Танцовщица и султан (СИ) - Акулова Анастасия Сергеевна (е книги TXT) 📗
слюною исходя над каждой строчкой.
Мне кажется такой безумно сочной
разорванная мякоть теплых Слов…
Звериное чутье и тонкий нюх
ведут меня уверенно по следу…
В предчувствии волнующей победы
от радости захватывает дух…
Но помню: для кого-то я мишень…
Минуя то ловушки, то капканы,
рассерженно зализываю раны,
когда чужая пуля срежет цель…
А кровь лишь разжигает мой азарт.
И рыком оглашается округа…
Нет, я давно не бегаю по кругу,
оглядываясь с робостью назад…
Прислушиваюсь к шелесту миров.
Ловлю тревожно шорохи и звуки,
они стучатся в душу тайной мукой
и снова обрастают плотью слов.
"Нет, я не Байрон — я другой" — я зверь,
тот, что во власти странного рефлекса
вдруг сам себе прокусывает сердце
под взглядом изумленных егерей.
Савина Анна
Закат в Шатвихале всегда был завораживающе прекрасным зрелищем. Многие жители города в это время бросали дела, чтобы взглянуть на почти легендарный ранхардский закат. Никто не пытался понять почему, но последние лучи уходящего солнца тут светились не только алым и золотым, но и всеми цветами радуги, походя на северное сияние, как в далеких холодных краях Аранхора…
Тихий прекрасный вечер опускался на заснеженный Шатвихал. Разноцветные лучи волшебно красивого заката радугой разнообразных цветов рассыпались по всему зимнему саду, вид на который открывался с террасы.
Там, на террасе, примыкающей к одним из покоев дворца султана, находился он сам, остановившись у самых перил. Только что вернулся с охоты, это было видно по немного запыленному с дороги охотничьему костюму. На его плече сидел прирученный им сокол, с помощью которого он охотился. Птица вполне уютно чувствовала себя в таком положении, явно признав султана своим хозяином.
Посторонний наблюдатель восхитился бы тому, насколько похож оказался хитрый, умный взгляд Каана на взгляд сокола, сидящего на его плече — в нем сверкала та же сталь. Но эта сталь не скрывала бури, бушующей в душе.
Хотелось разобрать к тьме этот дворец по камушку, разнести в пыль — и откуда только брались силы недвижимо стоять, будто ничего не случилось?..
Сжав зубы — так, что заходили желваки — смял в руке письма. Те самые, что слал ей во время похода, не зная еще, что она ушла. Сбежала…
Но ведь предполагал, что так случится… и не стал ничего делать.
Любовь не купишь, заперев в клетке — по крайней мере, ее любовь. А другая и не нужна.
Что ж… сам виноват.
Письма дружно полетели в камин, сокол — ввысь, а на душе не осталось ничего, кроме пустоты.
ЭПИЛОГ
Роксана
За окном — сплошная, тягучая, как мед, темнота. Бледный диск всегда немного унылой серебристой луны сегодня ночью спрятался за облаками, будто устав наблюдать за однообразием бытия смертных. Таким же образом пропали и все до последней звездочки, а по стеклу окна, у которого я удобно устроилась, выбивали аритмичную дробь льдинки и снег. Огромное черное небо, угрюмо взирающее на меня с неизмеримой высоты своей вечности, сегодня растеряло красоту и казалось бездонной пропастью, наводя еще большую тоску.
Зима… Сквозь темноту и разрисованные причудливыми морозными узорами стекла, будто стремясь заменить собой спрятавшееся сегодня ночное солнце, миллиардами маленьких лун холодно поблескивал снег. Он тяжелым одеялом укрыл землю и ветви растущего у самого окна вечно зеленого дерева — ель. Этот знакомый с детства контраст зелени и снега порождал в душе смесь несочетаемых чувств: неясной, непонятной болезненной тоски и столь же необъяснимой детской радости с примесью легкого предвкушения чуда… И я так и уснула, закутавшись в одеяло, глядя на эту ель, прислонившись горячим лбом к холодному стеклу…
Маленькая поляна была все так же залита солнцем, лес все так же мелодично шумел, будто нашептывая что-то, и странная незнакомка все так же же разглядывала меня пронзительно-синими, хитрыми, мудрыми глазами, сидя на бортике старого колодца.
А я разглядывала раскрытую коробочку, которую наконец узнала. Это та самая шкатулка, которую я когда-то выбросила в море… а на дне ее лежали все те же обручальные браслеты.
— И что это значит?
— А ты догадайся, — улыбнулась Хранительница колодца, а это, подозреваю, была именно она, — Это твой выбор.
— Осознанный, конечно, — не без ехидства фыркнула я, — А что в другой?
— Путь, по которому ты уже не пройдешь, — расплывчато ответила она. — Но не волнуйся, этот тоже однажды подарит тебе счастье. Я позабочусь об этом.
— Кто ты? Почему играешь с нами? — Полуосознанно поинтересовалась я.
— Я — проводник, страж. Во всех мирах существуют туннели, ведущие в другой, и такие, как я, охраняют их. — Ответила она, — И иногда, если загадать желание — и если желание будет искренним — проводник может поменять телами просящего с кем-то мечтающим о новой жизни где-то далеко, где прошлое точно не настигнет. Так случилось и с вами — с тобой и Алиной. Теперь вы, можно сказать, под моей опекой — ведь мы в ответе за тех, кого приручили, да?.. — И, хитро подмигнув, она исчезла, не сказав более ни слова.
Противный луч резанул по закрытым глазам, когда я попыталась устроиться поудобнее. Нехотя в полусне приоткрыла будто отяжелевшие веки, еще не улавливая разницы между реальностью и наваждением. Зато когда поняла — спать расхотелось, хотя спала я, кажется, не так уж много, по внутренним меркам времени было около десяти утра, ну или, может быть, чуть больше.
Заставив-таки себя проснуться окончательно, я увидела рядом с собой ту самую шкатулку, а еще огромный букет ромашек (и где только достал зимой?).
"Ну не делать же вид, что последние полтора года мне просто приснились?" — нахмурившись, фыркнула я
Но ромашки с наслаждением понюхала, вдыхая запах лета и детства, и поставила в вазу. Не выбрасывать же такие красивые цветы…
Послесловие:
Вот такой стих по названиям глав:
Нас губят наши же желанья,
Не дав ни слова в оправданье.
Все то, что строило упорство,
Разрушат прихоть и притворство.
Да, без мечты нет крыльев, силы,
Но разобьют — так хоть в могилу…
Уметь бы просто забывать.
Ни боль, ни страх вовек не знать.
И примиряться бы с судьбой,
Но нет смиренья, взгляд прямой…
И снова губят нас желанья,
Не дав ни слова в оправданье…
