Башня Королевской Дочери - Бренчли Чез (книги онлайн бесплатно .txt) 📗
— Брат Маррон! — Это был голос фра Пиета; его призыв Маррон не мог пропустить мимо ушей. Юноша покорно повернулся к исповеднику, чувствуя, что над ним тяготеет злой рок. Пока Маррон шёл вдоль ряда братьев, ему показалось, что Господь наконец услышал его. Локоть Олдо ударил по его раненой руке; Маррон согнулся от боли, но всё же сумел превратить стон в кашель. При этом он поднёс ко рту руку, выплюнул в неё хлеб, сжал пальцы и позволил длинному рукаву рясы скрыть кисть. Потом он невинно встретил взгляд фра Пиета и ответил:
— Повинуюсь, брат.
— Твоё поведение за столом недостойно брата. Следи за собой.
— Повинуюсь, брат.
— Из-за твоей вчерашней глупости ты не сможешь делить с отрядом его труды. Ступай и найди себе занятие, для которого ты подходишь.
— Повинуюсь, брат.
Итак, он был отослан прочь, отделён от братьев — и братья сами прогнали его. Олдо фыркнул, ещё несколько человек пожали плечами… Маррон знал только одно место, где он мог пригодиться, даже будучи одноруким и неумелым.
Возможно, охота и была запрещена в Роке, но всё же некоторые рыцари привезли с собой собак. В малом дворе под комнатами, где жили рыцари и оруженосцы, находилась небольшая псарня, и Маррон не впервые останавливался пожелать её обитателям доброго утра. На этот раз обладатель длинной морды, которая первой сунулась к руке Маррона, получил награду, если, конечно, полупрожеванный ком хлеба мог считаться таковой. Впрочем, пёс охотно проглотил её и заскулил, тыкаясь носом в руку и прося ещё.
Маррон улыбнулся, потрепал мягкие уши, виновато показал пустую руку и поспешил прочь.
Он поднялся по ступеням, прошёл по коридору и вежливо поскрёбся в запертую дверь, однако ответа не услышал. Он снова постучался, потом открыл дверь и заглянул внутрь.
Комната была пуста. Сьера Антона не было; вместе с ним исчез его меч и доспехи. Маррон почувствовал себя обманутым и никому не нужным. Наверное, рыцарь не думал, что он может появиться, и потому не стал терпеливо дожидаться оруженосца, который то ли придёт, то ли нет. И всё же Маррон вошёл, надеясь найти себе какое-нибудь дело, чтобы потом с чистой совестью ответить фра Пиету на вопрос о том, что он сегодня делал.
Ковры на полу пропылились, но чтобы вынести их на воздух и выбить, одной руки было недостаточно. Оглядевшись в поисках какого-нибудь нетрудного, но полезного занятия, Маррон заметил лежащую на подоконнике книжку. Он уже видел её над самом дне сундука, и любопытство заставило его взять её в руки. Маррону приходилось видеть книги и здесь, и в библиотеке аббатства — там их были сотни, — но он впервые видел книгу, принадлежавшую одному человеку.
Обложка была из простой жёсткой кожи. Наугад открыв книгу и поглядев на заглавие наверху страницы, Маррон понял, что это молитвенник. Он раскрылся на одной из молитв полуденной службы.
Книга была прекрасно сделана, хорошая бумага прочно крепилась к переплёту, но сам текст казался каким-то странным. Буквы шли вкривь и вкось, заголовки были написаны простыми красными чернилами без позолоты, а некоторые строчки выглядели кривовато даже на неискушённый взгляд Маррона.
Его озадачило, что сьер Антон хранил как сокровище — у него было не так много вещей, и каждая была дорога хозяину — так плохо сделанную книжку. Однако, когда Маррон закрывал томик, на глаза ему попалась надпись на титульном листе. Он вновь приподнял обложку и медленно прочёл:
«Сия книга мудрости с любовью преподносится Антону д'Эскриве в его день рождения и сделана мною, Шаролем д'Эскриве, милостью Божией братом Антона».
Маррон не сразу понял, в чём тут дело, но посвящение оказалось написано той же нетвёрдой рукой, что и вся книга. Книга была не просто подарком брата сьера Антона, она была его творением он сам написал текст, сшил страницы, вырезал кожу и сделал обложку.
