Город Мечтающих Книг - Моэрс Вальтер (книги без регистрации бесплатно полностью .txt) 📗
Ха! Такое мог написать только тот, кто сам себя в стихах объявил гением.
— Сегорян Ивенирь! — воскликнул я.
Так оно и шло одно за другим. Ибрик Генсен, Вепа де Лого, Алинг д'Агьери, — я всех угадывал. В который раз с тех пор, как попал в катакомбы, я поблагодарил крестного за обширные познания в замонийской литературе, которые он вдолбил в меня когда-то.
Тут я увидел перед собой книжнеца цвета кожаного переплета, который вскричал:
Ого, драконгорская поэзия! Становится все легче и легче. Имя автора не вспомнилось сразу, но, конечно же, я знаю все, что когда-либо было написано дома.
Постойте-ка! Я даже лично знаю автора, он когда-то читал мне как раз эти строфы. Ну, разумеется, это же прощальная ода Овидоса Стихограна, написанная на уход из Драконгора. Он продекламировал его всем драконгорцам с видом глубокого убеждения, что в Книгороде его ждут успех и слава. Мне и во сне бы тогда не приснилось, что я увижу его в одной из ям на Кладбище забытых писателей.
Далее следовали еще 77 строф, воспевавших все прелести жизни свободного художника и плоды славы, которая, без сомнения, ожидает в Книгороде молодого писателя, но мне хотелось избавить от них и книжнеца, и его соплеменников, поэтому я сказал:
— Ты Овидос Стихогран.
— Да уж, это было нетрудно, — усмехнулся книжнец. — Сразу стало понятно, что ты его знаешь. Про Стихограна тебе известно больше, чем мне. Возможно, даже скажешь, почему он так давно ничего не публиковал? Он трудится над большим произведением?
Бедняга посвятил свою жизнь Овидосу Стихограну. Неужели я должен сказать ему в лицо, что больше нечего ожидать, кроме экспромтов на потребу туристам? У меня просто духу не хватило.
— Вот именно. Он… эээ… окопался и работает над очень большой вещью.
— Так я и думал, — ответил книжнец. — Он еще станет великим. — С этими словами он удалился.
Его место занял исхудалый книжнец с серой, как гранит кожей, и серьезно произнес:
Тут они меня поймали. Этого стихотворения я не знал. Речь в нем, очевидно, шла о Тень-Короле, а я не знал ни одного автора, который решился бы разрабатывать этот образ — кроме Канифолия Дождесвета, а тот стихов не писал.
Гадать не имело смысла. Существовало сотни молодых авторов, произведений которых я не читал. И я признался:
— Понятия не имею. Я не знаю твоего имени. Как тебя зовут?
— Меня зовут Канифолий Дождесвет, — ответил книжнец.
— Не может быть! Канифолий Дождесвет написал только одну книгу. «Катакомбы Книгорода». А ее я прочел совсем недавно. Там нет ни одного стиха.
— Канифолий Дождесвет написал еще одну, — серьезно ответил книжнец. — Она называется «Тень-Король» и открывается этим стихотворением.
Толпа беспокойно зашевелилась.
— Как такое возможно? — спросил я. — Канифолий Дождесвет пропал без вести.
Но книжнец только усмехнулся.
— Нечестно! — крикнул кто-то из толпы.
— Да, Каниф, извинись! — крикнул другой. — Он не мог этого знать.
— Отвали!
Я был сбит с толку. Голоса гудели, толпа бурлила, а тот, кто назвал себя Канифолием Дождесветом, в суматохе исчез.
Слово взял Гольго.
— Конец ормованию! — возвестил он. — На сегодня довольно! Наш гость держался молодцом, дадим ему немного отдохнуть.
Книжнецы, соглашаясь, забормотали.
— Завтра будем ормовать дальше. До всех очередь дойдет. А теперь отправляйтесь на отдых!
Я подошел к Гольго.
— А кто это собственно был? — спросил я. — Неужели Дождесвет действительно написал еще одну книгу?
— Пойдем, — пропустив мой вопрос мимо ушей, поспешно сказал Гольго. — Я покажу тебе наши жилища. И место, где ты будешь спать. Ты, наверное, с ног валишься от усталости.
Мы пошли по длинным коридорам, в который открывались жилые пещерки, и в каждой обитал книжнец. Пещерки тоже были обиты книжными обложками, и в каждой имелась по меньшей мере одна книжная полка, а также ложе из пушистых шкур. И повсюду теплый свет десятков свечей.
— Медузосветы для чтения не пригодны, — пояснил Гольго, точно отгадал мои мысли. — Они создают малоприятную атмосферу, годную только, может быть, для погонь и убийств. Но мы медузосветы не признаем. К несчастью, они плодятся как паразиты, и рано или поздно захватят все катакомбы. Мы вышвыриваем любого, кто посмеет к нам заползти. А читать лучше при свечах. Напомни, чтобы я показал тебе наш свечной заводик.
Что свечи действуют успокаивающе, я готов подтвердить на собственном опыте. С тех пор как я попал во владения книжнецов, постоянную подавленность, какую вызывали у меня катакомбы, как рукой сняло.
— Пещера каждого книжнеца обустроена индивидуально и, разумеется, обставлена книгами того писателя, которого он учит наизусть.
Остановившись, мы заглянули в одну. На ложе из шкур лежал, уютно свернувшись калачиком, толстенький книжнец и читал. По стенам висели пришпиленные булавками куски кожи со строчками полуруническим письмом. Его, равно как и писателя, я узнал сразу.
— Привет, Стурри, — окликнул Гольго. — Похоже, тебе в ормовании участвовать не придется. Я и так понял, что Хильдегунст сразу тебя узнает.
— Тебя зовут Стурри Снурлусон, — сказал я. — Ты написал «Мидгардскую сагу».
— Если бы, — вздохнул Стурри. — Я всего лишь учу ее наизусть. А жаль. У меня как раз был наготове отрывок, который ни за что не отгадать.
Мы пошли дальше. Коридоры почти опустели: обитатели Кожаного грота разошлись по своим пещеркам и начали зубрить.
Палата чудес
Чтобы позавтракать, пришлось преодолеть себя: наутро Гольго принес мне зажаренных над огнем в камине книжных червей. Но к тому времени голод настолько меня одолел, что я сожрал бы и сырого сфинхххха. Да и вообще, черви с хрустящей корочкой были довольно вкусными.
— Сегодня пойдем осматривать наши владения, — объявил Гольго, когда мы вышли из моей спальной пещерки. — Они, мой милый, Кожаным гротом не ограничиваются.
Коридоры уже кишели деловитыми книжнецами. Переносились с места на место книги, менялись свечи, где-то декламировали, где-то болтали, где-то пели. Тут как будто царило коллективное неприятие тишины, что показалось мне отрадной переменой после гробового молчания лабиринтов. Я увидел, как трое сердито ворчащих книжнецов волокут куда-то медузосвета, неизвестно как пробравшегося в их владения. На меня никто не обращал внимания, словно за ночь я стал здесь своим.
