Бирит- нарим (СИ) - Медведникова Влада "Emy Olwen" (книги онлайн бесплатно серия .TXT) 📗
Шел легко, не таил стремительности и плавности движений, несвойственной людям. Одежды на нем были простые и светлые, но на руках -- браслеты, и ожерелье -- на груди. Вечернее солнце сияло на изгибах золотой проволоки. Глаза чужака были подведены, как принято в Египте.
Египет...
Слышал, и не раз, что Египет -- страна безумцев, и что даже экимму там безумны.
Но даже безумцы... посмеют ли нарушить закон?
Поэтому ждал, -- сейчас незнакомый экимму остановится, заговорит, спросит разрешение пить кровь в Баб-Илу.
Но тот, поравнявшись с Лабарту, мимолетно окинул взглядом, и, не задержавшись, пошел вперед.
Раз так...
Лабарту преградил ему путь, сказал, глядя в глаза:
-- Ты идешь по моей земле.
Чужак смотрел удивленно, и поначалу показалось, что не ответит.
Столько людей кругом... И нельзя здесь говорить о важном, и если драться придется -- тоже плохо, не должны люди видеть...
Но чужак заговорил, и голос его был таким же изумленным, как и взгляд.
-- Это твоя земля?
Лабарту кивнул.
-- Моя земля, ты гость на ней. Пойдешь ли говорить со мной?
Чужак пошел.
Они слились с толпой, направились вниз по улице, вслед за догорающим солнцем. Свернули один раз, и снова. И оказались в полупустом переулке, -- людской гомон остался позади и призывный звук гонга стал глухим, далеким. Теперь Лабарту мог различить запахи и звуки своего дома и детей сердца чувствовал ясно, -- совсем близко они, впереди, уже видна та дверь.
Лабарту спросил, не замедляя шаг:
-- Надолго ли ты в Баб-Илу?
-- Ненадолго, -- тут же отозвался пришлый. Говорил по-аккадски чисто, следы других наречий были почти неприметны. -- Завтра собираюсь в обратный путь.
Лабарту искоса глянул на незнакомца, но понять его не сумел, -- все та же легкость была у того в движениях, все то же недоумение во взгляде, -- и ничего более.
Если недолго здесь пробыл и завтра Врата Бога покинет... Быть может, далека еще его жажда, потому и не искал хозяина города.
С края улицы ступени опускались, вели вниз, к порогу дома, к распахнутой двери. Оттуда тянуло дымом и ароматом варящейся похлебки. Доносились голоса слуг: старший над рабами выговаривал, сурово, а в ответ ему лепетала юная девочка, недавно взятая в дом. Они были людьми, и потому Лабарту понизил голос, отвечая чужаку.
-- Если так, то разрешаю тебе этой ночью пить кровь в Баб-Илу.
Тот не ответил, и уже не изумление было во взгляде, -- непонимание. Стал похож на зверя, застигнутого врасплох у водопоя, или на человека в один миг вырвавшегося из пелены сновидений.
Смысла моих слов не понимает или правда... безумен?
Лабарту откинул дверную занавесь, прошел внутрь, и пришлый экимму -- следом. Миновав темный коридор, вышли во двор. Слуги у колодца тотчас замолкли, обернулись. Старший приветствовал почтительно, а юная рабыня взглянула на гостя, но тут же склонилась, но глаз не опустила, с любопытством смотрела из-под неровно остриженных волос.
Лабарту провел чужака в глубину дома, в комнату, где принимали гостей. Зу сидела там, но не на скамье, а на полу, средь разбросанных подушек, -- так было ей привычней. Да и сама комната преобразилась, похожа стала на степной шатер, -- видно недаром беседовала вчера Зу с рабынями, недаром спрашивала у хозяина про циновки и ткани. Пол исчез под узорчатыми шерстяными коврами, и занавеси скрыли кирпичные стены. Лабарту окинул комнату удивленным взглядом.
Если нравится ей делать шатер из дома -- пустьзабавляется.Главное, чтобы слушалась в том, что важно.
Зу взглянула сперва на Лабарту, затем на гостя, и только потом поднялась, медленно, плавно. Словно бы случайно поправила свои одежды, рука на миг утонула в широких складках и тут же вынырнула, расправляя ткань. Зу помедлила еще мгновение, а затем, склонив голову набок, произнесла слова приветствия. Голос ее был темным, глубоким, свивался причудливо, как узоры на ковре.
