Слепой боец - Горишняя Юлия (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .TXT) 📗
— Трубку они не поймают, — спокойно сказал Йиррин. — А вообще-то, — качнул он головой, — капитана на них нет, что верно, то верно.
Исполняющий свой долг приказчик закричал опять, даже выбежал на улицу, осторожно (очень осторожно) пытаясь ухватить их за кушаки. Кончилось дело тем, что Йиррин все-таки купил в его лавке расписную шкатулку. Лаковую. Для Кетиль. Купить две сразу было бы дешевле, но Гэвин отказался наотрез. Шкатулка пахла так же, как час назад ширмы в «комнате чтений об увлекательном» жены начальника порта, и сама эта женщина тоже пахла каким-то лаком, непостижимо почему. У нее была блестящая прическа, а губы узкие, очень темные, будто застывшая кровь, потом оказалось, что это краска. От вкуса этой краски Гэвину все еще было муторно, а может быть, муторно было от съеденного за обедом у начальника порта. Блюда там были такие… но ведь не мог же он показать, что не знает, какое это мясо и мясо ли вообще, и как за него взяться. Что за обычай у них дурацкий — есть среди дня? Хорошо хоть при женщинах у них в приличных домах напиваться не принято.
И хорошо, что вкус краски отрезвил его вовремя. Вряд ли она поняла бы что-нибудь, а ведь слышала — наверняка слышала! — о свадьбе Канмели. «Извини, госпожа, но я не собираюсь портить свою Защиту», — вот это она поняла. «О-о. Но я ведь не буду колдовать против тебя, я не сильна в таком колдовстве…» «Какой забавный дикарь», — подумала она, но Гэвин этого не знал. — И совсем не опасный, — думала она дальше. — Да, пожалуй, это и впрямь было бы не очень интересно».
Приказчик, проводив «мореглазых» преувеличенно учтивыми (очень преувеличенно) поклонами, в избытке чувств остановился возле своего друга, такого же, как и он, молодого приказчика-хейлата из соседней лавки, что тоже пытался уговорить их на какую-никакую покупку, но меньше преуспел. Глядя, как спускаются по пыльной выщербленной улице две фигуры, одна в алом п. чаще, другая в зеленом, блестя золотом мечей и оплечий, — тот проговорил:
— Ну и ну. Так прямо и ходят по городу. Как люди. А послушаешь, что они в Чьянвене натворили… Ну и ну.
Улицы здесь, наверху, были почти пустыми, но это потому, что весь парод сбежался к порту, поглазеть.
Среди других новостей, услышанных Гэвином на обеде у начальника порта Тель-Кирията, как всегда полного новостей, была и такая: Зилет Бираг все еще держит осаду на монском монастыре.
Хранитель Кораблей великого города Хиджары якобы сказал: «В Гийт-Чанта-Гийт бродит Канмели Гэвин, и все мои корабли будут провожать хиджарские торговые караваны, а монахам пусть помогает их святой покровитель, если он и впрямь святой». А больше в этих краях не было тогда силы, которая пыталась бы навести порядок в чужих водах, хватит и своих. Но святой покровитель острова Мона, как видно, действительно помогал, потому что монахи и их ратники держались и даже отбили еще один штурм.
Зилет взял их в осаду по всем правилам. Среди капитанов, пошедших с ним, был один — по имени Толдейг, сын Толда, — которому случалось служить в войске гезитского князя, и во время войны Гезита с Аршебом на осаде Конаберы ему порядочно пришлось иметь дела с осадными машинами. Поэтому для такого похода он разыскал нужного человека на острове Гарз (где можно найти, если поискать, все, что угодно) и приволок его к Бирагу, выговорив себе за это в походе особые права. Человек, найденный им, выплывая временами из дыма арьяка, способен был говорить и давать указания, если от него потребуют, и даже яснее и точней, чем будь он в здравом рассудке. Он бродил вокруг строящихся по его словам машин точно во сне, подкручивая, примеряя, порой принимаясь ругаться тонким голосом, любовно поглаживая рукояти, — эти машины когда-то были его жизнью, а теперь — единственным из его жизни, что выплывало в распадающемся уме. А потом Толдейг уволакивал его на свой корабль и позволял надышаться опять зельем, и отправиться в шелковые чертоги, где поют неведомые птицы и остромордые черные звери встают на задние лапы, чтобы откусить краешек от солнца.
