Бирит- нарим (СИ) - Медведникова Влада "Emy Olwen" (книги онлайн бесплатно серия .TXT) 📗
Сильный... И знает колдовство... Но я убью его, чего бы этомнене стоило.
И все чувства, что бушевали в душе, отступили, осталась лишь решимость.
Лабарту опустился на колени, склонил голову, а затем простерся на полу, замер.
-- Говори, -- велел хозяин города.
Лабарту приподнялся, но с земли не встал, и смотрел вниз, как и прежде.
-- Я Лабарту и был хозяином Аккаде, -- сказал он, и голос звучал так тихо, что казалось треск огня может заглушить его. -- Но город мой разрушен. Некуда мне идти, негде укрыться, я как пыль на ветру. Дозволь мне остаться здесь, пусть земля твоя станет мне пристанищем.
-- Пусть будет так, -- сказал хозяин Баб-Илу.
От голоса его, снисходительного и уверенного, ярость вновь полыхнула в душе. Еще мгновение -- и прорвалась бы, но нет, сумел удержать.
Чего бы мне это не стоило... убью его.
Поднялся, медленно пересек комнату и, лишь оказавшись рядом с хозяином города, поднял голову, встретился взглядом. В глазах врага, по нездешнему светлых, было безумие -- спокойное, давнее, пустившее корни.
Лабарту произнес, по-прежнему тихо, еле слышно:
-- Будь покровителем мне, стань моим старшим братом.
И взял врага за руки крепко. Тот не успел шевельнуться и взгляда не отвел.
-- Мир исчез для тебя! -- сказал Лабарту, и голос его звучал теперь отчетливо и ясно, каждое слово рассекало воздух. -- Ничего не осталось, ты в моей власти!
Хозяин Баб-Илу замер, глаза его остекленели, а тело, казалось, окаменело. И тогда Лабарту ударил. Резким движением пробил грудь врага, сердце вырвал и швырнул на пол, -- дымящееся, горячее. А следом и противник рухнул, недвижимый, теперь уже навсегда.
Девушка-жертва вбежала в комнату, кричала что-то, упала на колени рядом со своим господином.
Лабарту прислушался.
Дом полонвоинов и рабов, скоро сбегутся сюда.
Ни мгновения ни медля, подхватил с пола кувшин с маслом для светильников, разбил, залил ковры и подушки. Сорвал со стены факел, повернулся к жертве.
-- Хочешь жить, -- сказал он, -- беги!
И, не дожидаясь ответа, швырнул факел на пол, а затем бросился прочь, -- быстро, так что ветер едва мог догнать его, и эхо шагов не поспевало следом.
Ночной Евфрат принял его, касался мягко, словно хотел смыть усталость и печаль, унести прочь. Лабарту стоял по плечи в воде, и неспешное течение колыхало распущенные волосы и рукава рубахи, испачканные кровью. Смотрел на другой берег, туда, где редкие огонькие мерцали в домах, и каналы темными венами уходили в поля.
Где-то тамя родился... на берегуЕвфрата...
Тяжело было на душе, и вода, сладкая вода реки, смывавшая кровь и грязь, не приносила покоя.
Разве представил бы прежде, что буду так...
Не мог перестать думать о том, как унижался перед безумцем, как лежал на земле перед ним словно раб. Отвращение пробралось в самое сердце, струилось в жилах. Снова и снова слышал собственный голос, полный притворного смирения и мольбы.
Притворялся, унижался, чтобы убить... рабы так поступают... не должен был...
Зачерпнул воды, плеснул на лицо, зажмурился, прошептал:
-- Что мог еще сделать?.. Не хватает сил, сделал то, что...
Долго еще смотрел вдаль и на небо, стоял, чувствуя течение кожей, слушал голос реки. Но не стало легче.
Пусть.
Сжал кулаки, так, что ногти впились в ладони.
Убил его, теперь земля эта принадлежит мне по праву. Буду жить здесь.
Так решил и остался в Баб-Илу.
