Царская дыба (Государева дыба) - Прозоров Александр Дмитриевич (бесплатная библиотека электронных книг txt) 📗
Служка ощутил, как у него пересохли губы. Он попытался облизнуть их, потом потянулся к фляге, в которой плескалось слегка подкисленная уксусом вода.
— Не делай этого, — внезапно предупредил правитель здешних земель. — Бери молоко и кадушку и ступай за мной.
— Там же вода! Болото!
Однако священник, не меняя позы, двинулся прямо в заросли. Мальчишка волей-неволей спешился и двинулся следом за ним. Как ни странно, хотя впереди постоянно поблескивала вода, но под ногами не хлюпало, словно епископу удалось нащупать те редкостные в здешних местах кочки, что не проваливаются мгновенно, стоит на них ступить человеческой ноге.
Кустарник закончился, началась рыхлая травяная подстилка, что плавает поверх темной болотной воды, колтыхаясь от мелких волн и проваливаясь от прикосновения обычной жабы — но и здесь священнику удавалось каким-то чудом угадать место, где под тиной и травой скрывается твердая земля. Служка, с полной ясностью сознавая, что по сторонам от проложенного правителем пути таится бездонная топь, старался ступать след в след.
Наконец впереди показался холмик, похожий на человеческую лысину, окаймленную редкой порослью травяных волос. Дерптский епископ выбрался на него, сел, поджав под себя по-турецки ноги, подставил лицо вечернему солнцу. Служка с ужасом понял, что за все это время его господин так и не открывал глаз.
— Садись, отдыхай, — разрешил правитель. — Скоро темнота. Ночью по болотам ходить не надо. Ночью здесь случаются беды.
— Но как же м-мы…
— Не бойся. Скоро все закончится. Осталось совсем чуть-чуть. Я обещаю тебе, все будет хорошо и закончится еще до полуночи. А я всегда выполняю свои обещания.
— Д-да, господин епископ, — согласился мальчишка. — Вот только… Комары… Они нас до утра съедят… М-мы ведь не сможем возвращаться в-в т-темноте?
— Комаров не будет, — дерптский епископ повернул руки ладонями вверх. — Здесь очень свежий ветер. Неужели ты не чувствуешь?
Служка и вправду почувствовал — но ветер показался ему отнюдь не свежим, а темным и затхлым, словно дохнуло холодом из темного зева погреба. И промозглой, пронизывающей до самых костей сыростью… Хотя, какой еще может быть воздух на болоте?
— Да у тебя озноб, мой мальчик? Ты совсем замерз… — удивился дерптский епископ, так и не открыв глаза. — Ладно, в Питхалагарти ночь, так что ничего страшного. Ты видишь меня?
— Да, господин епископ… — удивился странному вопросу служка.
— Это правильно, — кивнул правитель и наконец-то открыл глаза. — Джетс вирст ду стербен, унд ди сееле дайне вирд сих ауф небеса емпортраген, плоть вирд дайне ин ди эрде, инд дас блут возопит ебер нью обители веггехен.
— Что вы говорите? — не понял мальчишка.
— Ты совсем продрог, устал, голоден и хочешь пить, — улыбнулся ему правитель. — Сразу все человеческие муки вместе. Нужно поскорее заканчивать, и избавить тебя от этих неудобств. Встань, и возьми кадушку под днище.
Служка поднялся, выполнив приказание священника. А правитель тем временем принялся рассматривать перстни, украшающие пальцы. Поднял глаза на мальчика:
— Какой из них нравится тебе больше всего?
— Вон тот, красненький в окружении зелененьких.
— Да, он действительно красив, — епископ снял перстень, не такой массивный, как остальные, но куда более дорогой, поскольку его украшал крупный рубин в окружении восьми маленьких изумрудов.
— Что же, если он тебе так понравился, то теперь он станет твоим навсегда, — священник уронил украшение в кадушку.
— Ой! — мальчишка пожирал подарок глазами, но достать его из кадушки не мог, поскольку держать снизу ее приходилось двумя руками. А правитель взял бурдюк с молоком, откупорил и опрокинул в деревянную емкость. — А-а…
— Потом, — остановил его непонимающее бормотание священник. — Инда верден мих ди альтерть-млихен гейсте унд харвинген дизер эрде црен.
— Что, господин епископ?
— Ставь его на землю. Осторожно.
Служка низко наклонился, ставя кадушку с молоком на землю, а дерптский епископ, положив ладонь ему на затылок, умело резанул ножом по горлу. Кровь хлынула в емкость, покрывая белую жидкость рисунком булата, мальчишка захрипел, пытаясь то закрыть рану рукой, то оттолкнуться руками от земли.
— Осторожней, ты меня забрызгаешь, — попросил его епископ. — Успокойся, все уже позади. Зато теперь ты перестанешь мерзнуть и бояться.
Поток живительной молодой крови иссяк, и одновременно обмяк служка, безвольно упав на колени.
Правитель здешних земель оттолкнул его в сторону, позволив телу медленно сползти в воду, а сам остановился над наполненной до краев емкостью, зябко засунув руки в рукава и громко призывая:
— Коммен зи хирхер алле, фер труцицх инд тирхц мих нихт, вер сиет нуд сиенд нихт, вер аух вей акц не знает, придите живые и мертвые, айлукси ерегти нерожденные, коме кновинг анд нот кновинг…
В его речи путались русские и немецкие слова, французские и английские, слова вовсе неведомых на Земле языков, а многие призывы и вовсе не произносились вслух, предназначенные для совершенно иных ушей. Но не смотря ни на что призыв был услышан и понят, и вскоре в воздухе захлопало великое множество крыльев.
Первыми примчались мохнатые крылатые малыши — анчутки, похожие расцветкой и повадками на кошек, но только с человеческими руками и ногами, и рогатой головой. Они тут же устроили воздушный хоровод, ныряя вниз и тыкая мордочки в предложенное угощение. За ними примчались неотличимые от летучих мышей криксы, и почти одновременно полезли из воды пухлые розовощекие младенцы-мавки и голые зеленоглазые лопатницы. Неведомо как возникла золотоволосая полуденница, зачерпнула молоко ладонью, затем еще и еще, но вскоре отступила под напором более голодных гостей. Появился монах-болотник и, раздвинув корявым посохом прочую нечисть, наклонился к кадушке. Примчались веселые берегини с прозрачными стрекозиными крыльями, выбрался на холмик одетый в белые развевающиеся одежды жыцень, несколько толстокожих леших, жадно зашипела неотличимая от болотной гадюки рохля. За более крупными существами подошли маленькие неповоротливые баечники, и мохнатые овинники, помахивающие длинной голой рукой. Зашебуршалась вверх по стенкам кадки всякая мелкая шушера вроде бурых и зеленых моховиков, одетых в травяные юбочки луговых, сереньких лесавок. Под конец появилась ленивая бабка-коровница, обычно ленящаяся ходить сама и тайком катающаяся на телегах от деревни к деревне. Она сунула вперед руки-грабли, согнула их к себе и принялась старательно облизывать.
