Император Терний - Лоуренс Марк (прочитать книгу .txt) 📗

Оно хотело, чтобы мы бежали. Все это было завязано на страхе. Оно хотело, чтобы Миану запихнули в карету и полтысячи гвардейцев ускакало по дороге в Гонт.

— А если это игра в кошки-мышки? — спросил Макин.

Я улыбнулся.

— Тогда есть ли у мышки лучший шанс убить кошку?

Я достал Гога, и пламя, вспыхнувшее на клинке, заставило побледнеть все огни. Я направился к черным деревьям и слабеющим воплям Готтеринга, шагая по темным водам, сопровождаемый братьями. И я шел, а не бежал, хотя во мне горел огонь не менее яростный, чем на клинке, потому что поверхности отделяют известное от неизвестного, и хотя я мог идти там, где не смеют ступать ангелы, все же старался не бросаться вперед, как дурак.

25

При наводнении всегда стоит один и тот же запах — земли после дождя, но как будто зашедший дальше, с гнильцой. От холода я задержал дыхание, вода поднималась все выше, по мере того как я заходил в нее. Лицо мое горело от жара клинка, отражаясь в темной голодной воде. Отчего-то я подумал о тихих извивах Сейны в городе Крат за мостом Искусств, где каменные столбы выступают из тихих вод, отмечая место для купания. Совсем маленькими мы заходили в воду постепенно, громко вскрикивая. Крики и вдохи, когда река брала нас за сокровенные места ледяными руками — я был рад снова почувствовать это, но молчал.

— Жуть, — сказал у меня за спиной Макин. — Не думаю, что мои яйца отойдут раньше, чем через месяц.

— Зачем мы вообще пошли? — Это уже Райк.

Я оглянулся через плечо на Горгота, почти раздетого, несмотря на холод, — он гнал перед собой волну. Красный Кент держал над водой топорик и меч, Макин ухмылялся, Райк совсем скис, Мартен хмурился, полный решимости, на щите у него были черные шпили сгоревшего дома на зеленом фоне.

— Зачем? — повторил Райк.

— Потому что оно не хочет этого, — сказал я и двинулся дальше.

Я мысленно напомнил себе, что надо действовать иначе. Если каждый раз, когда враг требует, чтобы ты сел, ты прыгаешь вверх, эта предсказуемость становится кольцом у тебя в носу, за которое тебя можно тянуть, когда толкать уже не получается.

— Наслаждайтесь.

Голос Райка прозвучал далеко позади.

Я остановился и повернулся. Райк никогда не принимал всерьез меня как короля. Я, конечно, правил семью странами, где тысячи и тысячи склоняли передо мной колени — добровольно или нет, обычно все же нет, но Райк склонялся только тогда, когда в противном случае ему эти самые колени могли переломать.

— А что, вот прямо сейчас это необходимо, брат Райк?

Он осклабился.

— И что ты будешь делать? Снимешь с меня шкуру и выковыряешь глаза?

Очевидно, нежити он боялся больше, чем меня.

— Разумеется, нет. — Я покачал головой, улыбаясь, как в былые времена. — Я король! — Я шагнул к нему и опустил Гога в воду, так что тот зашипел, подскочил и поднял облачко пара. — Для меня это сделает профессионал. Кто-то, кому это правда нравится. Короли не марают руки.

Горгот гортанно рассмеялся. Макин присоединился к нему. В конце концов даже Райк хмыкнул, и мы пошли дальше. Трудновато шутить, когда ты уже глубже, чем по яйца, в ледяной воде и идешь в самый ад, но, к счастью, у меня была невзыскательная аудитория. Да я и не шутил.

Теперь, ближе к роще, вода доходила уже до пояса, я шагал по мягкому дну без единого звука. Три раза я едва не упал, споткнувшись о какие-то незаметные под водой кусты или остатки заборов. Макин все же рухнул и поднялся, отплевываясь и ругаясь.

Ближе к деревьям вода будто бы была холоднее. На нас плыли тоненькие льдинки, поднимался туман и тянул щупальца, сплетающиеся с нашим дыханием, стынущим на морозе. Я увидел первого призрака — что-то мелькнувшее среди деревьев, фигуру, движущуюся быстро, но не колеблющую воду, доходящую до колен. Растрепанные черные волосы, весь в грязи, ребенок. В сознании всплыло имя «Орскар», неизвестно с чего. Я обернулся, чтобы предупредить братьев, все еще указывая опущенным мечом туда, где был мальчик. И, конечно, увидел только туман. Туман и железный крест, медальон свисал с нижней перекладины — красная эмаль в знак крови Христа.

