Ветер сквозь замочную скважину - Кинг Стивен (электронные книги без регистрации TXT) 📗
Тим сомневался, что эти безмозглые твари понимают смысл его слов – и что это их остановит, даже если и понимают, – но звук его голоса их испугал, и они уплыли прочь.
Только бы не разбудить дракониху, подумал Тим. Проснувшись, она меня испепелит, просто чтобы стало тихо.
Но разве у него был выбор?
Когда болотные твари попытались наброситься на него в следующий раз, Тим не только кричал, но и хлопал в ладоши. Он бы еще барабанил по полому бревну, если бы на островке было бревно, и Наар забери дракониху. Тим подумал, что если ему суждено сгинуть в этом болоте, то уж лучше сгореть в драконьем пламени, чем быть съеденным заживо водяными чудовищами. Смерть в огне будет быстрее и милосерднее.
Ему вдруг пришло в голову, что, может быть, сборщик налогов сейчас где-то рядом, наблюдает за ним и от души забавляется. Немного поразмыслив, Тим решил, что, наверное, так и есть. Но только отчасти. Он наблюдает, да. Однако сборщик налогов не станет пачкать свои сапоги в этом вонючем болоте. Он сидит где-то, где сухо и тепло, и наблюдает за представлением в своей волшебной серебряной чаше, и Арманита кружится над ним. Или даже сидит у него на плече, подперев подбородок крошечными руками.
К тому времени, когда первые мутные лучи рассвета начали пробиваться сквозь сплетение древесных ветвей, нависающих над болотом (Тим никогда раньше не видел таких деревьев: скрюченных, безобразных, густо заросших мхом), кочку, где сидел мальчик, окружало уже два десятка болотных тварей. Самые мелкие из них достигали, наверное, десяти футов в длину, но большинство было гораздо крупнее. Крики и хлопки их уже не пугали. Они готовились наброситься на него.
И словно этого было мало, теперь, когда стало чуть-чуть светлее, Тим увидел, что его смерть не пройдет незамеченной: его сожрут на глазах у зрителей. Света было еще мало, поэтому Тим не мог разглядеть лица. И тихо порадовался про себя, что не может. Ему было достаточно и того, что он видит их согнутые, искривленные, получеловеческие фигуры с косматыми головами. Они стояли на берегу топи, ярдах в семидесяти или восьмидесяти от островка Тима. Мальчик отчетливо различал пять или шесть фигур, но, кажется, их было больше. При таком тусклом, рассеянном освещении ни в чем нельзя быть уверенным. Они стояли, сгорбившись и вытянув шеи вперед. Лохмотья, свисавшие с их неотчетливых тел, могли быть остатками одежды, но могли быть и лентами мха вроде тех, что свисали с древесных ветвей. Тим подумал, что они похожи на племя сказочного болотного народца, поднявшегося со дна топи, чтобы посмотреть, как водяные чудовища сперва поиграют с добычей, а потом сожрут ее с потрохами.
Ну и пусть смотрят. Смотри – не смотри, все равно мне конец.
Один из ящеров, круживших вокруг Тима, оторвался от стаи и приблизился к кочке, взбивая воду хвостом. Огромная голова поднята над водой, челюсти приоткрыты в кровожадном оскале. Одна только пасть чудища была больше, чем весь Тим целиком, и эта пасть ударила прямо по кочке, чуть ниже того места, где стоял мальчик. Кочка вздрогнула и затряслась, как желе. Несколько зрителей из болотного народца заулюлюкали и засвистели. Тим подумал, что они напоминают толпу, которая собирается поглазеть на субботний крокетный матч.
От этой мысли Тим так разозлился, что совершенно забыл о страхе. На месте страха теперь поселилась холодная ярость. Значит, болотные твари его сожрут? Да, скорее всего так и будет. Мальчик не видел другого исхода событий. И все-таки, если четырехзарядник, который дала ему вдова Смэк, не совсем отсырел, тогда у него, может быть, и получится прикончить хотя бы одну из зверюг. Пусть хоть одна, но заплатит за завтрак.
А если пистолет не выстрелит, я его переверну и буду дубасить чудовище по голове рукояткой, пока оно не откусит мне руку.
