Записки нечаянного богача (СИ) - Дмитриев Олег (книги хорошего качества .txt, .fb2) 📗
- Смерть может быть очень долгой. Умирать можно по-разному. Очень плохо можно умирать, - голос старика снова стал наполняться угрожающим шипением. А я внезапно вспомнил какую-то статью на одном из якутских порталов, которая попалась мне на глаза за неделю до вылета.
- А можно и после смерти покоя не знать. Запугаешь потомков, отвадишь соседей, упадет твой арангас на землю, и некому упокоить тебя. Сидишь себе в лесу, с мишкой играешь. Не надоело? - шанс зацепить деда был, хотя и небольшой. В статье было сказано, что через триста лет после первых похорон шамана, его останки все-таки предавались земле. Сперва же тело помещали в арангас — гроб на деревьях. Выдалбливали колоду, внутрь укладывали мертвого, крепко заколачивали и закрепляли на двух или четырех растущих рядом лиственницах, обрубленных на высоте нескольких метров. Деревьям подсекали корни и снимали сверху весь мох, чтобы мертвый столб быстрее засох и стал тверже камня. Отсюда, говорят, и наши «избушки на курьих ножках» пошли — корявые, торчащие из-под земли высохшие коренья и вправду напоминали лапы чудищ.
Оранжевый глаз шамана раскрылся почти до круглого состояния, брови взлетели наверх, собрав и без того морщинистый лоб в гармошку. На черной, покрытой сажей, нижней половине лица появилась щель, в которой были видны еще крепкие зубы. Так, видимо, клюнуло.
- Что ты можешь знать о посмертии, чужак?! - даже не выкрикнул, а хрипло взвизгнул он. - Я заберу твою душу! Я надену твое тело и вернусь в мир живых! - деда явно понесло.
- Мог бы забрать — забрал бы. Тело мое тебе не взять без души, а душу ты и на дальних небесах удержать не смог. Убить — это да, это сможешь. Я еще полежу пару дней тут на камнях — и улетит моя душа к моим Богам. А ты опять останешься тут один, еще лет на триста. - невозмутимость давалась с ощутимым трудом, но откуда-то взялась твердая уверенность в том, что я все делаю правильно. Если пытаться переспорить жреца — то только в таком состоянии. Когда терять нечего, и в своих словах уверен полностью. Как там говорил специалист по фатальному изумлению превосходящих сил противника, Суворов Александр Васильевич, дорогой? «Удивил — значит, победил!». Шаман еще раз открыл рот, чтобы что-то сказать, но, видимо, передумал, и закрыл.
- Если за столько лет красота здешних мест не наскучила — убивай. Или скажи, где найти твой арангас и как правильно провести обряд. - все, больше говорить ничего не надо. Сиди, Дима, смотри задумчиво на бегущую воду в «правом» ручье.
- В тебе сильна кровь предков, нуучча (1). Ты говоришь со мной на равных и не боишься. Тебе есть, что терять, но и это не пугает тебя. Я давно не видел таких, как ты. - Старик опустил плечи и склонил голову.
- Я смогу помочь тебе, шаман? - повернувшись, я посмотрел деду прямо в глаза.
- Да, чужак. Ты — сможешь, - вздохнул он, и все вокруг снова погасло. В третий раз за день умирать было уже не страшно.
***
1 Нуучча - неприятель, чужой, страшный человек или злой дух (эвенк.).
Глава 20. Обряд на горе. Дары шамана.
Я открыл глаза и увидел перед собой ярко-красный язык в окружении острых белых клыков. Влажный след остался на щеке и виске, их холодило ветерком. Боли не было. Но стоило пошевелиться, пытаясь встать на ноги, как ребра тут же напомнили о себе. Хотя и значительно терпимее.
- Привет, братишка! А ты меня сторожишь тут, чтобы муравьи не сожрали? - спросил я у волка, который отшагнул назад, увидев, что я поднимаюсь. Ответа не было. Серый почесал задней лапой под впалым пузом, повернул морду к озеру и то ли тявкнул, то ли деликатно кашлянул. Мне показалось, он имел в виду: «У вас там, видите ли, тонна мяса пропадает на берегу. Не выделите пару фунтиков по-соседски?». Надо же, какой культурный и вежливый волк.
Поднял левую руку с часами — ого, встали. А ведь с утра точно заводил. И сколько времени я летал в космосе с духом шамана — непонятно. Может, час, а может и дня три. Хотя судя по кострищу вряд ли прошло больше суток. Ладно, время мне и солнышко покажет, а раньше пары недель я выбираться к людям все равно не собирался. Днем больше, днем меньше — погоды не сделает. Но только теперь я совершенно точно знал, что при первой же возможности сразу позвоню своим. При воспоминании о картинках на шестиугольных экранах меня передернуло, а волк поднял шерсть на загривке и тихо зарычал, озираясь по сторонам. Как-будто почуял напряжение.
