Запретная Магия - Уэллс Энгус (библиотека книг .TXT) 📗
— Ты говорил, что ты асифец, — пробормотал Каландрилл в темноту. — Насколько я знаю, у вас пять племен.
— Асифы, лыкарды, валаны, хелимы и йеллейцы, — перечислил Брахт. — Асифы выращивают самых лучших коней и прекрасных воинов.
— Вы воюете с лыкардами? — спросил Каландрилл.
— Когда я уходил, мы ни с кем не воевали, — ответил Брахт. — А что?
— Когда я предложил вернуться из Гессифа через Геффский перевал, ты сказал, что лыкарды — ваши враги.
Брахт рассмеялся.
— Мои; впрочем, и в Асифе меня не очень-то жалуют.
— Что ты натворил?
Последовало долгое молчание, потом керниец сказал:
— Это слишком личное.
Каландрилл нахмурился, но не стал расспрашивать дальше, поняв, что Брахт не расположен распространяться на эту тему. Поэтому он спросил:
— Ты был воином?
— Мы все воины, — сказал Брахт. — Временами кланы начинают воевать друг с другом, а временами мы воруем друг у друга лошадей. Так живут в Куан-на'Форе; а временами джессериты пересекают Кесс-Имбрун и приходят к нам с войной.
— Странно, что в Керне — в Куан-на'Форе, — поправился Каландрилл, — вы поклоняетесь дереву, хотя занимаетесь выращиванием прекрасных лошадей, а джессериты поклоняются Горулу.
— Богу лошадей? — опять презрительно хмыкнул Брахт. — Джессериты — странные люди. Говорят, что они боготворят лошадь потому, что спариваются с ней, но я в это не верю. Мы поклоняемся Ахрду, потому что мы всегда ему поклонялись.
Он сонно зевнул. Каландрилл спросил:
— Ты воевал с ними?
— Да, несколько раз, — ответил Брахт. — Временами они почему-то пересекают Кесс-Имбрун за нашими лошадьми и женщинами, и тогда мы собираемся, чтобы прогнать их. Или покормить ими воронов. Но это так, мелкие стычки. С тех пор как верховный хан Тейоваль попытался завоевать нас — а это было еще во времена моего деда, — мы не вели крупных войн. Хан тогда привел целую армию через перевал и все грозился сжечь Куан-на'Дру и Ахрда вместе с ним. Тогда все кланы послали своих воинов, и мы разгромили армию джессеритов. Старики говорят, что это была великая битва и река на перевале была красной от крови джессеритов. А вороны тогда так растолстели, что не могли летать.
Койка под Брахтом заскрипела, он опять зевнул. Каландрилл не понимал, как можно спать в такой ситуаций сам он так нервничал, что даже и не думал о сне. Каландрилл спросил:
— Ты когда-нибудь любил?
Брахт вздохнул и сказал:
— Ты все еще вспоминаешь свою Надаму?
Каландрилл замолчал, сбитый с толку. Вопрос этот как-то сам напросился ему на ум, и он не мог бы сказать, почему задал его. Только теперь он вдруг сообразил, что не думал о Надаме с… Когда это он думал о ней в последний раз? Когда они встретили биаха? Или в снах, по дороге в Альдарин? Он сказал:
— Нет.
— Мне кажется, что однажды я действительно был влюблен, — сказал Брахт. — Но… кое-что произошло.
Голос у него дрогнул, и Каландрилл понял, что затронул еще одну запретную тему.
— Я думаю, — сказал он, — что я уже смирился с тем, что потерял Надаму. Теперь она, наверное, замужем за Тобиасом; уж по крайней мере они поженятся к тому времени, когда я вернусь.
Если я вернусь…
Каландрилл сам удивился тому, что сказал, и тому, что при этом нож не повернулся у него в сердце. Боль, которую раньше он постоянно чувствовал, думая о Надаме, притупилась; грозящая опасность и возможная смерть словно бы затянули его рану. Он попытался представить себе лицо Надамы, но образ ее был каким-то расплывчатым, словно время и расстояние вытравили его из памяти. Он чувствовал, что с плеч его свалился какой-то груз, что душа его освободилась, и он даже рассмеялся.
— Отлично, — сказал Брахт.
— Ага, — согласился Каландрилл, — отлично.
— Так что давай-ка спать, — предложил керниец. Каландрилл кивнул в темноте; Брахт перевернулся на другой бок, и койка под ним заскрипела. Через иллюминатор слышался ровный успокаивающий плеск волн о корпус судна и равномерное негромкое поскрипывание мачт. Каландрилл закрыл глаза.
