Пути и перепутья (СИ) - Коллектив авторов (читать книги без TXT) 📗
Он подошел ближе и улыбнулся.
— Ирэн, я подумываю о небольшом путешествии. Я узнавал про Италию, но мы можем выбрать любую страну, куда бы тебе хотелось поехать.
Ирэн нравилась Италия. Сомсу казалось, что Италия ей идет, как могла бы идти яркая шаль. Когда они вместе гуляли по зеленым холмам меж оливковых деревьев, Ирэн казалась ожившей статуей богини, сошедшей с пьедестала. Не застывшей и холодной, как дома, а живой. Итальянское солнце играло на ее щеках румянцем, блестело в ее глазах, украшало волосы бликами. Сомс же, напротив, застывал все больше, вел себя деликатнее, чем дома: боялся спугнуть эту живость.
И чем тише и мягче он становился, тем смелее делалась Ирэн. Сомса сбивали с толку итальянцы. Они были слишком шумные, он никогда не мог понять, что им надо, для чего они суетятся, даже когда для дела этого совершенно не требуется. Конечно, он умел внушить уважение и им, но все же от одной необходимости контакта уставал. Однажды, совершенно вымотанный чрезмерно разговорчивым владельцем гостиницы, он нехотя признался в этом Ирэн. И, как ни странно, она тихо рассмеялась, а в следующий раз, едва ощутимо коснувшись его рукава, подошла к итальянцу сама и избавила Сомса от необходимости обмениваться с ним многословными приветствиями.
В один из дней, проведенных в Риме, они отправились смотреть руины Колизея, недавно освобожденные от обосновавшихся там бандитов. Ирэн любовалась древними камнями, а Сомс любовался ею. Она затмила бы собою любую римскую императрицу. Он подумал, не сказать ли ей об этом — в Лондоне точно бы промолчал — но постоянное присутствие всех этих бесконечно треплющихся итальянцев делало свое дело. Сомс неловко выговорил свой комплимент. Ирэн покачала головой.
— Если бы я была здесь, то только на арене…
— Как христианская девственница? — Сомс поднял бровь. — Я бы предпочел видеть тебя на трибунах, как увешанную драгоценностями римскую матрону.
— Совсем не моя роль, — Ирэн отвернулась.
— Потому что ее ты уже играешь и тебе хочется разнообразия? — немного резче, чем ему бы хотелось, спросил Сомс. Он чувствовал, что начинает злиться, и постарался подавить раздражение.
Ирэн не ответила.
— Если бы ты попробовала роль травимой зверьми великомученицы, вряд ли бы это оказалось приятнее, — сухо добавил Сомс. — Аналоги этой арены в нашем времени существуют.
Ирэн обернулась и посмотрела на него с прежней, лондонской холодностью.
Вероятно, он снова все испортил. Сомс резко вздохнул. Что ж, значит, для него все было окончательно безнадежно и не имело смысла притворяться, что это не так.
— Не вижу никакой красоты в несчастье и разрушении. Красота — это благополучие и достаток, — отрывисто сказал он. — Мне прекрасно известно, что ты презираешь мои взгляды, тебе ближе те, кто упивается трагическим. Но творцы прекрасного всегда жили за счет тех, кто умел позаботиться о хлебе насущном. Презирать последних — попросту нечестно.
— Я никого не презираю, — едва слышно возразила Ирэн и больше не промолвила ни слова за весь день.
Схожий разговор состоялся между ними пару дней спустя у руин средневекового монастыря. Вид был живописный, но Сомса больше заинтересовала расчерченная на квадратики полей и рощиц долина, простирающаяся у подножия холма.
— Ты не находишь это красивым, верно? — спросила Ирэн.
Сомс удивленно повернулся к ней. Ее редко интересовало, что он думает, особенно по таким поводам.
— Руины? — уточнил он. — Я больше ценю руины, изображенные на картинах, чем в реальности.
— Потому что картины можно коллекционировать и продавать?
Сомс встретил ее прямой взгляд. Одна необычность этого — они с Ирэн смотрели в глаза друг другу, и она действительно ждала ответа — была такова, что заставила его смешаться. Но он ответил честно:
— Да. А еще картины красивы. Если нарисованы хорошим художником, конечно. Это линии и цвета, пропущенные через чье-то сердце. Здесь же, — он скупым жестом ткнул в сторону зарастающих травой развалин, — просто заброшенная собственность. Единственное оправдание тому, что хорошая земля простаивает в запустении под старыми камнями — это то, что камни служат для кого-то вдохновением. Но, попомни мои слова, какой-нибудь американский промышленник, скупающий европейскую историю за свои доллары, скоро явится сюда, выкупит эти развалины, перевезет их через Атлантику и соберет заново в своей стране, лишенной собственной истории. И там, при надлежащем уходе, эта красота получит вторую жизнь.