Правая рука почти не болела. Но на всякий случай я решил посмотреть, как она там поживает, во мхах. Развязал узлы, распутал бечевку, снял верхнюю половину лангеты — и ошалело замер, изумленно глядя на увиденное. Синяков и отека на запястье не было. От ссадин не осталось даже ожидаемых корочек — только чуть заметные полоски кожи более розоватого оттенка. Дырки от клыков сверху и снизу предплечья затянулись полностью, вместо них были кружки новой, глянцево-гладкой кожи со шрамами-звездочками: снаружи, возле локтя, от середины к краям тянулось пять лучей разной длины, и четыре луча на внутренней поверхности, на ладонь ниже того места на сгибе, откуда кровь берут на анализы. Вот это чудеса метаболизма в лесотундре.
К слову о метаболизме — есть не хотелось. Хотелось жрать, побольше и прямо сейчас. Проходя мимо гирлянды с юколой, срезал одну для волка, раз уж он все равно в гостях. Тем более костей там нет, чистый филей, но еще явно сыроватый. Себе достал муксуна, который еще недавно был малосол, а сегодня уже прямо хорошо просолился. И под котелок воды из «правого» ручья смолотил почти все, что оставалось. Серый переминался с лапы на лапу, теряя деликатность на глазах — и был прав: с тушей медведя точно надо было разобраться сегодня.
Процесс разделки медведя по большому счету мало отличался от разделки свиньи, купленной на рынке. Но чтобы к нему приступить, требовалось снять со зверя шкуру, на что ушла уйма времени и матюков во все стороны: на бурого покойника, на криворукого себя и на постоянно совавшего под нож свой холодный мокрый черный нос волка.
К вечеру в лучах закатного солнца на берегу наблюдалась следующая картина: у самого края воды спал абсолютно счастливый волк, нажравшийся медвежатины почти до шарообразного состояния. К озеру он несколько раз подходил, чтобы попить, причем с каждым разом все медленнее, и наконец просто упал набок и отрубился. При этом лапы, оказавшиеся сверху, не касались земли, а торчали параллельно, как ножки у лежачей табуретки — брюхо мешало. На большом камне лежали когти, девятнадцать штук. Один, на левой задней лапе, оказался отломанным под корень. Рядом располагался череп, без шкуры и прочих ушей выглядевший не так представительно, как на живом медведе, но все равно очень внушительно. Вываривать его мне было не в чем, поэтому я думал опустить в озеро, чтоб рыбки объели. Хотя тут такие водятся, что и утащить могут, пожалуй. Отдельно на ровной каменной площадке выставил в ряд четырнадцать пуль, от неопознанных свинцовых охотничьих самоделок до вполне знакомых медных остроносых. В калибрах я не силен, но предположил, что 7,62. Рядом три наконечника от стрел, кажется бронзовых. Настоящие музейные экспонаты, но пребывание в туше зверя сильно подпортило их товарный вид. В общем, стягивая шкуру и обнаруживая все новые шрамы, которые сильно осложняли и без того непростой процесс, я проникался к медведю каким-то необъяснимым почтением. Столько лет, а таскать в себе такую кучу железа. Сама же бурая шуба, в двух местах пробитая оглоблей при жизни и еще с десятком мелких прорезов, полученных в процессе демонтажа, была пересыпана солью и сложена на ветках лиственницы, рядом с рыбной гирляндой. На ту же веревку подвесил и желчный пузырь, который не иначе как чудом удалось вовремя заметить и достать целым. Если все это не сгниет до возвращения — наверняка умельцы из Белой Горы что-то придумают. Будет у Самвела новый коврик.
Прямо на берегу горел костер, в котором на плоском камне шипели полоски мяса. После всех страшилок на инструктаже лакомиться шашлыком или стейками как-то не хотелось. Суровый дядя говорил, что медвежатину надо сутки вымачивать в проточной воде, а потом варить часов шесть, а лучше восемь. Но я в этом путешествии только и делал, что нарушал правила и находил неприятности, поэтому решил просто получше прожарить. За медитативным переворачиванием мяса и подбрасыванием в огонь веток думал о шамане. Версий было много, и одна другой загадочнее. Вплоть до того, что ветром мне прямо в чай надуло какой-нибудь местной пыльцы или грибных спор. Это хоть как-то объясняло бы полеты в космос. Тем более, что никаких других проявлений старика с лицом в саже в течение дня не было. Правда, не было и уверенности в том, что день прошел всего один. Словом, вопросов опять накопилось с запасом. Поэтому я решил последовать народной мудрости — «Если не знаешь, что делать, надо поесть и выспаться». Посмотрел на спящего волка и решил не будить. Хорошо ему — уже сытый и спит, и ни вопросов, ни сомнений.