Во сне он опять оказался на палубе «Морского плясуна», солнце ярко светило ему в лицо, ветер стих и едва-едва давал о себе знать, шелестя опавшими, как мокрые простыни, парусами. Вокруг сверкали воды Узкого моря, гладкие, как запруда у мельницы; команда проходит мимо, словно не видя его. Рахамман эк'Джемм стоит за штурвалом, Брахт рядом с ним. Руки его связаны, и, когда Каландрилл позвал его, наемник словно и не услышал — он не сводил глаз с черного судна, которое приближалось и приближалось к ним с каждым взмахом огромных черных весел, беззвучно разрезавших волны. На носу корабля — фигура в черном плаще, одной рукой поглаживающая голову дракона. Корабль подошел к ним с борта, и черная фигура прыгнула на палубу «Морского плясуна». Каландрилл не видел его лица. Он поманил эк'Джемма, и капитан кивнул, подтолкнув Брахта к трапу. Фигура в черном плаще возвышалась над кернийцем, его продолжали грубо подталкивать вперед, затем тот, в черном плаще, протянул руку и схватил Брахта за талию и поднял в воздух. Когда это чудовище подняло кернийца и стало поворачиваться к лееру, Каландрилл бросился вперед, но ноги у него были как ватные, и доски палубы словно проваливались под ним. Он закричал, но никто не услышал его крика, и ему оставалось только смотреть, как его товарища перебросили через борт на палубу преследовавшего их корабля, который вдруг превратился в огромного черного дракона с разверстой пастью, утыканной страшными зубами, в которую и летел Брахт. Каландрилл опять закричал, и на сей раз черная фигура повернулась к нему, и он разглядел красные, горевшие, будто факелы, в тумане глаза. Он попытался вытащить меч, но его заклинило, да и сам он словно прирос к палубе. Огромная устрашающая фигура подошла к нему, он беспомощно поднял руки, и пальцы, как стальные когти, впились ему в запястья и подняли его в воздух, как только что Брахта… Кто-то сказал:
— Это просто сон! Каландрилл, это просто сон!
И чьи-то руки прижали его к койке.
Он открыл глаза и увидел кернийца, склонившегося над ним, — от него пахло снадобьем эк'Джемма.
— Дера! — пробормотал Каландрилл, вытирая пот со лба. — а мне показалось…
Он замотал головой, сон отступил и как-то сразу потускнел, как туман, растаявший над гаванью Альдарина, когда они отплывали. Он попытался удержать кошмарные видения, но они все растворялись и растворялись.
Брахт отпустил его руки и кивнул на иллюминатор.
— Похоже, пора готовиться.
Он придвинулся к иллюминатору и прищурился от яркого солнца и даже застонал. Судно было совсем рядом по правому борту, паруса убраны, а огромные весла отбивали страшный ритм на гладкой коже моря. Он видел носовую фигуру. Видел выпуклые красные глаза и раздутые ноздри, вырезанные из дерева и выкрашенные в белое клыки и извивающийся кровавый язык меж черных губ. Круглые щиты, разукрашенные немыслимыми узорами, прикрывали весь фальшборт, а между гребцами стояли лучники со стрелами, уже вложенными в луки. Наверху что-то произошло, раздался какой-то дребезжащий звук, и стрела вдруг разорвала утренний воздух, с плеском упав около левого борта военного корабля.
— Эк'Джемм стреляет из арбалета! — воскликнул Каландрилл. — Он все-таки решился!
— Я, пожалуй, недооценил его, — сказал Брахт. — Может, если это просто пираты, его стрелы отпугнут их.
Вторая стрела упала приблизительно там же, где и первая, и военный корабль резко лег на правый борт, пытаясь обойти «Морского плясуна» с кормы, — на такой быстрый маневр их большое судно было неспособно. Лучники подняли луки. Стрелы, как черные черточки, прочертили голубое небо. Кто-то вскрикнул, как чайка, и судно-преследователь пропало из виду.
Дверь их каюты вдруг открылась, и в проеме появилась неуклюжая фигура матроса с абордажной саблей в руках. За ним стояло еще трое: надежда испарилась.
— Наверх! Быстро!
Матрос с поднятой саблей отступил в сторону. В переводе не было нужды. Брахт взглянул на Каландрилла, и тот улыбнулся.