Но метательных машин он вокруг монастыря соорудил порядочно, целых семь штук, и самая большая катапульта бросала камнями в крепостную стену с западного, сильнее всего укрепленного конца монастыря, все в одно и то же место, день за днем, пока не сделала там пролом, и постепенно стала этот пролом от верха стены углублять все больше. А остальные вели поединок с метательными машинами монастыря, пытаясь помешать им разбить катапульту-гиганта. Время от времени хитромудрым монахам острова Мона удавалось повредить ее, и тогда снова арьякварт, злобно грозя в сторону монастырских стен высохшим кулаком, бродил вокруг нее и ощупывал повреждения. В середине этого дела часть нетерпеливых капитанов, пошедших с ним, Бирагом, заставила его полезть на стены еще раз; булавы монахов и секиры ратников отбросили их уже с самих стен, и снова равномерное «бух! бух!» камней пошло, как раньше… Таковы были последние новости на острове Иллон.
Вернувшись от начальника порта, Гэвин заявил, что Иллоном он уже сыт так, что обратно горлом лезет, и что чиниться они будут на острове Кажвела. Опять приказал. Как будто он теперь до конца похода намерен был обходиться без совета.
Кажвелу еще зовут Птичим островом, потому что каждую весну и осень огромное множество птиц отдыхает на нем, пролетая на теплые острова из холодных или на холодные из теплых, через полосу пустынного моря, на котором единственная суша — цепочка Дымящихся Островов, да еще вот Кажвела недалеко от ее конца.
Остров Кажвела, на котором много поколений спустя показывали место, где была стоянка Гэвина, — это всего-навсего песчаная коса, заросшая вечно шелестящим тростником, песчаная коса, точно оторвавшаяся неведомо когда от своего острова и заплывшая далеко в море. Люди там не живут, а пираты с Внешних Островов в то время любили это место и частенько тут останавливались, даже порой зимовали. Зимовать тут можно с удобствами, если осенью набить перелетных птиц.
О Кажвела! Вот рассказ наш вместе с кораблями и приплыл на твои берега.
Море было серым, словно дома. Умываясь пеной, «Дубовый Борт» рычал, как сытый зверь. Звук воды, бегущей по обшивке… Осенью он долго снится, пока не приходят ему на смену лесное безмолвие и стон ветвей на морозе.
Если бы на свете было только это — звук воды, бегущей по обшивке. И больше ничего…
— Кажвелу видно, — сказал Фаги, кормщик.
Они возвращались. Незачем всем стоять без дела, если чинится только половина судов. Вторая половина разбрелась и отдельный поиск наудачу. Особенной удачи «Дубовому Борту» не выпало. В виду Яйна-Кнлат, возле островка Певкина, они увидали лодки певкинийцев; те, разглядев, какой именно одинокий парус приближается к их берегам, тут же повернули назад, но было уж поздно. Гэвин озлился. «Я им покажу, кто здесь охотник», — сказал он. И «Дубовый Борт» разорил Певкину не хуже, чем хиджарские «чистильщики» в облаву восемь зим назад.
Сколько ни разоряй, все одно в те времена вновь и вновь объявлялись на Певкине беззаконные люди, сбежавшие отовсюду, откуда только возможно сбежать, с татуировкой вокруг глаз, какой метят в тех краях по приговору преступников, или с отметинами на плечах, изобличающими беглых рабов. Жестоко море вокруг Певкины, и жестока ее бесплодная земля, а еще жесточе — те, кто поселяется на ее берегах. Но взять с этих полунищих прибрежных грабителей было нечего, кроме только сундучка с серебром, который певкинийскпй предводитель припрятал от собственных же людей, и четырех женщин, ревевших от страха, — как ни худо жилось пленницам на Певкине, от перемены своей доли не ждали они ничего хорошего.
И вот теперь «Дубовый Борт» возвращался. Из туманов, которыми дарит ее холодное течение, Кажвела вставала впереди. Но почему-то Гэвин ответил кормщику:
— Это еще не она. Это тучи.
— Кажвела, — спокойно возразил тот. И, снимая с крепления рулевое весло, прокричал протяжно, будто в небо: — Луши-и-и эй! Посматрива-ай!
— Нету еще ничего, — отвечал тот с мачты.
