Пилигримы - Шведов Сергей Владимирович (прочитать книгу TXT) 📗
– Чудовищно! – процедил сквозь зубы барон.
– Просто Раймунд де Пуатье оказался более расторопным и беспринципным человеком, чем ты, Лоррен. Мой тебе совет, учти это на будущее.
– Но это же распутство!
– Это политика, Симон. Думаю, Гвидо де Раш-Русильон далеко не случайно оказался в постели Марии Тулузской. Он ведь племянник Венсана де Лузарша, коннетабля графства Триполи, на которое Альфонс-Иордан положил глаз. Теперь его замыслы наверняка известны Венсану и Филиппу, которые сумеют, надо полагать, принять меры по обузданию неуемных притязаний герцога Тулузского.
– Я встречался с Альфонсом-Иорданом и обещал ему поддержку не только свою, но и Рожера Сицилийского. Герцог полон надежд.
– Теперь, благородный Симон, тебе придется эти надежды слегка охладить, – усмехнулся Лаваль. – Объясни герцогу, насколько коварны его враги и посоветуй обратиться за помощью к Людовику Французскому.
– Герцог сделал это и без моего совета, – вздохнул Лоррен. – Король ответил уклончиво, ему явно не хочется ссорится с теткой Сесилией. Кроме того, Людовик получил письма от Конрада Гогенштауфена и его племянника Фридриха. Оба они собираются прибыть в Антиохию, насколько я понял. Кроме того, Фридрих просит короля помочь ему в поимке человека с седой прядью на лбу. Хотелось бы знать, благородный Герхард, чем же ты так огорчил герцога Швабского, что он объявил на тебя охоту по всей Святой Земле.
– Глупая история, – поморщился Лаваль. – Меня оклеветали враги. В Константинополе я постараюсь встретиться с благородным Фридрихом, чтобы уладить наши с ним разногласия.
– А что ты посоветуешь сделать мне? – спросил с усмешкой Лоррен. – Сообщить королю о похождениях французских дам?
– Не уверен, что это произведет на него большое впечатление, хотя сожаление он, конечно, выразит.
– Я тоже так думаю, – кивнул барон.
– Тебе придется установить имя любовника королевы, Симон, и бросить тень на репутацию Элеоноры.
– Ты задаешь мне трудную задачу, Герхард.
– У тебя будут два очень ревностных союзника, Лоррен, – улыбнулся Лаваль. – Герцоги Тулузский и Бульонский. Последний, по слухам, страшно ревнив. Объясни им, что к блуду их жен подталкивает именно Элеонора и что ее разоблачение – долг чести каждого порядочного человека. Я не могу утверждать, что королева бывает в таинственной усадьбе, где мы так неудачно поохотились сегодня ночью, возможно, она принимает любовника во дворце. Кому он, кстати, принадлежит?
– Филиппу де Руси.
– Проклятье, – хлопнул себя ладонью по лбу Герхард. – Как же я сразу не догадался. Филипп знает в своем доме все входы и выходы. Он либо сам является любовником королевы, либо помогает ей в поисках достойных молодцов.
– В таком случае я, кажется, могу назвать тебе избранника королевы, – задумчиво проговорил Лоррен. – Скорее всего, это Глеб де Гаст. Еще один «скиф», которого Филипп привез на нашу голову.
– Почему ты так решил? – насторожился Герхард.
– Во-первых, он красавец, а во-вторых, чужак. Связь с ним не налагает на Элеонору никаких обязательств по возвращении домой. А ведь фавориты, как ты знаешь, редко бывают бескорыстными. К тому же благородный Глеб еще ни разу не покидал Антиохию, в отличие от Филиппа, а ведь у Гаста много родственников в графстве. В частности он мог бы навестить хотя бы своего родного брата Драгана. Однако Глеб не делает этого, значит, его что-то держит в Антиохии.
– Ты меня удивил, Симон, – покачал головой Герхард. – Я еще не встречал столь умного и проницательного человека. Не сходя с места, ты разгадал загадку, над которой я бьюсь уже не первый день.
– Я помню о своих обязательствах, шевалье де Лаваль.
– Я о своих тоже не забываю, – с полуслова понял союзника Герхард. – Сегодня же я отплываю в Константинополь. И обещаю тебе, что король Конрад отправится прямо в Иерусалим, минуя Антиохию, погрязшую в интригах и разврате.
– Бог в помощь, шевалье.
Глава 3 Покушение.