Маррон знал азбуку, но помнил, как трудно даётся письмо, даже если надо написать всего четыре строки хотя бы вполовину так же хорошо, как эти. Мысль о переписывании целой книги, всех её страниц, испещрённых словами, заставила его благоговейно вздрогнуть и почтительно задуматься. Обычно перепиской занимались монахи, посвятившие жизнь служению во славу Господа по приказу настоятелей; и даже на переписывание такой небольшой книжечки должен был уйти не один месяц труда. Чтобы сын дворянина сделал это только из любви…
Должно быть, это был тот самый брат, которого убил — или сказал, что убил, — сьер Антон. Тот брат, которому принадлежал меч «Дард», отданный потом Маррону…
Для Маррона это было слишком. Ничего не понимающий юноша захлопнул книгу и услышал шаги и голоса в коридоре за открытой дверью. Он быстро шагнул назад, уже понимая, что это бесполезно, что сьер Антон сейчас войдёт в комнату и застанет Маррона на месте преступления. В последние дни судьба была сурова к юноше, но он не сказал ни слова в свою защиту или в оправдание…
Но он оказался не прав. Это был не сьер Антон, а двое его собратьев-рыцарей. Маррон не пытался подслушать их беседу, но различив имя сьера Антона, он уже не мог не слушать дальше.
— Смотри-ка, у д'Эскриве открыта дверь. Что-то это на него не похоже. Он у себя?
— Нет, — ответил, недобро усмехнувшись, второй рыцарь. — Он наверняка играется где-нибудь в рыцаря и пажа с этим своим молоденьким братцем… А-а, нет…
Два рыцаря в белых облачениях заглянули в комнату и на мгновение застыли. Маррон безмолвно смотрел на них в ответ. Потом рыцари пошли дальше, и юноша расслышал их безудержный смех. Лицо Маррона вспыхнуло, кулаки сжались, ему хотелось схватить меч мёртвого Шароля, броситься им вдогонку, напасть, назвать лжецами, призвать к ответу…
Конечно, он не позволил себе такой опасной глупости. Он стоял, чувствуя, как по спине стекают струйки пота, как корёжит его ненависть — стоял и ждал, пока она не схлынула, а коридор не опустел. Потом он обвёл взглядом комнату, проверяя, не сдвинул ли он чего-нибудь с места, не оставил ли следов своего присутствия, выскользнул наружу, плотно закрыл за собой дверь и поспешил прочь.
Он горел от смущения и ярости и думал лишь об одном: о необходимости найти какую-нибудь работу. «Ступай и найди себе занятие, для которого ты подходишь», — сказал ему фра Пиет; «Боится дисциплины», — сказал Олдо, имея в виду, что накануне Маррон ловко притворился больным, чтобы избежать наказания. Юноша не мог придумать ничего другого, как снова отправиться на конюшню и попросить у магистра Рауля работу, годную для однорукого. Может быть, тогда исповедник Маррона, его бывший друг и весь остальной отряд поймут, что они не правы…
По крайней мере на конюшне Маррон мог рассчитывать на улыбку, если бы поблизости оказался Мустар. Сейчас, когда Олдо вдруг ополчился на Маррона (юноша до сих пор не понимал этого и, хотя и знал, что Олдо ревнует, не мог поверить), а Олдо и фра Пиет вместе взятые настраивали против него отряд, когда сьер Антон совсем позабыл о своём оруженосце, — сейчас Маррону нужно было, чтобы ему хоть кто-нибудь улыбнулся.
Он готов был бегом бежать ради улыбки — или, может, ради того, чтобы казаться более старательным и усердным и не бояться кары, — но от любого сотрясения его рука болела ничуть не меньше, чем от работы. Сегодня она болела от любого движения. Маррон старался не шевелить ею, придерживал левый локоть здоровой правой рукой, но всё же вздрагивал от боли на каждой попадавшейся ему лестнице, шла ли она вверх или вниз. Может быть, поиски работы на конюшне и не имели смысла — глупо просить дела, которого всё равно не сможешь сделать.
Однако Маррон не мог придумать ничего больше, и желание увидеть, как ему улыбнутся, вело его через весь замок к ярко освещённому конюшенному двору. Однако там его ждал не выговор от магистра Рауля и не широкая улыбка Мустара — нет, в конюшенном дворе юноша увидел менестреля Раделя, ловко вертевшего в воздухе ярко блестевшую сталь. Менестрель стоял с непокрытой головой и жонглировал тремя клинками, которые, холодно поблёскивая, вертелись и крутились над его руками.