Ящер уже выбирался из воды. Огромные когти на коротких передних лапах рвали в клочья пучки камышей и травы, оставляя на топкой земле длинные черные разрезы, тут же наполнявшиеся водой. Хвост чудовища – черновато-зеленый сверху, а снизу белый, как живот мертвеца – бил по воде, поднимая фонтаны мутной вонючей слизи. Маленькие глазки над длинной мордой смотрели прямо на Тима. Смотрели не отрываясь. Они как будто пульсировали: становились то больше, то меньше. Челюсти двигались, зубы скрежетали, как камни, трущиеся друг о друга.
На берегу – буквально в семидесяти ярдах от Тима, но с тем же успехом это могло быть и сто колес – зрители из болотного народца вновь разразились криками, как будто подбадривая чудовище.
Тим открыл мешок. Его руки были тверды, а движения уверенны и спокойны, хотя ящер уже наполовину выбрался из воды и расстояние между промокшими ботинками Тима и этими кошмарными скрежещущими зубами составляло теперь не более трех шагов.
Он отвел назад один из курков, как показывала ему вдова, обхватил пальцем спусковой крючок и опустился на одно колено. Теперь его голова оказалась примерно на одном уровне с головой приближающегося чудовища. Мальчик чувствовал зловонное, отдающее тухлым мясом дыхание ящера. Видел пульсирующую розовую глотку. И все-таки Тим улыбался. Он чувствовал, как его губы растягиваются в улыбке, и был этому рад. Хорошо умирать улыбаясь. Да, именно так. Тим жалел лишь об одном: что это не сборщик налогов ползет к нему по мокрой траве со своей зеленой подружкой-предательницей на плече.
– А вот получи-ка, урод, – прошептал Тим и нажал спусковой крючок.
Грохот был таким сильным, что в первый миг Тим подумал, что пистолет взорвался у него в руке. Однако взорвался не пистолет – взорвались кошмарные глаза ящера. Брызнули черно-красной сукровицей. Ящер взревел от боли и свернулся кольцом. Короткие передние лапы задергались, словно пытаясь схватиться за воздух. Ящер свалился в воду, забился в агонии, а потом вдруг затих и перевернулся брюхом кверху. Вокруг его головы, частично погруженной в воду, начало расплываться мутное красное облако. Кровожадный голодный оскал превратился в застывшую ухмылку смерти. Птицы, так грубо разбуженные громом выстрела, с громкими возмущенными криками поднялись в поднебесье, выпорхнув из сплетения древесных ветвей.
Все с тем же холодным спокойствием (и по-прежнему улыбаясь, хотя он сам этого и не осознавал) Тим открыл пистолет и вытащил использованную гильзу. Она дымилась и была теплой на ощупь. Мальчик схватил половину буханки, вынул затычку из хлебного мякиша, запихал его в рот и вставил новый заряд в пустую камору. Быстро закрыл пистолет и выплюнул хлеб, который теперь приобрел вкус машинного масла.
– Давайте! Плывите сюда! – крикнул он ящерам, возбужденно метавшимся взад-вперед в мутной воде (бугор, обозначавший макушку спящей драконихи, теперь исчез). – Плывите и получите еще!
Это была не бравада. Тим вдруг понял, что ему действительно хочется, чтобы они приплыли и полезли к нему. Никогда в жизни он не испытывал ничего подобного: даже папин топор, который по-прежнему был при нем, не казался Тиму таким восхитительно правильным и настоящим, как тяжелый четырехзарядник в его левой руке.
С берега донеслись звуки, которые Тим в первый миг не узнал. Не потому что они были странными, а потому, что они шли вразрез с его первоначальными представлениями об этих людях. Болотные жители аплодировали.
Когда Тим повернулся к ним с дымящимся пистолетом в руке, они упали на колени и принялись стучать себя кулаками по лбам. При этом они выговаривали одно слово – возможно, единственное, которое знали. Это было слово «хайл», одно из немногих, которые звучат одинаково и на низком, и на высоком наречии; слово, которое Мэнни называют фин-Ган, или «первое слово»; слово, которым был сотворен мир.
Неужели они…
Тим Росс, сын Джека, перевел взгляд с коленопреклоненных болотных жителей на древний (но очень даже годный) пистолет у себя в руке.
Неужели они подумали, что я…
Да, именно так они и подумали.
