие надобно… А оружие в комнате лежит, ибо Лину лениво показалось — на себе таскать… ну а как же: наставник Снег далеко, Зиэль еще дальше, некому спрос предъявить за лень и глупость…
Лин метнулся к одежде, выхватил швыряльные ножи с пояса, совершенно бестолковые здесь, и с ними наперевес бросился в воду: пусть он сам погибнет, за оплошность свою, но Гвоздика в беде не бросит… И уже по пояс в воду забежал Лин, вот прямо перед ним, в трех локтях, вынырнула оскаленная морда Гвоздика… и опять нырнула, и опять вынырнула, но уже вплотную. Когтистые лапы с размаху упали на плечи юноше, однако даже царапинки не оставили — успели втянуться когти. А язык — наоборот — выскочил из-за зубов и словно мокрым шершавым блином по щеке!
— Гвоздик! — Лин попытался заглянуть туда, за спину охи-охи… Ничего не видно, только язык по глазам шлепает… И не отмахнуться, с ножами-то в руках. — Гвоздик! На берег, скорее, скорее…
Гвоздик не против и на берег… Отсюда уже, с берега, взобравшись на прибрежный валун, чтобы четче видеть, рассмотрел Лин, что на прибрежном дне, в кровавой мути вяло шевелится истерзанное тело огромной рыбины… Если с поправкой на искажения в воде… локтей под десять длиною.