— Знаю я эту игру теней, мертвый! — Я медленно замахнулся Гогом, туман отпрянул перед пламенем. — Приведи мою мертвую мать, Уильяма и младенца. Приведи мертвых из Геллета, приведи безглазый дух Грейсона и Лейшу с собственной головой в руках. Ты зря играешь со мной — я знавал и кое-что похуже.

— Разве?

Грудь пронзила острая боль. Я снова обернулся, и пламя Гога погасло, а моя рука обессилела.

Отец стоял в плаще из волчьей шкуры, в железной короне, седой, зима была в его глазах.

— Ты не умер. — Слова прозвучали тихо, без малейших эмоций. — Ты не призрак.

— Правда?

— Конечно! — Под латным нагрудником сочилась кровь из старой раны, от нее намокла рубашка и шерстяная одежда, горячие струйки стекали по животу. — Высокий Замок не будет принадлежать болотным мертвякам. — Я помотал головой. — И твои люди слишком напуганы, чтобы перерезать тебе глотку.

Я заморгал. Он стоял там, воду рябило вокруг его высоких сапог, во плоти и преисполненный злобы, не то что какой-то серый призрак.

— Через час ты станешь отцом, Йорг.

Он посмотрел на свои руки, вытянул их вперед на уровне пояса, поворачивая ладонями то внутрь, то наружу.

— Не надо… — Пальцы вновь ухватили рукоять Гога. — Откуда ты знаешь?

— Призраки знают то, что они знают. — Он уставился в туман.

— Ты не мертв. — Это было невозможно. Он не мог умереть. Этот старик, да еще без моего участия… — Как…

— Не тот сын погиб, Иорг. — Отец обладал несравненным талантом заставлять собеседника замолчать, не повышая голос. — Это Уильяма следовало снять с терний. У него была моя сила. Ты оставался маменькиным сынком. Даже Дегран лучше тебя. Даже он.

— Кто тебя убил? — Я заставил это звучать как приказ.

— Кто? — Те глаза снова нашли меня. Я когда-то думал, что они холодные — не то слово.

Воды поднимались вокруг нас, кружась, огибая деревья. По колено, до бедер.

Силы покидали меня с каждым ударом сердца, конечности заледенели, теплой была лишь кровь из старой раны, нанесенной отцом, той, что никогда не заживет.

— Ты скоро станешь отцом, Йорг. Эта твоя малютка-жена с юга вытолкнет из себя сына. В слизи и крови, кричащего. Прямо как моя. Человек папессы не добился успеха. Я сказал ей, что надо послать троих, минимум двоих, но глупая сука послала лишь одного. Сказала, что это лучший. Я надеялся на многое, но напрасно.

— Ты знал?

Вода была мне уже по грудь. Без ее поддержки я, наверное, не устоял бы. Когда она коснулась раны, холод заструился внутри, словно черная жидкость заполнила меня, как пустой бурдюк.

— Хорошо, что ты не увидишь своего мальчишку, — сказал мой отец. — Ты слишком слаб, чтобы вырастить сына.

Вода уже подняла его плащ, но он не обращал внимания. Он смотрел на меня с тенью улыбки на лице, такой же холодной, как его взгляд.

Вода плескалась у моей шеи, зубы стучали, волосы плавали вокруг, влекомые течением. Тяжесть доспехов, меча в онемевшей руке, жидкая грязь — все тянуло меня вниз.

Я подумал о своем ребенке, о Миане, у которой на животе выжжена белая ладонь, и во мне загорелась, несмотря на холод, искра гнева.

— Это я должен был убить тебя, — проворчал я, прежде чем вода сомкнула уста и поглотила меня.

Я смотрел на далекую поверхность сквозь темные водоросли из собственных спутанных волос. Высоко надо мной, невозможно высоко рябь шла по поверхности, преломляющей солнечный свет и посылающей слабые отблески в ледяные глубины. Надо мной повисла рука, вялая, тянущаяся к небу. Моя рука. Тусклый зеленоватый свет рябью проходил по моим пальцам.

Я смотрел. Смотрел на далекое солнце. До него вполне мог быть миллион миль. Лундист сказал, что миллион. Больше миллиона. Воды держали меня. Я обмяк и смотрел, пока не оказалось, что я могу видеть лишь этот мерцающий островок зеленоватого света, он стал моим миром.