Это была, наверное, самая длинная речь на отвлеченную тему, какую Сомс произносил за все годы их брака — и которую Ирэн внимательно слушала.
— Значит, красота — это только то, что находится под надлежащим присмотром? — спросила она.
— Не только… Красота — это то, что любят и ценят.
Сомс еще раз окинул взглядом выщербленный камень стен, грязную каменную скамью у входа, надколотую чашу для святой воды, под которой на плитах явственно виднелись следы пребывания в здании скота, и отвернулся к ухоженным виноградникам.
В Милане они слушали «Фальстафа» в Ла Скале. Сомс сумел заказать ложу, но и там было слишком шумно. Итальянцы везде оставались собой. В фойе театра за карточными столами сидели игроки, бурными спорами сопровождавшие каждый ход. В коридорах и даже в ложах коммерсанты, практически не сбавляя голосов, обсуждали вложения финансов и заключали сделки. Сомс, признаться, спустя некоторое время начал прислушиваться скорее к обрывкам их бесед, чем к пению.
Но Ирэн слушала музыку. В темном платье, с бриллиантовой диадемой в поднятых наверх волосах, с мечтательно устремленными на сцену глазами, с легкой улыбкой на нежных губах, она была неотразима. Сомс видел многочисленные направленные на нее взгляды и ни на шаг не отходил. Ему хотелось, чтобы все эти наглецы, позволяющие себе разглядывать ее, знали, что она принадлежит ему.
Из театра Ирэн вернулась в отель полная впечатлений. Она даже с Сомсом немного поговорила о музыке, не то чтобы он мог действительно поддержать беседу. Для него музыкой была она сама.
В отеле обнаружилось, что нанятая ими служанка куда-то ушла. Ирэн удалилась в спальню, и Сомс, войдя туда через несколько минут, застал ее за попытками расстегнуть пуговицы на спине.
— Позволь помочь тебе, — предложил он и, не дожидаясь ответа, принялся за дело.
Ирэн стояла тихо, снова, как статуя, но статуя дышащая и живая: Сомс видел, как вздымается ее грудь, приподнятая корсетом. Высвобождая пуговку за пуговкой из тугих петель, он невесомо коснулся губами волос Ирэн. И — так же легко — края розового ушка. Он целовал ее шею и плечи — при свете свечей, а не в темноте супружеской спальни. Помогая Ирэн высвободиться из лифа платья, Сомс обнял ее тонкий стан, прижал спиной к своей груди.
— Помоги мне, — выдохнула Ирэн, освобождаясь, и начала задирать подол.
Сомс помог ей поднять тяжелые волны плотной ткани над головой и выпутаться из них. Ирэн, отвернув от него лицо, развязала нижнюю юбку и кринолин. Сомс помог ей избавиться от обоих громоздких предметов одежды и, прежде чем она успела бы его прогнать, обнял ее, покрывая поцелуями губы, плечи, грудь.
Они так и не задули свечей в ту ночь. Сомсу показалось, что Ирэн была для него более податлива, чем обычно. Ее соски были тверже под его пальцами и темнее. Ее лоно источало влагу и приняло его член легче, чем когда-либо. Движения во влажной жаркой глубине ее тела были так ошеломительно приятны, что Сомс глухо застонал, замедляясь, чтобы продлить удовольствие и все же через некоторое время срываясь в страстный быстрый ритм. Он впился в ее губы прямо перед тем, как заполнить ее своим семенем. Впился в ее губы поцелуем, и она не отвернула лица, не зажмурила глаз, полуприкрытых длинными трепещущими ресницами.
Сомс боялся возвращения в Лондон. Он боялся потерять то хрупкое равновесие, которое установилось между ними за время путешествия. И Лондон действительно встретил их неласково: дождями и ветром. Ирэн нездоровилось. Сомсу пришлось с головой окунуться в дела, от которых он так надолго отвлекся. Дом в Робин-хилл стоял пустой и недостроенный. Родственники-Форсайты все, как один, спешили высказать свое осуждение тому, что он позволил себе отправиться в какое-то безумное путешествие в такой тяжелый для семьи момент. Джун с ее новоиспеченным мужем все еще была в Америке, куда они уехали сразу же после свадьбы.
