Свидетель Мертвых - Эддисон Кэтрин (читать книги полные .txt, .fb2) 📗
Все ювелирные изделия были дорогими, но их качество было очень разным. Например, нам показали вульгарное кольцо с огромным бриллиантом и гравировкой «Моей Арвене’ан от ее Милпарниса» на внутренней стороне. Но попадались и изящные вещицы, вроде изумрудного колье тонкой работы. Пел-Тенхиор записывал цены на форзаце книги, случайно оказавшейся у него в кармане. Когда мы добрались до конца Улицы Ростовщиков Кемчеларны, он сказал:
– На что же она потратила все эти деньги? Арвене’ан заложила драгоценностей на сумму, равную ее годовому жалованью, – а может быть, и больше. Не уверен, что она получила за все вещи суммы, равные их действительной стоимости. Мы знаем, что она не тратила их ни на одежду, ни на жилье.
Я обдумывал несколько версий, но верной, скорее всего, была самая простая из них.
– Мин Шелсин играла в азартные игры?
– Понятия не имею, – пожал плечами Пел-Тенхиор. – Если и так, то делала она это не в Опере, и это было мудро с ее стороны.
– Вы не одобряете это занятие?
На лице Пел-Тенхиора появилось сложное выражение.
– Скажем так, я не вижу в этом смысла. Игра приводит к возникновению вражды, и что я должен буду делать, если один из моих теноров разорит другого во время антракта? Поэтому я не разрешаю играть в Опере. Но я не могу контролировать своих артистов за пределами театра. Разумеется, если Арвене’ан играла в азартные игры, она не сказала бы мне об этом.
– Разумеется, – кивнул я. – Кто мог об этом знать? Мин Балведин и мин Ноченин? Я имею в виду девушек из конторы.
– Сомневаюсь. – Пел-Тенхиор ненадолго задумался. – Арвене’ан могла поделиться с Вералисом. Они друг друга недолюбливали, но я знаю, что он – игрок.
– Значит, она могла сказать ему или певец мог увидеть ее в игорном доме.
– Да, – согласился композитор и с горечью добавил: – Она же должна была где-то носить эти платья.
Я просмотрел пачки квитанций. Мы отследили все вещи, кроме одной, заложенной в Джеймеле. Я спросил:
– Вы готовы отправиться дальше?
– Конечно! Куда?
Я показал квитанцию.
– Ломбард в Джеймеле.
Пел-Тенхиор приподнял брови.
– Любопытно, – сказал он. – Интересно, запомнили ли ее там.
Как выяснилось, ее запомнили.
Владельцем оказался молодой мужчина со светлой кожей, белоснежными волосами и характерными для эльфов чертами лица, напоминавшими хорька. Он жил в задних комнатах, заведение было открыто всю ночь и обеспечивало деньгами незадачливых посетителей соседних игорных домов. Хозяин очень хорошо помнил Арвене’ан Шелсин.
Он рассказал, что мер Шелсин приходила с эльфом, оба были довольно сильно пьяны. Хозяин запомнил ее потому, что заложенное украшение было очень ценным, и еще потому, что она вела себя чрезвычайно грубо.
– Похоже на Арвене’ан, – заметил Пел-Тенхиор.
Она сняла сверкающее серебряное колье с сапфирами и отдала его ростовщику, все это время не прекращая флиртовать со своим спутником. Хозяин ломбарда принес украшение, которое я счел довольно безвкусным, и извиняющимся тоном заметил:
– Она могла бы поторговаться и получить больше денег, если бы захотела.
– Вы помните ее спутника? – спросил я.
– Нет, отала. Мне очень жаль. Но… – Его лицо просветлело. – Я знаю, что они пришли из «Тивалини».
И он указал на противоположную сторону улицы.
«Тивалини» было известным казино, которому покровительствовали семьи Поничада и Алчинада.
– Должно быть, там играют по-крупному, – нахмурился Пел-Тенхиор.
– Да, – подтвердил хозяин ломбарда. – Большинство моих клиентов приходят оттуда. Там не принимают вещи в качестве ставок, и расплачиваться в случае проигрыша тоже можно только деньгами.
– Это слишком серьезно для Арвене’ан, – сказал Пел-Тенхиор.
– Может быть, она побывала там только раз, – с сомнением предположил я.