***
Тысяча лет миновала с тех пор, долгие годы, жаркие, полные сражений, крови и власти. Город, невзрачный сперва, стал перекрестком множества дорог. Торговые караваны шли через него, причаливали к пристани лодки, груженые товарами из разных стран. И Баб-Илу становился все больше, все могущественней и богаче. Дома выросли по обе стороны реки, выше стали зиккураты, а улицы -- шире. В земле меж двух рек, и в соседних странах, и даже в дальних краях, за морем, не было города, что мог соперничать славой своей с Баб-Илу.
И все экимму во Вратах Бога были покорны Лабарту. Подчинялись и боялись перечить, знали, что бывает с теми, кто посягает на его власть, и не желали такой доли. Рассказы о нем походили на страшные сказки, и даже имя его было овеяно страхом.
Только страх... держит их. Только страх.
Лабарту поднялся с постели, оделся. Не оглянулся на Зу, -- знал, что она даже не шевельнулась. Воспоминания его и тоска, пришедшая с ними, не потревожили ее сон. Вышел из комнаты, поднялся по лестнице, шагнул на крышу. Восток розовел, и все, кто ночевал наверху, разошлись уже, спустились во двор, приступили к делам. Лабарту был рад -- не хотел никого видеть сейчас.
Подушки и покрывала были сложены в стороне, но Лабарту не тронул их. Лег на циновку, закрыл глаза. Дом внизу наполнялся звуками, и город вокруг оживал, все громче становился, скоро зашумит, как растревоженный улей.
Аккаде я любил, но война сожгла его...Этим городом... владею... но он живет, не умирает, становится все сильнее. Но я хотел бы...
Первый солнечный луч, коснулся лица, затрепетал на веках, скользнул по губам. И мысль растаяла в золотой, сияющей глубине, сон пришел, и сновидений в нем не было.
Глава третья
Чужаки
1.
Лабарту стоял, прислонившись к стене и ждал.
В моем городе чужой экимму, и он не пришел говорить со мной.
Такое случалось редко, и обычно сам город был виновен в этом: его праздники, бунты, и огромные улицы, полные людей и жаркого солнца.
Но сейчас было иначе.
Я должен найти его сам.
Воспоминания были совсем близко, грозились ворваться в сердце, затопить его яростью и голосами из давних лет.
Лабарту прижал ладонь к стене, зажмурился. Ощущал каждую неровность кирпича, которого касались пальцы, вбирал тепло, тянущееся из глубины дома, уходящее в землю.
Когда память покорилась и отступила, он открыл глаза.
Чужак, которого поджидал Лабарту, был не слишком силен. "Не больше тысячи лет, -- так сказал экимму, прибежавший к хозяину города с рассказом. -- Никогда таких прежде не видел, линия крови его мне не знакома... И он прошел молча, ни слова не сказал ни мне, ни Табни-Иштар, хотя мы стояли у него на пути".
Солнце опускалось к закату, и желтый кирпич стен розовел, темнел. Удлиннялись тени, вечерней воздух казался все жарче и гуще, звуки тонули в нем, -- шаги, голоса, скрип колес и дальний зов гонга.
Улица вела ко дворцу и храмам, на ней было тесно в закатный час. Усталые погонщики шагали рядом с повозками -- везли припасы в царские кладовые. Стража совершала вечерний обход, -- толпа расступалась перед рослыми воинами. Люди спешили, одни возвращались домой, другие шли в храмы, никто не стоял на месте. И в этом многоголосье, в токе крови, жизни и теплой усталости легко было потеряться, позабыть обо всем. Но Лабарту слушал, внимательно, долго, и ощутил чужую силу.
И правда не так много лет ему... не соперник мне.
Вдалеке вилась сила пришлого экимму, незнакомая, причудливая, словно дым от воскурений туманным утром. Чужак еще был далеко, стены, повороты улиц и множество людей отделяли его от Лабарту, -- но шел сюда.
Оставалось лишь не терять из виду его силу -- изменчивую, словно неясный свет -- и ждать. Лабарту едва приметно касался чарами прохожих, -- чтобы не оглядывались, не удивлялись, отчего этот юноша стоит один, словно некуда пойти ему... Людская река текла мимо, задевала звуками, запахами и огнем жизни, а сила чужака становилась все яснее, все ближе. И вскоре он сам показался, стал виден в толпе.