К своему немалому удивлению, благородный Конрад нашел в императоре Мануиле искусного лекаря не только душевных, но и телесных ран. Коронованный собрат лично взялся лечить германского короля и в течение двух недель добился потрясающих успехов. Конрад, уже успевший составить завещание, почувствовал прилив сил и жажду деятельности. Перемены, произошедшие в короле, были отмечены всеми алеманами, но если сторонники Гогенштауфенов откликнулись на выздоровления короля ликованием, то среди соратников Вельфа Брауншвейгского воцарилось откровенное уныние. Маркиз Одоакр фон Вальхайм настоятельно советовал герцогу возвратиться в Германию и поспорить за власть с сыном Конрада юным Генрихом. Тем более что значительная часть германских крестоносцев уже покинули Византию, ссылаясь на полученные раны. Увы, такой исход был абсолютно неприемлем для герцога Брауншвейгского, на что и указал без обиняков епископ Теодовит. Вельф не получил в несчастливой для германцев битве под Дорилеем ни единой царапины, а потому не мог считать свой долг крестоносца исполненным. Его преждевременное возвращение в Европу многие христолюбивые мужи сочли бы постыдным бегством, что не добавило бы ему популярности среди сторонников. Не говоря уже о противниках и без того обвинявших Вельфа в трусости и даже в предательстве. Вряд ли папа Евгений при столь сомнительных обстоятельствах выразит герцогу поддержку, скорее он встанет на сторону юного Генриха, замещающего своего преданного святому делу отца. А Конрад, судя по всему, вовсе не собирался возвращаться домой. Более того он становился день ото дня все воинственнее, и уже готовился разделить с Людовиком Французским тяготы нового похода. Долг христианина, да и просто здравый смысл, не оставляли Вельфу другого пути, как только отправиться вслед за королем, жаждущим смыть с себя позор неудачи под Дорилеем. К сожалению, у маркиза фон Вальхайма не нашлось под рукой аргументов, чтобы опрокинуть доводы красноречивого папского легата. Герцог Вельф так и остался в Константинополе в качестве нежеланного гостя императора Мануила. И пока швабы купались в византийской роскоши, чуть ли не ежедневно получая подарки от басилевса и местных вельмож, брауншвейгцам оставалось только скрипеть зубами да пить кислое вино в местных трактирах. Хитрые византийцы почти сразу же провели невидимую глазу межу между сторонниками Гогенштауфенов и Вельфов. Последним хоть и предоставили крышу над головой, но далеко не во дворцах. А простые сержанты и вовсе ютились по постоялым дворам. Вальхайм впал в уныние и уже подумывал о бегстве в родные земли, когда судьба вдруг улыбнулась ему толстыми губами шевалье де Лаваля. Герхард подсел за столик маркиза столь неожиданно, что Одоакр, не жаждавший общения с местной публикой, даже вздрогнул от возмущения.
– А я думал, что тебя уже повесили, шевалье, – криво усмехнулся маркиз в ответ на приветствие старого знакомого.
В трактире дядюшки Аристарха посетителей становилось все больше, поскольку приближался роковой для всех любителей выпить час. В Константинополе действовал драконовский, по мнению алеманов, закон, запрещающий продажу вина после восьми часов вечера. Маркиз собирался выпить последнюю кружку пойла и отправиться в дом местного торговца, куда наглые греки определили на постой одного из самых знатных вельмож Европы.
– А ты, я вижу, преуспел, благородный Герхард, – криво усмехнулся Одоакр, оглядывая облаченного в парчу собеседника. – В трактире дядюшки Аристарха такие гости редкость.
Сам маркиз потерял в несчастливой битве при Дорилее почти всех своих сержантов. Не говоря уже об имуществе, пропавшем вместе с обозом. Ему удалось занять у местных пауков небольшую сумму денег, под такой высокий процент, что впору было лезть в петлю.
– Я готов ссудить тебе небольшую сумму, маркиз, – любезно предложил Герхард, критически оглядывая гамбезон собеседника.
– Сколько? – холодно спросил Одоакр.
– Тысяча денариев.
Маркиз похлопал тяжелой ладонью по сумке, висевшей у пояса, где хранилось все его богатство, состоящее из десятка серебряных марок, двух денариев и пяти оболов. На неделю этих денег должно было хватить, а дальше ему ничего другого не оставалось, как отправить единственного своего сержанта на паперть, просить подаяние у местных доброхотов.