– Возможно, – вздохнул Пел-Тенхиор. – А могло случиться так, что ей позволили один раз выиграть, прежде чем капкан захлопнулся.
Когда мы вышли из ломбарда, тени удлинились, близились сумерки.
Пел-Тенхиор сказал:
– В Опере сегодня нет представления, а я умираю с голоду. Позвольте мне угостить вас ужином.
– Что?
– Ужином. Вы же не можете обходиться без еды, верно?
– Нет, но…
– Мы не пойдем в модное заведение. Но я терпеть не могу есть в одиночестве и льщу себя мыслью, что я неплохой собеседник.
На его лице читалась такая искренняя надежда, что я не стал отказываться, хотя сначала и собирался это сделать.
– Хорошо, – кивнул я, и ответная улыбка Пел-Тенхиора едва не ослепила меня.
Мы вернулись на трамвае в Верен’мало, миновали несколько переулков и внутренних дворов и очутились у входа в чайную, названную «Торивонтарам» – в честь доброго говорящего животного из бариджанских народных сказок.
Снаружи, в темноте, чайную нельзя было рассмотреть как следует, но, войдя, я понял, что она была построена на развалинах гораздо более старого здания. Внешние арки, когда-то соединявшие стены с контрфорсами, теперь оказались внутри и стали частью стропил. Фреска на стене изображала лес, и контрфорсы служили стволами деревьев.
Как только мы вошли, Пел-Тенхиор многословно заговорил на языке бариджин с тоненькой и стройной темнокожей дамой, которая едва доставала ему до плеча. Волосы у нее были серыми как сталь, на несколько тонов светлее кожи; вероятно, в юности они были черными. Круглые, слегка навыкате глаза были медового цвета, точно такого же, как у композитора.
Я немного говорил на языке гоблинов, достаточно для того, чтобы провести службу по умершему, но моих познаний не хватало для поддержания разговора. Внезапно оба рассмеялись, что не добавило мне уверенности в себе.
Пел-Тенхиор сказал:
– Отала Келехар, это Небено Пел-Тенхиор, моя матушка. Матушка, это отала Тара Келехар, который пытается найти убийцу Арвене’ан.
Брови меррем Пел-Тенхиор поползли вверх, но она сказала:
– Добро пожаловать, отала.
– Вы были знакомы с мин Шелсин? – спросил я.
– Я знала ее ребенком, иногда видела ее, когда она стала взрослой. Но мы почти не общались. – Она улыбнулась и любезно предложила: – Пожалуйста, садитесь. И’ана говорит, что вы еще не ужинали.
– Нет, но…
– Я угощаю, – вмешался Пел-Тенхиор, – а матушка сделает нам скидку.
– Кошмарный ребенок, – проворчала меррем Пел-Тенхиор на родном языке и провела нас к столику на двоих в дальнем углу, который выбрал бы я сам.
Мы сели, и меррем Пел-Тенхиор принесла чайник и две глазурованные керамические чашки. В чайнике был зеленый бариджанский чай, крепкий, слегка отдающий дымом. Пел-Тенхиор аккуратно наполнил чашки и сказал:
– Сюда приходят многие наши артисты, так что не удивляйтесь, если увидите знакомое лицо. Они нас не побеспокоят.
С моего языка едва не слетел вопрос: «Вы что, ухаживаете за мной?» – но я поперхнулся словами, а к тому моменту, когда пришел в себя, решил, что лучше не спрашивать. Если он скажет «нет», размышлял я, я окажусь в очень неловком положении. Если он ответит «да», мне придется настоять на том, что он совершил прискорбную ошибку, и уйти. Но я по-прежнему нуждался в его помощи и в его добром отношении ко мне; без него мне ни за что не ответить на множество вопросов о смерти мин Шелсин. Кроме того, Пел-Тенхиор мне нравился.
Пел-Тенхиор мне нравился, и я был очень одинок.
Его матушка вернулась с подносом, на котором стояли две тарелки супа и корзинка ржаных хлебцев. От густого супа с овощами, лапшой и курицей пахло так аппетитно, что я вдруг понял, как сильно голоден.
Меррем Пел-Тенхиор сказала на языке бариджин:
– Вы осчастливили наш дом своим визитом, отала.
