Опиумная война - Куанг Ребекка (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
— Это мы уже знаем, — сказал Алтан, но Провидец его перебил:
— Вторая: враг тот, кого мы любим.
Алтан окаменел.
— Третья: Тюра больше нет.
Алтан проглотил комок в горле.
— Что это значит?
Провидец взял его руку, поднес к губам и поцеловал.
— Я видел конец всего сущего, — сказал он. — Форма мироздания изменилась. Боги входят в людей, чего не делали уже давно, очень давно. Тюр не вернется. Теперь Странные дети отвечают перед тобой, и только перед тобой.
Алтан медленно выдохнул. Он ощущал и горе и облегчение. У него больше нет командира. Нет, не так. Он сам стал командиром.
«Теперь Тюр не сможет меня остановить», — подумал он.
Смерть Тюра почувствовал и Страж, который все эти годы был и не жив, и не мертв, укрывшись в раковине смертного, сам при этом смертным не являясь.
Страж был сломлен и сбит с толку, он многое о себе позабыл, но никогда не мог забыть одного — вкуса яда Гадюки.
Страж почувствовал, как ее древняя сила проникает в пустоту, отделяющую их друг от друга и в то же время связывающую. Он поднял голову к небу и понял, что враг вернулся.
Волну почувствовала и ученица Синегарда, медитировавшая в одиночестве, пока ее однокурсники спали. Она нахмурилась, ощутив что-то неприятное, но так и не поняв, что это.
Она в очередной раз задумалась, что будет, если она не послушается наставника, проглотит маковые зерна и снова поговорит с богами.
И не только поговорит. Если заберет одного бога с собой.
И хотя ей запретили призывать Феникса, это не мешало Фениксу призывать ее.
«Скоро, — шептал Феникс в ее снах. — Скоро ты призовешь меня, мою силу, и когда придет время, ты не сможешь устоять. Скоро ты отбросишь предупреждения Женщины и Стража и упадешь в мои пылающие объятия. Я сделаю тебя великой. Сделаю тебя легендой».
Она пыталась этому сопротивляться.
Пыталась отбросить все мысли, как учил ее Цзян, избавиться от гнева и пламени в голове.
Но не смогла.
Да и не хотела.
В первый день седьмого месяца возникла еще одна заварушка на границе — между Восемнадцатым батальоном армии Федерации и никанским патрулем провинции Лошадь, граничащей на севере с Глухостепью. После шестичасового боя стороны договорились прекратить огонь. Ночь прошла в шатком перемирии.
На второй день солдат Федерации не вернулся из утреннего патруля. После тщательных поисков в лагере мугенский генерал пограничного города Муриден потребовал от никанского генерала впустить их в лагерь для обыска.
Никанский генерал отказался.
На третий день император Федерации Муген Риохай отправил императрице Су Дацзы с почтовым голубем официальное требование вернуть солдата в Муриден.
Императрица вызвала в тронный зал Синегарда двенадцать наместников и размышляла семьдесят два часа.
На шестой день императрица официально ответила, что Риохай может подтереться.
На седьмой день Федерация Муген объявила войну Никанской империи. По всему острову в форме лука женщины рыдали от радости и покупали портреты императора Риохая, чтобы повесить в домах, мужчины записывались в резервисты, а дети с криками бегали по улицам — страна наконец-то удовлетворит свою жажду крови.
На восьмой день в порту Муриден высадился батальон солдат Федерации и вырезал город. Ополчение провинции оказало сопротивление, и мугенцы приказали собрать и застрелить всех мужчин Муридена, включая грудных младенцев.
Женщин пощадили только из-за спешки — армия торопилась двинуться вглубь страны. По пути батальон грабил деревни, забирал зерно и лошадей. А тех, кого не могли взять с собой, убивали. Им не нужны были пути снабжения. Они брали все необходимое по дороге. Солдаты победным маршем шли к столице.
На тринадцатый день в кабинет Цзимы Лайн в академии прилетел почтовый орел. Сообщение гласило:
«Провинция Лошадь пала. Муген приближается к Синегарду».
— Это уже интересно, — сказал Катай.