-- Скажи слугам, -- велел Лабарту, -- пусть принесут нам пиво. И светильник зажгут, скоро ночь.
2.
Стемнело уже, двор опустел, но Ишби все сидел на краю колодца, не шел в дом. Прислушивался, и различимыми становились голоса, -- то громче звучали они, то стихали. Но слух экимму -- чуткий, не помеха кирпичные стены.
Но яснее голосов были сейчас чувства хозяина, -- так обострились, что ощущал их Ишби не хуже своих. Изумление, пронизанное возмущением, тень жалости и страх, давний, погребенный на дне души. Чужой экимму сидел в гостевых покоях, и беседа там давно утеряла спокойствие и плавность, обратилась в спор.
Без труда мог Ишби пойти туда, взглянуть на чужака, понять, от чего разгорается ссора. Хозяин не запретил бы, нет, быть может, даже рад был бы. Ведь Лабарту повторял много раз: "Все, чему обучили меня, я передам тебе. Ты будешь знать все, что нужно знать. И когда станешь свободным, когда моя защита уже не нужна тебе будет ..."
Но идти в дом не хотелось.
В первые годы, когда немыслимо было отойти от хозяина, Ишби много раз видел, как приходят незнакомые экимму, просят об утолении жажды, просят разрешить им остаться в Баб-Илу, навсегда или ненадолго. Видел смерть одного из пришлых. Лабарту сказал тогда: "Ты видишь, я могу защитить тебя. Могу". Руки хозяина были в крови врага, а взгляд потемнел и стал далеким, словно вовсе не с Ишби говорил Лабарту.
Но сейчас опасности нет, и хозяин не зовет, -- так почему бы не остаться тут? Сидеть, не спеша вспоминать ушедший день, обдумывать то, что предстоит сделать завтра...
Шорох одежд, едва слышные шаги, и с ними вместе -- движение воздуха, и запах притираний, густой и терпкий. Ишби сам не заметил, как встал, пошел навстречу Зу.
А Зу ступила во двор, недовольно оглянулась вглубь коридора, и лишь потом заметила брата, улыбнулась ему. Она была выше ростом, смотрела сверху вниз, и Ишби знал этот взгляд, покровительственный, добрый. Так смотрят старшие женщины дома: мать, взрослые сестры, родственницы отца, жены братьев... Все те женщины, что остались в прежней, человеческой жизни Ишби, -- они давно умерли, а память о них еще раньше потускнела и стерлась. И все же этот взгляд он помнил, и от улыбки в сердце разливалось тепло, какого не приносят ни солнце, ни кровь.
-- Надоело слушать их, -- проговорила Зу, и вновь на миг обернулась в глубину дома. -- Сперва рассказывали -- занятно было, но теперь...
Ишби не успел ответить.
Голоса смолкли, и повисла тишина, -- гнетущая, как душный полдень в комнате без окон. А потом во двор выбежал чужак. Не взглянул ни на Ишби, ни на его сестру, лишь замешкался на миг, а потом метнулся прочь со двора. Громыхнули ворота, шаги растворились среди городского шума. И только эхо незнакомой силы осталось -- так после жаркого урагана остается песок на волосах и одежде. Ишби зажмурился, тряхнул головой.
Дверь со скрипом затворилась, и Ишби поспешил туда, вновь задвинул засовы. И, еще не успев оглянуться, ощутил -- хозяин вышел во двор.
-- Что он хотел от тебя? -- спросил Ишби. -- Ты прогнал его?
Лабарту покачал головой.
-- Египет -- безумная страна. -- В голосе хозяина удивление мешалось с жалостью. -- Верно говорят, что лучше нам обходить ее стороной.
3.
Жарким было лето, и зной полуденных лучей радовал душу, -- спать бы сейчас на крыше дома, не видеть снов и ни о чем не думать. Но город огромен, дела зовут, и приходится забыть о том, что просит сердце.
Что случилось с Баб-Илу, чем так манит он чужаков, что стекаются сюда, день ото дня все больше?..Мысль эта дробилась, хрустела, как песок под ногами, а голова кружилась от бессонной ночи и от преддверия жажды.Кто на день,на два, кто навсегдастремится сда... и ясно теперь -- нужно внимательно смотреть на приходящих, раз есть страны, гдене знают законов.