— Да, — отозвалась Рин. — Страну вот-вот захватит наш старый враг, нарушив перемирие, которое два десятилетия поддерживало хрупкую геополитическую стабильность. Еще как интересно.
— По крайней мере, без работы мы не останемся. Всем нужны солдаты.
— А ты не мог бы относиться к этому менее легкомысленно?
— А ты не могла бы быть менее унылой?
— Мы не могли бы работать быстрее? — спросил магистрат.
Рин и Катай переглянулись.
Оба предпочли бы любое другое занятие, чем помощь в эвакуации гражданских. Поскольку Синегард находился слишком далеко на севере, чтобы оставаться в безопасности, чиновники императрицы переезжали в военную столицу, город Голин-Ниис на юге.
Когда прибудет батальон Федерации, Синегард превратится в город-призрак. Город солдат. В теории это означало, что Рин и Катай занимались крайне важной работой — обеспечивали выживание центрального руководства империи, даже если падет столица.
На практике это значило, что им приходилось иметь дело с разжиревшими и раздражающими городскими бюрократами.
Катай попытался запихнуть в фургон последний ящик и покачнулся под его весом.
— Что здесь? — спросил он, примостив ящик к бедру.
Рин быстро помогла Катаю загрузить ящик в фургон, который уже накренился от веса имущества магистрата.
— Мой чайный сервиз, — объявил магистрат. — Видите маркировку на боку? Осторожнее, не переверните.
— Чайный сервиз? — не веря своим ушам повторил Катай. — И сейчас ваш чайный сервиз — приоритетный груз?
— Это подарок моему отцу от Дракона-императора, да покоится его душа в мире. — Магистрат осмотрел нагруженный фургон. — Кстати, я тут вспомнил — не забудьте вазу из внутреннего двора.
Он с мольбой посмотрел на Рин.
Она разомлела на полуденной жаре, вымоталась, несколько часов запихивая все содержимое поместья магистрата в несколько плохо подготовленных фургонов. Она отметила, как смешно дрожит челюсть магистрата, когда тот говорит. При других обстоятельствах она бы указала на это Катаю. При других обстоятельствах Катай посмеялся бы.
Магистрат снова махнул в сторону вазы.
— Аккуратней с ней. Она древняя, как Красный император. Лучше поместить ее в глубине фургона.
Рин пораженно уставилась на него.
— Простите? — сказал Катай.
Магистрат посмотрел на него.
— Что такое?
Катай фыркнул, поднял ящик над головой и бросил его на землю. Тот упал с гулким стуком, а не с громким звоном, как рассчитывала Рин. Деревянная крышка соскочила. Из ящика вывалилось несколько симпатичных фарфоровых чашек с прекрасным цветочным узором. Несмотря на падение, они не разбились.
Тогда Катай довершил начатое доской.
Разбив чашки, он откинул с лица кудри и повернулся к взмокшему магистрату, скрючившемуся на сиденье, как будто испугался, что Катай врежет и ему.
— Идет война, — сказал Катай. — И вас эвакуируют, потому что по какой-то причине, которая известна одним богам, вы важны для выживания страны. Так занимайтесь своим делом. Подбодрите людей. Помогите нам поддерживать порядок. А не упаковывайте гребаные чашки.
За несколько дней академия превратилась из учебного заведения в военный лагерь. Повсюду сновали солдаты в зеленой форме Восьмой дивизии из ближайшей провинции Овца, и студенты влились в ее ряды.
Солдаты ополчения были резкими и грубоватыми. Студентов они принимали с неохотой, постоянно давая понять, что тем не место на войне.
— Все дело в чувстве превосходства, — предположил Катай. — Большинство солдат никогда не были в Синегарде. Это как работать с человеком, который через три года станет твоим командиром, хотя у тебя больше боевого опыта на десятилетие.
— У них тоже нет боевого опыта, — сказала Рин. — В последние двадцать лет у нас не было войн. Они еще меньше нас знают, что делать.
Катай не стал с этим спорить.
Появление Восьмой дивизии означало возвращение Рабана, получившего задание эвакуировать из города и гражданских и первокурсников.
